Лев Александров - Две жизни
Б.
19 октября 1944
Моя родная!
Вчера я написал тебе большое письмо. Боюсь, что ты не так меня поняла. Война страшная, жестокая вещь. Она противна человеческому разуму и унижает человеческое достоинство. Но азарт боя, желание риска не связаны с рассудком. Это просто жажда полноты жизни, напряжения духовных и физических сил. Я не вижу большой разницы между смертельным риском, игрой в очко и решением захватывающей научной проблемы. Не знаю, понимаешь ли ты меня. Думаю, что нет. Наверное, я сумасшедший, и мне воевать нельзя. Сашка тащил меня после ранения, ругался и говорил, что больше меня не пустит в бой, а сам полез. Больше этого не будет. Война кончается. До сих пор мне везло. Повезет и до конца. Целую. Б.
21 октября 1944
Моя родная!
Я пишу тебе каждый день, потому что больше мне нечего делать. Читаю много, но книг мало. Пишу довольно много. А в общем скучно. Вчера долго играл в преферанс. Выиграл. Сегодня думаю кончить маленькую поэмку. Если кончу — завтра напишу ее тебе. Я хотел сперва написать ее о Сашке, но не смог. О нем я не могу думать спокойно. Сегодня я читал весь день статью Толстого "Что такое искусство?". Читал не в первый раз. Вкратце его основные выводы можно выразить так: то произведение искусства хорошо, которое, во-первых, служит нравственно- религиозным целям, так сказать, Добру с большой буквы, а, во-вторых, понятно всем без исключения. На основе этого он рассматривает и отрицает все новое искусство и литературу. Противоречий у него масса. Я не согласен почти ни с одним словом. Но дело не в этом. Я задумался над тем, что же такое в самом деле искусство; почему мы называем одно произведение искусства хорошим, а другое плохим; что такое красота? И с удивлением обнаружил, что раньше, до войны, я или не имел на это определенных взглядов, или думал совершенно по-другому. Я об этом думал вчера весь вечер, большую часть ночи и сегодня. Конечно, это оттого, что мне нечего делать. А вопрос, хотя я и не имею к искусству никакого отношения, интересный. И вот, что я думаю сейчас по этому поводу. Произведение искусства (роман, рассказ, стихотворение, картина, музыка, созданный актером образ и т. д.) ставит своей целью изобразить определенную область действительной жизни, будь то внутренний или внешний мир человека, чувство, природа, взаимоотношения людей и т. д. Произведение искусства не только изображает, но и дает оценку автора. Беспристрастных произведений искусства нет и не может быть: уже в самой точке зрения, в том, как показывает, кроется оценка. Автор стремится заразить нас этой оценкой, чувством, которое он хотел выразить. Причем делает это не убедительными рассуждениями (это область науки, а не искусства), а с помощью образов и всевозможных приемов заставляет нас переживать те чувства, которые он переживал. С помощью искусства он передает нам свои чувства, ставит нас на свое место, заставляет смотреть на пейзаж, например, с его точки зрения, вкладывает в пейзаж свои ощущения, — и пейзаж вызывает чувство грусти. Это — пример. И хорошо то произведение искусства, которое возможно лучше и полнее добивается этого. И безразлично, какое чувство он выражает, важно, сумел ли он нас им заразить. И насколько. Когда мы смотрим, переживаем действительность, обычно наше внимание разбрасывается, мы редко испытываем какое- либо чувство в полную меру. Настоящее произведение искусства заставляет нас напрягаться до предела. Мы волнуемся, оно захватывает нас целиком, а это всегда наслаждение, потому что единственное настоящее наслаждение человека, единственное, к чему он стремится и чего очень мало кто добивается, это жить полной жизнью, быть захваченным до предела. Когда я читаю хорошую книгу (смотрю хорошую картину, актера и т. п.), я захвачен целиком, думаю, чувствую вместе с творцом и живу так полно, как очень редко в реальной жизни. Разве что сам творю, решаю научную проблему или испытываю азарт боя. Только с этой точки зрения и можно оценивать произведение искусства. А что такое красота — я не знаю. В искусстве красоты вообще нет. А в жизни это настолько субъективно, что об этом нельзя рассуждать. Вот и все. Я надоел, наверное. Нога моя заживает. Жду писем. Целую. Б.
22 октября 1944
Моя родная!
Нога потихоньку заживает. Если бы не было больно опускать ее вниз, я бы уже ходил, т. к. вполне могу наступать на нее. Вчера кончил небольшую поэмку. Мне нравится. Прочел (вернее перечел) еще одну статью Толстого "О Шекспире и драме". Как он недобросовестен! Как искажает Шекспира в своем пересказе! И как он мало убедителен! Сегодня читаю философские статьи Метерлинка: "Разум цветов" и др. Довольно интересно, хотя совершенно не научно. Он констатирует факты, указывающие на разум и свободную волю растений, подводя под это мысль о всепроникающем эфире разума, наполняющем мир. Он забывает, что удивительное устройство, целесообразность организма не есть признак разума обладателя. Разум человека заключается не в том, что мы имеем такие удивительные, сложные и послушные машины, как пальцы рук. А в общем интересно. Я еще не надоел тебе своей философией? Мне не с кем говорить. Всего хорошего. Б.
23 октября 1944
Моя родная!
Вчера оделся и с помощью одного костыля проковылял в городское кино, где смотрел американский фильм "Девушки современности". Для такого маленького городка кинотеатр довольно хорош, но удивляет отсутствие фойе. Впрочем в Болгарии то же самое. Я довольно плохо слышу и разбирать быструю английскую речь не был в состоянии, а надписи румынские. Поэтому мой знакомый, румынский еврей из Бухареста, переводил надписи на немецкий. Фильм не очень хороший, но довольно смешной. Изображена современная американская богатая семья, проникнутая ультрасовременными идеями о воспитании, морали и т. п. Наиболее радикальна старая бабушка, которая все время шокирует остальную семью. Содержание довольно бедно, но посмеяться можно. Сегодня весь день читал Метерлинка, не забывая играть в преферанс. Читать его философские статьи большое удовольствие для меня. Несмотря на несколько излишнюю мистику и таинственность, они очень умны и часто верны. Художественные его произведения мне совершенно не нравятся: там мистика не искупается мыслью. Особенно хороша статья "Тревожность нашей морали". Вкратце он говорит следующее. Теперь наше общество переживает время, аналогичного которому нельзя найти в истории. Умирает религия, но не заменяется, как бывало раньше, новой, а оставляет пустоту. Наша мораль исходит из заветов христианской религии, следовательно она повисает в воздухе. Что же нам делать? Отбросить старую мораль, как не имеющую основы? Метерлинк анализирует само понятие морали, доказывает, что нравственный уровень общества вообще совершенно не зависит ни от господствующей религиозной идеи, ни от так называемой "морали благоразумия" и "здравого смысла". Например, 99 % населения в средних веках были уверены, что если они будут жить хорошо, по-христиански, то после смерти им уготовано вечное блаженство. И несмотря на практическую выгоду, мы не знаем более жестокого времени, полного всяческих преступлений. В конце концов Метерлинк приходит к выводу, что три-четыре основные положения высшей «бесполезной» морали надо оставить. Довольно любопытны статьи «Бессмертие» и «Смерть». Но слишком много мистики. Он забывает, что ужас смерти не в неизвестности, не в «бесконечности», а просто в отсутствии жизни. Целую. Б.
25 октября 1944
Моя родная! Лежу, читаю, курю, играю в преферанс, вечером ковыляю к одним знакомым (румынам) напротив госпиталя. Перечитал "Как закалялась сталь", Маяковского. Для разнообразия думаю теперь над политико-экономическими вопросами. Вчера была перевязка. Рана упорно не хочет заживать. Доктор сказал: еще месяц. Б.
31 октября 1944
Здравствуй, моя родная!
Время идет. Моя нога все лучше и лучше. Я уже вполне прилично хожу. Но рана еще не закрылась. Впрочем, это дело дней пяти-шести. А потом еще дней пятнадцать для того, чтобы все поджило окончательно, и я здоровый человек. Перечел очень хороший роман Матэ Залка «Добердо». Он вернее описывает войну, чем Ремарк. У Ремарка слишком много истерии. Я много читаю. Так много, что соседи боятся, что я сойду с ума. Они не понимают, что мой мозг все-таки почти не загружен. Ведь я ничего не делаю, лишь играю в преферанс и читаю беллетристику. Поэтому я чувствую умственный голод и набрасываюсь на книги. Во время боев этого не было: там и без умственной работы я жил полной жизнью. Вчера перечитал "Отцы и дети". Конечно, это лучшее у Тургенева, но меня очень мало волнует. Перечитывал Мольера. "Дон Жуан" очень хорошо. Вот и все. Целую. Б.
2 ноября 1944
Моя родная!
Вчера смотрел новую американскую кинокомедию "Магараджа в Голливуде". Мало содержания и много смеха. Песенки хороши. Теперь я на несколько дней спасен от скуки. Достал толстый том статей и очерков К.Тимирязева. Здесь очерки о Пастере, "Наука и этика" и др. Несмотря на некоторую механистичность, он мне нравится. Он слишком эмпирик, чтобы я полностью с ним был согласен, но большинство мыслей верны и глубоки. Правда, обычно эти мысли не его, а цитированы. Очень верна мысль о том, что нет так называемой "прикладной науки". Есть лишь частные выводы настоящей науки, которая и должна быть единственной целью, а "остальное приложится". Когда ученые начинают заниматься только прикладной наукой, они не достигают своей цели, т. к. надо иметь что прикладывать. Также мне нравится его отвращение к философии. Действительно, — это уже я говорю, — что такое философские проблемы? Это или вопросы об общих причинах, на которые наука еще не может ответить, или вопросы о цели, вообще не имеющие смысла. Таким образом, наука, научившись отвечать на «общие» вопросы, заменяет философию, которая на эти вопросы ответить не может. Право на самостоятельное существование имеет лишь философия типа Ницше, выражающая субъективное отношение к действительности. Философ "выдумывает свое я" и не мешает другим выдумывать по-своему. Эти статьи производят на меня большее впечатление, чем "Диалектика природы", уже потому, что они не догматические. Умиляют и раздражают его наивные рассуждения о моральном прогрессе, о "демократизации науки", о науке, "призванной облагородить человеческие инстинкты" и т. д. У Тимирязева плохая манера писать о деятельности ученого, как о безмятежности, покое, бесстрастности… Правда, он больше популяризатор, чем ученый. Я не могу судить об этом, но мне кажется, что работа ученого — сплошная авантюра. И когда читаешь такие книги, грустно становится: уже 23 года, а еще ничего не знаю, не умею. Напрасно думают, что при современном развитии науки можно быть лишь узким специалистом. Наоборот, современное состояние науки требует универсалов. Надо знать очень многое, потому что, к сожалению, нельзя знать все. А три года уже вычеркнуто. Вот и все, что мне хотелось написать сегодня. Целую. Б.
