Эрнесто Сабато - О героях и могилах
Алехандра вскинула на него затуманенные глаза и, не замечая иронии, ответила, что нет, у нее еще есть немного времени.
Опустив голову, Мартин подвигал своим стаканом.
– Зачем же ты тогда пришла? – снова не удержался он.
Алехандра смотрела на него, как бы силясь сосредоточиться.
– Я же тебе обещала, что приду. Разве нет? Едва принесли джин, она выпила его залпом. Потом сказала:
– Выйдем. Я хочу на воздух.
Когда вышли, Алехандра направилась к площади, они поднялись по газону и сели на одну из скамей, обращенных к реке.
Довольно долго сидели молча, нарушила молчание Алехандра.
– Как приятно ненавидеть друг друга! – сказала она.
Мартин посмотрел на Башню Англичан, где часы отмечали ход времени. За нею виднелась громада КАДЭ с ее высокими, толстыми дымовыми трубами и Новый Порт с подъемными кранами: изображенные абстракционистом допотопные животные, стальные клювы и головы гигантских птиц, склоненные вниз, как бы готовясь клевать суда.
Безмолвный, удрученный, смотрел Мартин, как на город ложатся сумерки, как загораются на фоне темно-синего неба красные огоньки на верхушках труб и башен, неоновые рекламы в парке Ретиро, фонари на площади. Тысячи мужчин и женщин выбегали из зияющих пастей метро и с тем же повседневным неистовством устремлялись в пасти пригородных электричек. Смотрел он на Каванаг [97], где начинали светиться окна. Там, наверху, на каком-нибудь тридцатом или тридцать пятом этаже, в комнатушке одинокого человека тоже зажигался свет. Сколько таких невстреч, как вот эта, сколько одиноких в одном этом небоскребе!
И тут он услышал то, чего все время ждал со страхом.
– Мне надо идти.
– Уже?
– Да.
Они спустились по заросшему травой склону, внизу Алехандра простилась и пошла прочь. Мартин пошел следом на небольшом расстоянии.
– Алехандра! – позвал он каким-то чужим голосом.
Она остановилась, подождала. Свет из витрины оружейного магазина падал на нее: выражение лица было жесткое, непроницаемое. Больней всего ранила Мартина эта неприязнь. Что он ей сделал? В порыве отчаяния он невольно высказал этот вопрос. Она еще сильнее сжала челюсти и отвернулась к витрине.
– Я же тебя люблю, стараюсь тебя понять. Вместо ответа Алехандра сказала, что не может задерживаться ни минутой дольше – в восемь она должна быть в другом месте.
И вдруг он решил проследить за ней. Если она даже и заметит, хуже быть не может!
Алехандра пошла по улице Реконкиста и скрылась в маленьком баре при ресторане «Украина». С большими предосторожностями Мартин подошел туда и из темноты заглянул в окно. Сердце у него сжалось и окаменело, как если бы его вынули из груди и бросили на глыбу льда: Алехандра сидела напротив мужчины, чей вид показался Мартину столь же зловещим, как и весь этот бар. Смуглолицый, но со светлыми, возможно серыми, глазами. Зачесанные назад прямые, с проседью, волосы. Черты лица жесткие, словно топором вырубленные. В этом человеке чувствовалась не только сила, он был наделен какой-то мрачной красотой. Мартину стало так больно, он показался себе таким жалким по сравнению с незнакомцем, что все на свете стало ему безразлично. Как будто он себе сказал: «Разве может со мной случиться что-либо более ужасное?» Словно завороженный, он с грустью наблюдал за лицом незнакомца, смотрел, как тот молчит, как движутся его руки. Говорил незнакомец мало и, по-видимому, короткими, резкими фразами. Худые, нервные его руки чем-то напоминали лапы сокола или орла. Да, именно так, во всем его облике было что-то от хищной птицы: тонкий, но крепкий орлиный нос, костлявые, жадные, безжалостные руки. Этот человек был жесток и способен на все.
Мартину чудилось в нем сходство с кем-то, но он не мог сообразить с кем. В какой-то миг он подумал, что, вероятно, встречал его где-то – такое лицо невозможно забыть и, кто хоть раз видел его, тому оно непременно должно казаться знакомым.
Алехандра что-то возбужденно говорила. Странное дело, оба, видимо, были жесткого нрава и один другого ненавидели – однако эта мысль Мартина отнюдь не утешила. Напротив, сделав такое наблюдение, он еще больше затосковал. Почему? Причину он уловил не сразу, но все же уловил: этих двоих соединяла бурная взаимная страсть. Вроде бы любовь орлиной пары, свирепых птиц, которые могут и готовы друг Друга изорвать на части своими клювами и когтями, растерзать до смерти. И когда он увидел, что Алехандра двумя своими руками взяла руку, хищную лапу этого мужчины, Мартин почувствовал, что ему все безразлично и что все в мире бессмысленно.
XXI
Рано утром он шагал по улице, и его вдруг осенило: этот мужчина похож на Алехандру! Мгновенно ему вспомнилась сцена в бельведере – как она спохватилась, произнеся имя Фернандо, будто у нее вырвалось то, что она должна держать в тайне.
«Это был Фернандо!» – подумал он.
Серо-зеленые глаза, слегка монгольские скулы, смуглая кожа и лицо Тринидад Ариас! Все ясно, теперь он понял, почему мужчина напоминал ему кого-то: в чертах незнакомца было сходство с Алехандрой и с Тринидад Ариас, чей портрет ему показывала Алехандра. Только она и Фернандо, сказала тогда Алехандра – как женщина, забывшая обо всем на свете ради мужчины, которого, как он теперь понял, она обожает.
Однако кто такой Фернандо? Наверно, старший брат, о котором она не хотела говорить. Мысль, что этот мужчина ее брат, успокоила Мартина лишь отчасти, хотя должна была успокоить совсем. Почему (спрашивал он себя) я не радуюсь? На вопрос этот он тогда не находил ответа. Лишь осознал, что надо бы успокоиться, но не удается.
И ночью ему не спалось – как будто в комнату, где он лежит, проник вампир и он это знает. Мартин снова и снова вспоминал увиденную в баре сцену, пытаясь обнаружить причину своей тревоги. Ему даже чудилось, что он ее нашел: рука! С внезапным испугом он вспомнил, как она ласкала ту руку. Нет, сестра так не ласкает руку брата! И она живет, думая лишь о нем, – да, он ее околдовал. Она убегает от него, но рано или поздно должна как одержимая к нему возвращаться. Да, теперь стало понятно многое в ее необъяснимом и противоречивом поведении.
И едва Мартин уверился, что нашел разгадку, как снова им овладело смятение – а как же сходство? Сомнений нет, этот человек из ее семьи. Ну, может быть, двоюродный брат. Да, да, это двоюродный брат, и зовут его Фернандо.
Иначе и быть не может, такое предположение все объясняет: явное сходство и внезапное молчание в ту ночь, когда у нее вырвалось имя Фернандо. Имя это (думал он) – заветное, тайное имя. «Все, кроме Фернандо и меня», – невольно проговорилась она и сразу умолкла, не ответила на его вопрос. Теперь ему понятно все: она и Фернандо живут уединенно, гордо, в замкнутом своем мирке. И она любит его, любит Фернандо, и поэтому пожалела, что произнесла при нем, при Мартине, это изобличающее имя. Возбуждение Маргина день ото дня возрастало, и наконец, не в силах выдержать, он позвонил Алехандре и сказал, что ему очень срочно надо с ней поговорить: только об одном деле, пусть это будет их последний разговор. Когда же они встретились, он едва мог слово вымолвить.
XXII
– Что с тобой происходит? – спросила она с напором, догадываясь, что Мартин чем-то глубоко задет. И это ее раздражало – как она не раз ему повторяла, у него на нее нет никаких прав, она ему ничего не обещает и посему не обязана давать какие-либо объяснения. Особенно теперь, когда они решили расстаться.
Мартин отрицательно покачал головой, но глаза его налились слезами.
– Говори же, что с тобой, – сказала она, тряся его руки. И минуту выждала, глядя ему в глаза.
– Я только одно хочу узнать, Алехандра, я хочу узнать, кто такой Фернандо.
Она побледнела, в глазах сверкнули молнии.
– Фернандо? – переспросила она. – Откуда ты взял это имя?
– Ты назвала его в ту ночь, у тебя в комнате, когда рассказывала историю своей семьи.
– И какое значение это имеет для тебя?
– Это для меня важнее, чем ты думаешь.
– Почему?
– Потому что мне показалось, ты пожалела, что назвала это имя. Разве не так?
– Допустим, что так. Но какое право ты имеешь задавать мне вопросы?
– Никакого, я знаю. И все же я заклинаю самым дорогим для тебя, скажи, кто он, Фернандо. Это твой брат?
– У меня нет ни братьев, ни сестер.
– Тогда, значит, двоюродный брат.
– Почему он должен быть двоюродным братом?
– Ты сказала, что из всей вашей семьи только ты и Фернандо не были унитариями. Вот я и думаю, что если он не родной брат, то, может быть, кузен. Разве не так? Он не кузен тебе?
Алехандра наконец выпустила руки Мартина, которые до сих пор крепко сжимала; теперь она сидела молча и явно была подавлена.
Закурив сигарету, помедлив, она сказала:
