Дмитрий Бавильский - Сделано в ССССР Роман с китайцем
– Как будто бы пути самоопределения России должны определиться именно здесь и сейчас, – хмыкает нечесаная блондинка не первой свежести с очками на переносице.
– Да, мы сыты, но чего нам это стоит, – продолжает кипятиться Митя,
– потеряны национальный колорит и отечественные приоритеты, нация вымирает, а акулам капитализма только того и нужно. Ну вымрем мы все, и что останется? Пустые "Макдоналдсы" по всей стране… Нет, господа-товарищи, нам нужен особый путь. Православие и державность, соборность – вот на чем всегда, испокон веку стояла и стоять будет земля русская.
– Кто ж вам мешает молиться и ходить в "Макдоналдс"? – взвизгивает его визави.
– Никто не мешает, однакоже скверну эту нужно бы поистреблять, ибо нет в ней никакой духовности, слышите, нет, – с отчаянным видом буратина хватает стебель сельдерея, которым украшено блюдо с мясной нарезкой, и эффектно перегрызает его. – Сплошная инвентаризация… то бишь стандартизация жизни, превратили страну, понимаешь, в один сплошной супермаркет.
– И что же плохого в том, что людям стало возможным выбирать из того, что есть? – удивился доктор Курапатов, известный в обществе представитель "партии здравого смысла".
– Да потому что изобилие это мнимое и сводится к нескольким позициям, Ирина Мацуоновна, навязываемым нам рекламой и всем этим потребительским обществом, которое строит, не побоимся этого определения, кровавая гебня. – объяснил всем Митя, для которого в этом мире не осталось нерешенных вопросов.
– Господи, ну гебня-то тут причем? – снова пискнула тщедушная Ирина
Мацуоновна.
– А при том, что пока мы тут с вами жируем… – Митя обвел всех присутствующих торжествующе-презрительным взглядом.
– …Тысячи детей Южной Африки умирают от недоедания, – выкрикнул кто-то, и массовка загоготала.
– Смеетесь, – Митя поправил очки, – а между тем, вспомните еще мои слова, что предупреждал вас Митя Кипарисов, вставлял палки в колеса кровавому режиму, а вы его засмеяли. Смейтесь-смейтесь, над кем смеетесь? – Митя не унимался, словно бы пил одну рюмку за другой. -
Над собой смеетесь…
71.
– Хорошо, Митя Кипарисов, – Ирина Мицуоновна попыталась стать рассудительной, – отчего же вы не уходите в глухую оппозицию, но тусуетесь и продолжаете тусоваться на банкетах, между прочим, оплаченных этим самым кровавым режимом, который вы на словах люто ненавидите (а на самом деле любите всей своей лакейской душонкой, просто вас не позвали к спецраспределителю, просто вы не нашли лазейку к кормушке, вот и истерикуете), выпиваете и закусываете… вместо того, чтобы…
– Чтобы что? – передразнила Ирину Мицуоновну патлатая блондинка, явно завидуя ухоженности спорщицы, и широко открыла рот.
Лучше бы она этого не делала. Ибо Ирина Мицуоновна метнула в ее рот такой бескомпромиссно нацеленный взгляд, что без слов стал понятен пафос непроизнесенного. Мол, а вам бы, милочка, к стоматологу сходить не помешало бы-с.
– Vous dites toujours des betises, – захихикала дама с глубоким декольте, в котором болтался огромный православный крест, инкрустированный фальшивыми изумрудами и стразами, образовывавшими заветный вензель "D amp;G".
– Je ne suis jamais plus serieux, madam, que quand je dis des betises, – через плечо возразил Курапатов большому декольте, явно от лица кого-то из спорщиков, кого именно – понять было невозможно, так как позиция самого толстяка не проявлялась никак, ограничиваясь рамками провозглашенного им самим "здравого смысла".
– А вот то, – Ирина Мицуоновна, поднаторевшая в дискуссиях о немодном ныне либерализме. – Каков ваш идеал, Митя? Легко все отрицать и поливать грязью. Поливать грязью, при этом ничего не делая, но лишь сотрясая воздух в бесплотных дискуссиях за рюмкой хорошего французского коньяку…
– Я пью водку, – не замедлил отвести обвинения и на всякий случай обидеться Кипарисов. – Русскую водку. Only.
– У вас хороший вкус, Митя – примирительно начал Курапатов.
Но тот его быстро перебил.
– Каков мой план? Да очень простой…
72.
– Il a y des dames ici, – шутейно пытается предупредить Митю дама с православным бюстом.
Но ее немедленно перебивает безапелляционный господин С-в, коротко стриженный колобок со знакомой всем физиономией (хитрые маленькие глазки, плавающие на его раздобревшей физиономии отца четырех детей, как жиринки в мясном бульоне) – ежевечерне он проповедует с экранов высшие ценности. Видимо, это и позволяет господину С-ву (его узнает даже Гагарин, который про телевизор и думать забыл – чем больше у человека денег, тем реже он припадает к экрану) судить обо всем с видом знатока. Что, отмечает про себя Олег, выглядит исключением, ведь обычно телевизионные не лезут в дебаты и отмалчиваются по сторонам – вот как, например, г-н С-дзе, стоящий с бокалом красного у концертного рояля, или луноликая Татьяна Ильинична, чей еженедельный телевизионный сарказм вошел у всех в поговорку. Но одно дело – стихия студии, где всегда есть помощник режиссера, телесуфлер и, в худшем случае, монтаж, и совсем иной коленкор – когда следует высказываться экспромтом. Пока все шумят и разглогольствуют, Татьяна
Ильинична поедает семгу, метая по сторонам яростные взгляды. Или она хочет, чтобы ее заметили и оказали респект, или, напротив, она злится на внезапно развившуюся булимию, заставляющую пожирать все, что находится на подносах.
– О каком православии вы говорите, – господин С-в возносит руки к хрустальной люстре. – Религия необходима для того, чтобы – не помню, кто сказал – наша служанка по воскресениям ходила на утреннюю молитву… Что такое православие, как не торговля воздухом? Я бы даже сказал воздушком… Посредники, торгующие чем? Вы только задумайтесь – верой…
– Что такое вера? – спрашивает г-н С-в и сам же себе отвечает: -
Ворованный воздух! Посредники, дорвавшиеся до самого святого… До внутренних процессов, руководимых человеком… Вот недавно московский градоначальник изловил одного шельмеца, обещавшего за небольшую мзду воскресить из мертвых несколько сотен замученных кавказских мальчиков. Шельмеца, разумеется, посадили за дело, однако же, спрошу я вас, чем сей прохвост отличается от нашего духовенства, обещающего второе пришествие, вечную жизнь души и рай на земле после второго пришествия? Когда восстанут все мертвые и начнется новая жизнь.
Почему одним можно иметь монополию на воскрешение, а другим нет? Да после такого обмана креста на вас нет! – Неожиданным сиплым басом обращается к невидимым священникам круглоголовый г-н С-в.
73.
Оригинальностью речей самодовольный С-в производит революцию в самых заядлых спорщиках. Митя Кипарисов воодушевленно срывает очки и начинает протирать их салфеткой. Его глаза округляются, и он выдыхает, решив перещеголять популярную телефигуру:
– Совершенно с вами согласен, господин хороший, более того скажу, между понятием "религия" и понятием "фашизм" я уже давно ставлю знак равенства, "религия" это и есть современная версия фашизма, в гламурной его ипостаси, ибо… ибо… – И тут выхлоп буратины заканчивается, он хватает ртом воздух, словно бы не в силах переварить поступающий в него кислород, и этой паузой незамедлительно пользуется Ирина Мицуоновна. Ей не нравится, что г-н
С-в перехватил у нее инициативу и обратил внимание присутствующих на себя. Говорить о православии она не может, поэтому не находит ничего лучше, как еще более язвительно и иронично повторить свой вопрос.
– Так каков же ваш идеал, нигилистушка вы наш ненаглядный?
Мите явно не до того – он полностью находится под впечатлением своего последнего умозаключения и не в силах вернуться к началу разговора.
– J' adore les questions politiques! – от всего сердца воскликнула глубоко декольтированная православная особа, а нечесаная блондинка
(нечесаная, разумеется, по последней моде) кивнула ей молча и с пониманием.
Странное дело: все эти наши споры строятся таким образом, что каждая последующая реплика словно бы отменяет, затемняет все предыдущие.
Словно бы спорщики забывают, о чем недавно говорили, предыдущие аргументы напрочь стираются из памяти, главное – не останавливаться на достигнутом и продолжать громоздить одна на другую все новые и новые нелепости.
74.
– А вот вы, милейший, кажется, начинали говорить об идентичности да национальном своеобразии, – вплетает лепту изящнейший Курапатов, обращаясь, по всей видимости, к Кипарисову, – да только вот ведь вам парадокс какой. Недавно, смею доложить, в Париже происходила ярмарка, на которую позвали одних русских писателей (здесь он сделал указующий жест на Татьяну Ильиничну, которая, уловив движение в свою сторону, мгновенно перестала жевать и спрятала испепеляющие взгляды куда-то под веки) и не позвали других – тех самых, что называют себя истинно народными, православными, почвенниками, чуть ли не теми самыми писателями-деревенщиками, чьими физиологическими очерками зачитывались все просвещенные россияне дореформенных времен… ну так вот, эти самые, с позволения сказать, деревенщики обанкротили парочку нефтяных магнатов, но доехали собственной делегацией до
