Филип Рот - Прощай, Колумбус и пять рассказов
— Не забрать, а заменить.
— Но я же вам говорил, он больше ничего не имеет. В английском есть такое слово? Nicht?[91] Горништ?[92]
— Да, мистер Зуреф, есть у нас такое слово.
— Матери и отца? — сказал Зуреф. — Нет. Жены? Нет. Ребенка? Нет. Десятимесячного младенца? Нет! Деревни, где все твои друзья? Синагоги, где каждый стул помнит твои штаны, где ты с закрытыми глазами узнаешь запах чехла Торы? — Зуреф так резко встал с кресла, что письмо сдуло на пол. Высунулся из окна, смотрел вдаль, за Вудентон. Потом повернулся, потряс перед Эли пальцем.
— Мало того, так над ним еще медицинские опыты производили! После такого ничего не остается, мистер Пек. Ничего, совсем ничего!
— Я вас неправильно понял.
— В Вудентон такие новости не доходили?
— Я имел в виду костюм, мистер Зуреф. Я думал, он не может позволить себе купить костюм.
— Не может.
Они вернулись туда, откуда начали.
— Мистер Зуреф! — не отступался Эли. — Вот! — И ударил по бумажнику.
— Вот именно! — сказал Зуреф и ударил себя по груди.
— В таком случае мы купим ему костюм! — Эли подошел к окну, взял Зурефа за плечи и сказал, выговаривая каждое слово раздельно: — Мы — заплатим — за — него. Хорошо?
— Заплатите? Чем, бриллиантами?
Эли полез было во внутренний карман, но тут же опустил руку. Глупо, ох как глупо! Ведь у Зурефа, заменившего отца восемнадцати детям, удар пришелся не по тому, что под пиджаком, а по тому, что глубже — под ребрами.
— О!.. — выдохнул Эли. И стал отодвигаться вдоль стены, подальше от Зурефа. — Значит, костюм — все, что у него есть.
— Вы получили мое письмо, — сказал Зуреф.
Эли остался, где стоял, в тени, Зуреф вернулся на свое место. Подхватил письмо Эли с пола, поднял его повыше:
— Очень много слов… столько доводов… столько условий…
— Что же мне делать?
— В английском есть слово «страдать»?
— Есть у нас такое слово. Есть и слово «закон».
— Хватит с нас вашего закона! У вас есть слово «страдать». Вот и пострадайте. Это такая малость.
— Они не захотят, — сказал Эли.
— Но вы, мистер Пек, как насчет вас?
— Я — это они, они — это я, мистер Зуреф.
— Ах! Вы — это мы, мы — это вы.
Эли все мотал и мотал головой. Может, сумрак тому причиной, но ему вдруг почудилось, что он мог бы подпасть под власть Зурефа.
— Мистер Зуреф, нельзя ли — хоть немного света?
Зуреф зажег сальные огарки. Эли не осмелился спросить: а что, электричество им не по средствам?
Не исключено, что у них всего только и осталось что свечи.
— Мистер Пек, могу я спросить, кто пишет законы?
— Народ.
— Нет.
— Да.
— До того, когда народа не было.
— Никто. Когда народа не было, не было и закона. — Эли не хотел ввязываться в этот разговор, и освещай комнату не одни свечи, он никогда не дал бы себя в него втянуть.
— Неверно, — сказал Зуреф.
— Мы устанавливаем законы, мистер Зуреф. Это наша община. Они — мои соседи. Я — их поверенный. Они оплачивают мои услуги. Без законов воцарился бы хаос.
— Что для вас закон, для меня стыд. Сердце, мистер Пек, сердце — вот закон! Бог! — возвестил он.
— Послушайте, мистер Зуреф, я пришел к вам не для того, чтобы беседовать на отвлеченные темы. Люди пользуются законами, закон — штука гибкая. Они защищают то, что им дорого: собственность, благополучие, счастье…
— Счастье? Они прячут стыд. А вы, мистер Пек, вы что, не имеете стыда?
— Мы поступаем так, — сказал Эли упавшим голосом, — ради наших детей. Мы живем в двадцатом веке…
— Двадцатый он для гоев. Для меня он пятьдесят восьмой. — Зуреф уставил палец на Эли. — Нам уже поздно стыдиться.
Эли был убит. У всех были злокозненные мотивы. У всех, всех! А раз так, что за резон покупать лампочки.
— Хватит с меня ваших мудрствований, мистер Зуреф. Помилосердствуйте, я на пределе.
— А кто не на пределе?
Зуреф взял со стола бумаги Эли, потряс ими в воздухе.
— Что вы наметили нам делать?
— Что должно, — сказал Эли. — Я изложил наши условия.
— И что — ему должно отказаться от костюма?
— Зуреф, Зуреф, отцепитесь вы от меня с этим костюмом! Я не единственный юрист в мире. Не стану я заниматься вашим делом, им займется другой юрист, а он никаких компромиссов вам не предложит. И тогда у вас не будет ни дома, ни детей, ничего. Только черный костюм, тоже мне ценность! Жертвовать собой — вот что вам нужно! Я знаю, что сделал бы я на вашем месте.
Зуреф ничего на это не ответил, лишь отдал Эли его письма.
— Дело не во мне, мистер Зуреф, в них.
— Они — это вы.
— Нет. Я — это я. Они — это они. Вы — это вы, — провозгласил Эли.
— Вы ведете речь о листьях и ветках. Я смотрю на то, что под землей.
— Мистер Зуреф, вы меня с ума сведете вашими талмудическими мудрствованиями. Это — то, а то — вовсе не это. Отвечайте мне прямо.
— Так пусть и вопросы будут прямые.
— Господи!
Эли вернулся на свое место, сунул документы в портфель.
— В таком случае у меня все, — сказал он в сердцах.
В ответ Зуреф лишь пожал плечами.
— Попомните мои слова, Зуреф: вы сами навлекаете неприятности на свою голову.
— Я?
Эли решил, что больше не даст Зурефу помыкать собой. Заумные словеса ничего не доказывают.
— До свидания, — сказал он.
Но не успел Эли открыть дверь в холл, как Зуреф окликнул его:
— А ваша жена, как она?
— Хорошо, очень хорошо. — Эли не остановился.
— И ваш ребенок родится — сегодня-завтра?
Эли обернулся:
— Да, это так.
— Ну что ж, — сказал Зуреф, вставая. — Желаю удачи.
— Откуда вы узнали?
Зуреф указал на окно, затем жестами изобразил бороду, шляпу, долгополый сюртук, обрисовывая сюртук, он коснулся пальцами пола.
— Он ходит за покупками два-три раза в неделю, так и узнает.
— Он с ними разговаривает?
— Он их видит.
— И он смог узнать, какая из них моя жена?
— Они покупают в одних магазинах. Он говорит, она красивая. У нее доброе лицо. Такая женщина умеет любить… хотя… я знаю?
— Он говорит с вами про нас? — не отступался Эли.
— Вы говорите с ней про нас?
— До свидания, мистер Зуреф.
Зуреф сказал:
— Шалом. И удачи вам — я знаю, что такое иметь детей. Шалом, — шепнул Зуреф, шепнул — и тут же две свечи погасли.
Но за миг до этого в глазах Зурефа отразилось пламя свечей, и Эли понял, что вовсе не удачи желал ему Зуреф.
Закрыв за собой дверь, Эли ушел не сразу. На лужайке, взявшись за руки, кружились дети. Поначалу он стоял недвижно. Но не может же он проторчать тут в тени весь вечер. Мало-помалу он стал перемещаться вдоль фасада. Руками нащупывал выемки там, где выщербился кирпич. И так, не выходя из тени, продвигался, пока не добрался до торца. А там, выбирая места потемнее, пересек лужайку, прижав к груди портфель. Держал курс на прогалину неподалеку, но, добежав до нее, не остановился, а помчал сквозь, пока голова не закружилась, да так, что ему чудилось, будто деревья бегут рядом, только не в Вудентон, а из него. Когда он вылетел на горящую желтыми огнями автозаправку «Галф» на окраине, легкие у него едва не лопались.
* * *— Эли у меня начались схватки. Где ты был?
— Ходил к Зурефу.
— Почему ты не позвонил? Я беспокоилась.
Он метнул шляпу на диван, но промахнулся — она шлепнулась на пол.
— Где мои зимние костюмы?
— В стенном шкафу, том, что в холле. Эли, май на дворе.
— Мне нужен добротный костюм. — И вышел из комнаты, Мириам потянулась за ним.
— Эли, поговори со мной. Пообедай. Эли, что ты делаешь? Ты засыплешь ковер нафталином.
Он высунулся из шкафа. Снова сунулся туда, послышалось щелканье молний, — к удивлению жены, он вынырнул оттуда с зеленым твидовым костюмом.
— Эли, ты мне очень нравишься в этом костюме. Но сейчас не сезон. Поешь. Я сегодня приготовила обед — сейчас разогрею.
— У тебя есть такая коробка, чтобы в ней поместился костюм?
— Мне принесли вчера коробку из «Бонвита». Эли, но зачем она тебе?
— Мириам, когда ты видишь, что я что-то делаю, не мешай.
— Ты же не поел.
— Я занят. — Он пошел к лестнице в спальню.
— Эли, ну, пожалуйста, скажи мне, что тебе нужно и зачем?
Он обернулся, посмотрел на нее сверху вниз.
— Отчего бы тебе в порядке исключения не разъяснить, зачем я что-то делаю, до того, как я скажу, что делаю. От этого, пожалуй, ничего не изменится.
— Эли, я хочу помочь.
— Тебя это не касается.
— Но я же хочу помочь тебе, — сказала Мириам.
— Раз так, помолчи.
— Я же вижу, ты расстроен, — сказала она и поднялась вслед за ним по лестнице, тяжело ступая, дыша за двоих.
— Эли, а что теперь?
