Юлия Кова - Живой журнал
Ира смотрит на меня расширившимися зрачками. Поморгала, покусала губы и — вот, нате вам:
— Знаешь, что, Исаев? Пожалуй, есть ещё третий вариант развития событий. Например, я с удовольствием расскажу тебе, как я к тебе отношусь. Так вот, ты — избалованный инфантильный мальчишка, который никогда никого не любил. А когда понял, что жизнь умеет бить, ты, вместо того, чтобы вырасти, взял, да и озлобился на весь божий свет… И не сверли меня взглядом серого волка, не надо. Потому что ты ничего мне не сделаешь. Ты против меня всегда был слабаком — таким ты и остался. Таким я тебя и запомню… И ты ничего не понял про меня… А теперь открой эту дверь и выпусти меня отсюда, или я тебя уничтожу.
«Мальчишка? Слабак, который никого не любил?.. Ах ты, стерва, всё-таки до меня достучалась!»
— Так, всё, прости-прощай УК РФ. А ты… ну-ка иди сюда!
@
6 апреля 2015 года, понедельник, утром.
Живой Журнал Андрея Исаева. Запись №5.
Нас разделяют два моих шага. Делаю первый шаг к ней. Самойлова вздрогнула и отступила. Делаю второй шаг. Загнал её в стену, рядом с дверью, в которую она спиной и впечаталась. Забираю из её ослабевших пальцев бесполезную связку с ключами и её куртку и бросаю всё это на жалобно звякнувшее стекло полки в прихожей. Куртка беспомощно падает на пол. А Ира выставляет вперёд руки и пытается от меня увернуться, решив, что я к ней лезу за поцелуем. Но сейчас её поцелуи интересуют меня меньше всего. Перехватил её запястья, вздёрнул их наверх, безжалостно вжал их в стену. Пока Самойлова лихорадочно соображает, что же ей теперь делать, я левой рукой расстегнул её джинсы. Самойлова даже «мама» сказать не успела, когда я продел пальцы в шлёвки на её джинсах, и, присев перед ней на колено, рванул вниз по её ногам её джинсы вместе с трусами. Трусы ничего так себе, кружевные, оранжевые, с лейблом «Victoria’s Secret». На ногах у Самойловой остались только чулки с широкими кружевными резинками.
«Ух ты, какие бантики на чулках.»
— Классно, — хвалю я Иру и медленно провожу ладонями у неё под коленями. Гляжу на неё снизу вверх. — Для кого наряжалась, красавица? Для меня? Или для своего Зайки любимого? — После чего радую Иру удачным исполнением свиста на мотив «Pretty Woman». Смотрю на неё и вижу пунцовые щёки и ледяные глаза, таящие слезами исступления и унижения.
— Не смей смотреть на меня… не трогай меня… да иди ты вообще в ад, Исаев! — кричит Ира и пытается разбить мне коленкой нос. Как же, разбежалась: я ноги-то ей зачем джинсами спеленал?
— Только вместе с тобой, — говорю я. Поднырнув под Красную Шапочку, взваливаю её на плечо и тащу, как добычу, в спальню. Ира пытается лягнуть меня и вопит что-то оскорбительное про ошибки в моей родословной. Недолго думая, я в ответ звонким шлепком впечатываю ладонь в её задницу, которая сейчас очень напоминает перевёрнутое золотое сердечко. Даже потёрся об него щекой.
— Ай! Пусти меня… Пусти немедленно, а то заору!
— Только попробуй, и я тебя голой из квартиры выставлю, — не то в шутку, не то всерьёз грожу я. — Я тебе уже сказал, что у меня на лестничной клетке установлена камера наблюдения? Ну так вот, ещё раз посмеешь повысить на меня голос, или оскорбить меня, или заговорить со мной в своём любимом менторском тоне, и я порадую родимую полицию, выставив тебя на лестничную площадку, в чём мать родила. Голой. А твою одежду в окошко выкину. И ещё консьержке своей позвоню. А там уж моя консьержка поговорит с твоей консьержкой — и привет Маркетологу.
— Ты не посмеешь, — испуганно пыхтит Ира. Ей страшно. Да и висеть ей на моём плече, видимо, не очень удобно.
— Да—а? А ты попробуй, проверь, — подначиваю я и подкидываю её повыше. На самом деле мне наплевать, даже если Красная Шапочка будет «SOS» орать: у меня звукоизоляция в квартире. Но Самойлова ведётся на мою нехитрую ложь и испуганно закрывает рот. Я уже праздную победу, когда Ира мстительно всаживает мне в копчик все десять своих ногтей. Я со свистом втягиваю воздух в лёгкие. Нет, всё-таки, я осёл. Простыми угрозами Самойлову не унять. А боль в спине дикая.
«Ладно, сейчас я тебе тоже кое-что покажу, моя несговорчивая девочка. А ну-ка, непослушная Красная Шапочка, прокатись-ка по моей спине вниз головой…»
Увидев пол, приближающийся к ней с головокружительной скоростью, Самойлова крепко обхватывает меня за талию и трусливо пищит:
— Не надо, псих. Ты же меня уронишь.
— Тогда драться со мной не надо!
А вообще-то приятно, что она так вцепилась в меня. Так мы с Самойловой и въехали в мою спальню.
— Конечная остановка, приехали, — объявляю я и стягиваю с её дрыгающихся ног один за другим оба кеда. Белые «конверсы» падают со стуком, как резиновые мячи. Сорвав с Самойловой джинсы, добавляю туда же её оранжевые, как апельсин, миниатюрные трусы, и кидаю все тряпки в угол. А Самойлову швыряю на постель и лезу к ней. Ира пятиться от меня боком, как краб, прикрываясь руками.
— Последний шанс для чистосердечного признания, — говорю я. — В последний раз спрашиваю, что за спектакль ты затеяла в прошлый четверг, в Лондоне? Скажи мне правду, и я тебя не трону и отпущу.
Я терпеливо жду, и вот — нате вам: Красная Шапочка выходит из ступора, опирается на локти и со словами «да что ты вообще о себе возомнил?» гневно, метко и точно засаживает мне розовой пяткой в левое плечо (спасибо, что метила всё-таки не в правое).
— Ах, так? — В отместку хватаю полы её рубашки и безжалостно рву их в стороны. Пуговицы летят дождём, градом стучат по полу. Ира ойкает, а её рубашка превращается в два бесполезных полотна. Развожу её руки в стороны и жадно рассматриваю обнажившуюся грудь, струнки рёбер и впалую окружность живота.
«Как же она мне нравится…»
И тут я, к собственному изумлению, получаю чувственный, рваный вздох женщины, которая очень чутко и остро реагирует на меня.
— Ир, а ведь я с тобой не ошибся: ты действительно хочешь. — И, глядя в её расширившиеся зрачки, беру её за щиколотки и рывком тащу под себя. Ира с испуганным воплем вцепляется в меховое покрывало и отправляется ко мне уже на нём. Раскидываю в стороны её ноги, прижимаю брыкающиеся колени к кровати, опускаю вниз голову — и…
— Исаев, нет. Исаев, не смей!.. Андрей, ну пожалуйста, ну не надо. — Язык у неё заплетается. Удивлённо поднимаю голову и вижу белое, как снег, лицо насмерть перепуганной женщины. Я даже оторопел:
— Ира, да ты что?
— Это — отвратительно, — Самойлова чуть не плачет и пытается сесть. Толкаю её обратно.
