Эрнесто Сабато - О героях и могилах
Опять затрещали выстрелы, началась беготня. Непонятно было, откуда бегут люди, кто они. Поднялась паника. Слышались выкрики: «Это Альянса!» Другие успокаивали, пытались навести порядок. Но большинство бежало с криками «Они идут!» или «Берегись, ребята!».
Костер посреди улицы все разрастался. Кучка парней и женщин опрокидывала в него исповедальню. Подносили еще статуи и образа.
Какой-то мужчина тащил Христа, но вдруг к нему с решительным, даже свирепым лицом подскочила женщина и закричала:
– Отдай мне его!
– Чего? – процедил мужчина, глядя на нее презрительно.
Женщина пошла вслед за ним и ухватила Христа за ноги, мешая нести.
– Отпусти сейчас же! – крикнул мужчина.
– Отдай его мне! – крикнула женщина. И какое-то время Христос висел в воздухе – каждый тащил его к себе.
– Идите сюда, сеньора, – сказал паренек, выволокший из церкви Святую Деву.
– Чего тебе? – спросила женщина, не выпуская ног Христа.
– Говорю вам, идите сюда, оставьте его.
– Чего тебе? – повторила женщина, не понимая.
– Возьмите эту статую, – сказал паренек. Женщина как будто заколебалась, но Христа не отпускала, и статуя его все раскачивалась в воздухе.
– Да идите же сюда, сеньора, – сказал опять паренек.
Она все не решалась, но вот мужчина резко дернул Христа и вырвал из ее рук. Женщина с ошалелым лицом смотрела на удаляющуюся статую, потом обернулась к Святой Деве, стоявшей на земле Рядом с пареньком.
– Ну, идите же сюда, сеньора, – сказал он.
Женщина приблизилась.
– Это Святая Дева Обездоленных, – сказал паренек.
Женщина смотрела на него, как бы не слыша, не понимая: паренек был из простых. Возможно, она думала, что он замыслил недоброе.
– Да, да, сеньора, – сказал Мартин, – мы ее вынесли из церкви, этот парень спас ее от огня.
Она вгляделась в паренька, подошла поближе.
– Хорошо, – сказала она, – давайте понесем ее ко мне домой.
Паренек и Мартин нагнулись, чтобы поднять Святую Деву.
– Нет, погодите, – сказала женщина. Расстегнув пальто, она сняла его и покрыла статую. Потом попыталась помочь.
– Оставьте, – сказал паренек, – мы сами управимся. Скажите, куда нести.
Женщина пошла впереди, они за ней, а сзади шел какой-то мужчина. Дождь стал усиливаться, острые зубцы венчика Святой Девы кололи пареньку лицо. Такая кругом сумятица – ничего не понятно.
– Раненого несем, – говорили они, – пропустите.
Их пропускали.
Пошли по улицам Санта-Фе и Кальяо. Красноватое зарево меркло, и постепенно они углубились в жуткую, безлюдную, холодную тьму. Дождь падал беззвучно, вдали слышались выкрики, порой выстрелы, свистки.
Подойдя к дому, поднялись в лифте на седьмой этаж, вошли в роскошную квартиру, и Мартин увидел, что паренек смущен: он робко, застенчиво озирался на служанку, неуклюже двигался среди дорогой темной мебели и изящных вещиц.
Они поставили статую в углу, и паренек невольно приклонил свою усталую, задуренную голову на плечо Святой Девы, словно жаждая тишины и покоя. Внезапно он осознал, что к нему обращаются.
– Идем, – сказала женщина, – надо вернуться.
– Да, да, – машинально ответил паренек и оглянулся вокруг.
– Чего тебе? – спросила женщина.
– Да мне бы… – запнулся он.
– Чего тебе надо, парень? – повторила женщина.
– Стакан воды, вот чего я попросил бы. Ему дали воды, он выпил с жадностью, словно внутри у него все горело.
– Ладно, теперь пойдем, – сказала женщина.
Дождь ослабел, музыканты, вероятно, подались на другие пожары, хотя здесь продолжало гореть: мужчины и женщины, стоя на тротуаре напротив церкви, превратились теперь в безмолвных, завороженных зрителей.
Один из мужчин держал под мышкой кипу риз.
– Вы не дадите мне эти ризы? – спросила женщина.
– Чего? – отозвался мужчина.
– Ризы отдайте, – сказала женщина очень спокойно, с невозмутимостью сомнамбулы. – Я их для Церкви сберегу, когда ее будут отстраивать.
Мужчина молча продолжал смотреть на огонь.
– Разве вы не католик? – с ненавистью спросила женщина.
Мужчина все так же смотрел на огонь.
– Разве вас не крестили? – снова спросила женщина.
Мужчина все смотрел на пожар, но взгляд его (Мартин это заметил) стал жестче.
– Разве у вас нет детей? Нет матери?
Тут мужчина взорвался:
– Да пошли вы сами к чертовой матери! Чего привязались?
– Я католичка, – все так же бесстрастно проговорила женщина. – Мне нужно сберечь ризы к тому времени, когда церковь отстроят.
Мужчина глянул на нее и неожиданно заговорил обычным тоном:
– Я взял их, чтобы от дождя прикрыться, – сказал он.
– Пожалуйста, дайте мне ризы, – спокойно повторила женщина.
– Живу-то я далеконько, в Хенераль-Родригес [98], – сказал мужчина.
Кто-то за спиной настырной женщины проговорил:
– Стало быть, вы пришли из Хенераль-Родригес, вы из тех, кто поджигал церковь.
Женщина обернулась – говорил седой старик.
Какой-то человек в шляпе расстегнул плащ и вытащил пистолет. Презрительно и холодно он обратился к старику:
– А вы кто такой, чтоб допрашивать людей?
Мужчина, державший ризы, тоже достал пистолет. К невозмутимо стоявшей настырной женщине подошла другая с большим кухонным ножом в руке.
– Хочешь, чтобы тебе эти ризы загнали в задницу?
Та с невозмутимостью полоумной предложила обмен.
– У моего зонтика золотая ручка, – сказала она.
– Чего?
– Отдаю в обмен на ризы. Ручка-то золотая. Поглядите.
Мужчина осмотрел ручку.
Женщина с ножом приставила его острие к боку той, что предлагала обмен, и повторила свою угрозу.
– Ладно, – сказал мужчина. – Давайте зонтик.
Женщина с ножом, разъярясь, закричала:
– Продаешься, бесстыжий!
– Какое там продаюсь! – с досадой отмахнулся мужчина. – Мне-то ризы зачем?
– Продаешься, бесстыжий! – кричала женщина с ножом.
Мужчина внезапно пришел в бешенство:
– Слушай, ты, лучше заткнись, если не хочешь получить пулю в лоб.
Женщина с ножом принялась его бранить, размахивая своим оружием перед его носом, он, однако, ничего не отвечая, взял зонтик.
Среди криков и ругани другая женщина подхватила кипу риз и пошла прочь.
Тогда человек в шляпе сказал:
– Ну что ж, ребята, здесь делать больше нечего. Пошли.
Женщина, несшая ризы, подошла к Мартину и рабочему пареньку. Они стояли поодаль и в страхе смотрели. Теперь они снова проводили ее до дома на улице Эсмеральда. И снова, Мартину показалось, что паренек отчего-то грустен, – стоя на пороге, он медленно обводил взором все эти кресла, картины, фарфор.
– Заходите, – пригласила женщина.
– Нет, сеньора, – сказал паренек, – я пойду. Я вам больше не нужен.
– Подождите, – сказала женщина.
Паренек стоял, почтительно, но с достоинством глядя на нее.
– Ты рабочий? – спросила она, окинув его взглядом.
– Да, сеньора. Текстильщик, – ответил он.
– И сколько тебе лет?
– Двадцать.
– Ты перонист?
Паренек молча понурился. Женщина сурово на него посмотрела.
– Как ты можешь быть перонистом? Разве не видишь, какие безобразия они творят?
– Те, что жгли церковь, сеньора, это бандиты, – сказал паренек.
– Да ты что? Они перонисты.
– Нет, сеньора. Это не настоящие перонисты. Их нельзя считать перонистами.
– Да ты что? – гневно повторила женщина. – Что ты говоришь?
– Я могу идти, сеньора? – спросил паренек, поднимая голову.
– Нет, подожди, – сказала она, как бы призадумавшись, – подожди… А почему же ты спас Святую Деву Обездоленных?
– Сам не знаю, сеньора. Мне не нравится, когда жгут церкви. И разве виновата Святая Дева во всем этом?
– В чем в этом?
– В бомбежке Пласа-де-Майо [99] или чего там еще.
– Значит, по-твоему, плохо, что бомбили Пласа-де-Майо?
Паренек взглянул на нее с удивлением.
– Ты что, не понимаешь, что когда-нибудь надо же покончить с Пероном? С этим мерзавцем, с этим выродком?
Паренек смотрел на нее во все глаза.
– Что? Не согласен? – настаивала женщина.
Паренек опустил голову.
– Я был на Пласа-де-Майо, – сказал он. – Я и еще тысячи товарищей. Одной девушке рядом со мной бомба оторвала ногу. Другу моему сшибло голову, другому разворотило живот. Тысячи убитых.
– Неужели ты не понимаешь, что защищаешь негодяя?
Паренек молчал.
– Мы бедные люди, сеньора, – сказал он наконец. – Я вырос в одной комнате, где жили мои родители да еще семеро братьев и сестер.
– Подожди, подожди! – закричала женщина.
Мартин тоже повернулся к выходу.
– И ты? – сказала ему женщина. – Ты тоже перонист?
