Алексей Слаповский - Они
— Я тебя дождусь, ладно?
— Это еще зачем?
— Просто так. Клянусь, больше пальцем не дотронусь, если сама не разрешишь.
Горячим воздухом изо рта Шацкого неприятно обдавало ухо, Полине хотелось, чтобы он ушел.
— Дожидаться не надо, — сказала она. — Позвоните завтра или послезавтра, обсудим. А вообще-то за такие дела в тюрьму сажают, вы знаете? — спохватилась она, понимая при этом, что ее угроза выглядит смешной. Ее знаний о жизни хватает, чтобы понять: адвоката засудить в современной жизни трудно, а то и невозможно.
— Согласен! — весело сказал Шацкий. — В тюрьму согласен, на все согласен. Но мы увидимся, да?
— Увидимся, увидимся, все, прием окончен!
Шацкий ушел.
Глория, прицеливаясь пинцетом, чтобы удалить замеченный волосок на гладкой ноге, задумчиво сказала:
— Или он в тебя влюбился, или...
Дернула за волосок, ойкнула:
— Бл.., зачем мы от обезьян произошли? Почему не от дельфинов или от змей? У них волос нет.
17
Ольга опять ходила в милицию и уговаривала, чтобы приняли заявление на розыск. Ей опять объяснили, что еще рано. Розыск — серьезное дело, требует и времени, и средств. Надо разослать данные, фотографии, описание примет, указать возможные варианты маршрута и т. п. Разошлем, а он явится. Так чаще всего и бывает. Главное, никаких ориентиров нет.
— Вы-то сами можете приблизительно сказать, куда он мог деться?
— Нет.
— Ну вот...
А Геран бродил по окрестностям, толкался на рынке, останавливал мальчишек возраста Килила, спрашивал о нем. Нет, не видели и даже не знают такого.
Вечером они печально пили чай. На столе, как всегда, стояла банка с вареньем, Ольга столько заготавливает этого богатства, что хватает до следующего сезона. Варенье абрикосовое, Геран его очень любит, но сейчас постеснялся взять, словно это было неправильно и нехорошо — пить чай с вареньем, когда мальчик пропал. Ольга догадалась, открыла банку, переложила несколько ложек на блюдечко, придвинула к Герану.
— Как ты думаешь, — спросила она, — мог Килька все-таки эти деньги взять?
— Трудный вопрос, Оля.
— Понимаю, что трудный. Мне вот кажется, ни за что не возьмет. Но я мать, я объективно думать не умею.
— Я тоже.
— И все-таки скажи: мог?
— Теоретически мог.
— Да вот и я думаю, что мог, — вздохнула Ольга. — И теоретически, и практически. Мы и себя-то не знаем как следует, а детей...
Килил в это время проснулся — от храпа и вони. На своей постели лежал, храпел и вонял перегаром старик. Возле кровати громоздились два пакета с водкой и продуктами. Старик даже не стал прятаться, явился домой, ничего не боясь. Или уже ничего не соображал.
Килил вскочил, стал трясти и расталкивать старика. Тот замычал, пустил слюну, попытался отвернуться от беспокойства. Килил вскочил на него и начал обыскивать. Он обшарил все закоулки одежды старика — денег не нашлось. Наверно, спрятал где-то. Придется подождать, когда проснется и чуть-чуть протрезвеет. Тогда будет другой разговор.
Килил стал ждать.
Через некоторое время в сенях послышался грохот, потом ругань, в дом вошел мужчина высокого роста, коротко стриженный. Приличного вида вообще-то.
— Дядь Толь, ну ё! — закричал он с порога. — Я тебя просил за домом смотреть, а в дом не входить, только Татьяне ключ дать, если придет! Она не приходила, а там натоптано, ё! Ты чего там делал-то? Давай ключ, ну тебя на фиг, нет на тебя надежды! Алё, спишь, что ли? А ты кто? — уставился он на Килила.
— Он меня обманул, — сказал Килил. — Продал ваш дом за двадцать пять тысяч. И даже ключ отдал, вот.
— Как продал? Какой ключ? Ну-ка... — мужчина взял ключ и удивился. — Мой, в самом деле! Как он к тебе попал, пацан? Ты кто?
— Я же говорю: он мне ключ дал. И расписку, будто он ваш дом мне продал!
Килил показал мужчине бумажку.
Тот взял ее, подошел к окну, долго читал.
— Ничего не понимаю. Двадцать пять тысяч какие-то. Во-первых, я дом не продаю, во-вторых, он больше стоит. Какие двадцать пять тысяч, дядь Толь? Проснись ты, ё! — Он потряс старика — тщетно.
Килил, стараясь говорить толково и доходчиво, объяснил, что произошло. Но мужчина продолжал не понимать.
— Откуда у тебя такие деньги и где они в таком случае? — спросил он.
— Деньги дал отец.
— Тебе?
— Мне.
— А сколько тебе лет?
— Шестнадцать почти.
— Да? Ну и что? Дядя Толя, значит, сказал, что свой дом продает?
— Да. А потом сказал, что ваш тоже продается. И повел туда. Мне понравилось, я решил купить. Он написал расписку от чужой фамилии, я ему дал двадцать пять тысяч. Восемьсот долларами, остальное рублями.
— Живыми деньгами? Прямо в руки?
— Да. Наличными.
— А где же они?
— Вы меня спрашиваете? Я его даже обыскал, нет денег.
— Но пропить-то он не мог! Дядь Толь, очнись!
Мужчина тоже решил обыскать старика. В процессе обыска, чтобы было удобней, свалил старика на пол и начал раздевать. Раздел до белья, осмотрел все карманы и провел пальцами по всем швам.
— Спрятал, ё!
— Я тоже так думаю, — сказал Килил. — А вы в самом деле его племянник?
— Племянник, дал бог дядю! Восемьсот долларов, надо же! Ну, пусть рубли он пропил. Адоллары-то где? Вж.., что ль, он их себе засунул?
Племянник Чекмаря очень разволновался, этот вопрос ему не давал покоя. Он обыскал весь дом, что было нетрудно: прятать тут особо негде. Вышел в сени, начал громыхать там. Килил пошел наблюдать.
Поиски и тут не дали результата.
Племянник вышел во двор, огляделся там и сквозь бурьян направился к какому-то пригорку. Килил, следуя за ним, увидел, что это не пригорок, а провалившаяся и заросшая травой кровля бывшего сарая или погреба, которая теперь стала чем-то вроде приземистого шалаша. Племянник, не боясь испачкаться, встал на коленки и полез внутрь. Недолго копошился.
Вылезая, сказал:
— Он еще от тети Жени тут свои заначки прятал. Вот они, денежки! — и хлопнул по ладони тонкой пачкой найденных денег. Пошел к дому, сел на крыльце, пересчитал.
— Восемь сотен, верно! А рублей нет, пропил, зараза!
— Ладно, — сказал Килил. — Не страшно. Расписку оставьте у себя, а деньги давайте, пожалуйста. Мне к отцу пора. Он у меня строгий, он военный.
— Военный-здоровенный? — шутливо переспросил племянник. Он был в отличном настроении. — Ну, давай тогда подождем. Он ведь приехать должен или как?
— Я сам к нему должен приехать. Он ждет. Давайте деньги, пожалуйста. А дяде вашему скажите, что пусть скажет спасибо, что мне некогда. Тут дело милицией пахнет!
— Милицией? — весело откликнулся племянник. — Это ты, пожалуй, прав, мальчик. Это ты, мальчик, прав, точно! Милиция в самом деле может спросить: на каком основании ребенок дом покупает? Откуда у него деньги, да еще валютные? Кто он вообще такой? Может спросить или не может?
— Зачем ей спрашивать? — угрюмо спросил Килил. — Отдайте деньги.
— О, как ты заговорил! Отдайте деньги! Не имею права, пацан! Может, тут криминалом пахнет? Налицо незаконная сделка по продаже моего собственного дома! И пусть он мне родной дядя, но я его тоже привлеку! Это что за фокусы: дом продавать при живом хозяине? Что за шутки, а? За двадцать пять тысяч, когда он все двести стоит!
— Отдайте деньги! — сказал Килил.
Племяннику надоело шутить. Он встал, говоря:
— Ты вот что. Если у тебя в самом деле есть отец, езжай за ним, с ним и буду обсуждать вопрос, понял?
— Отдайте деньги, хуже будет! — сказал Килил.
— Чего такое? Грозить начинаем? Я чувствую, ты тот еще фрукт и овощ!
— Отдайте деньги, а то ночью дом сожгу! — закричал Килил, презирая себя за то, что из глаз сами по себе закапали слезы.
Племянник сделал резкое движение, чтобы дать Ки-лилу затрещину, Килил отскочил. Племянник схватил палку, будто собираясь отбиваться от собак.
— Сейчас я тебе! — крикнул он, замахиваясь.
Килил побежал к калитке. Оттуда крикнул:
— Посмотрим еще! Вор! Подонок! Негодяй!
Килил кричал взрослые слова, хотя мог бы и матом.
Ему казалось, что так вернее. Впрочем, что тут верного: ясно, что племянник догадался, что у Килила нет отца и что он боится милиции. Взрослые быстро догадываются про такие вещи.
И Килил пошел по улице.
После всего ему захотелось искупаться, захотелось в воду, будто чтобы смыть то, что было. Он вышел к пруду. На берегу в одном месте плескалась малышня, в другом женщины и мужчины развели костер, сидели вокруг, угощались. Килил отошел подальше, разделся, залез в воду и немного поплавал возле берега, все время глядя на свои вещи. Двадцать пять тысяч — большие деньги, но по сравнению с тем, что осталось, пустяки. А с этими он теперь так глупо не расстанется.
От пруда Килил пошел к дачному поселку.
Этот поселок показался ему заброшенным. Даже удивительно: столько дач — и никого не видно и не слышно. Но вот показался старик с тележкой. Проехал старый «Москвич». Кто-то все-таки здесь есть. И все же не меньше половины участков брошено. Дома и домишки на них еще стоят, и многие вполне целые, а остальное — дикий бурьян, разросшиеся деревья и кустарники.
