Ат-Тайиб Салих - Свадьба Зейна. Сезон паломничества на Север. Бендер-шах
Искренне ваша Элизабет“.
Я сунул письмо в карман и сел в кресло справа от камина. На спинке кресла лежала газета, я взял ее и развернул. „Таймс“ от 26.9.1927 г., понедельник. Рождения, бракосочетания, извещения о смерти. Подписание брачного контракта преподобного Самсена, магистра искусств. Панихида состоится в церкви Санти в два часа дня, в среду. Колонка частных объявлений. „Любимая, люблю тебя вечно. До каких пор будет продолжаться наша разлука? Любящий“; „Колония Кения — Мистер… государственный инспектор возвращается в Найроби 5 октября, до этого срока всю переписку, касающуюся отчетов и документов о недвижимом имуществе в колонии, следует посылать через посредство…“ Объявления об уроках верховой езды. Продаются голубые сиамские коты. Образованная, воспитанная девушка (17 лет) из хорошей семьи ищет работу. Титулованная дама тридцати лет ищет место за границей. Спортивные новости. „Вестхолл“ наносит поражение „Бэрхоллу“. Джин Тунней нокаутирует Джека Демпси. Письмо Зафаруллы Хана, опровергающее мнение сэра Шиманлала Сталифарда относительно конфликта между мусульманами и индуистами в Пенджабе. Письмо читателя, утверждающего: „Джаз — это веселая музыка в мрачном мире“. Два слона прибыли вчера из Рангуна и были отведены из порта в зоопарк через город. На фермера напал его собственный бык и распорол ему живот. Мужчина украл четыре банана и получил за это три годы тюрьмы. Имперские и международные новости. Новое предложение Москвы о выплате Франции русского долга. Наводнения в Швейцарии, „Дискавери“ вернулся из южных морей. Герр Штреземан произнес в прошлую субботу в Женеве речь по поводу разоружения. Герр Штреземан в интервью газете „Матэн“ поддержал заявление президента фон Гинденбурга о том, что Германия не несет никакой ответственности за возникновение первой мировой войны. Передовая статья посвящена соглашению, заключенному в Джидде между сэром Гилбертом Клейтоном от имени Великобритании и эмиром Фейсалом Абдель Азизом ас-Саудом от имени его отца короля Хиджаза, Неджда и эмиратов. Погода в Англии и Уэльсе. Ветры, преимущественно западные и северо-западные, на равнинах временами сильные, длительные периоды затишья, перемежающиеся грозами и сильными, порывистыми ветрами. Местами возможен небольшой дождь.
Но вот что интересно — это одна-единственная газета в комнате. Случайность? Или нет? Кто знает!
Я раскрыл наугад блокнот и прочитал на первой странице: Мустафа Саид, „История моей жизни“.
На следующей странице — посвящение: „Единомышленникам, тем, кто говорит только на одном языке и видит вещи либо черными, либо белыми, либо восточными, либо западными“. Полистал страницы дальше, но ничего больше не нашел. Ни одной строчки, ни одного слова. Что это? Случайность? Или тоже пет? Я открыл папку и увидел множество бумаг, набросков, рисунков. Э, так он, оказывается, не только писал, но и рисовал. Рисунки говорят о несомненном таланте. Акварели. Неплохо выполненный пейзаж английской деревни с дубами, прудами и гусями на переднем плане. Беглые наброски карандашом пейзажей и людей нашей деревни. Ничего не скажешь — талант, большой талант. Бакри, Махджуб, мой дед, Вад ар-Раис, Хасана, мой дядя Абдель-Керим и другие. Их лица пристально глядели на меня, храня выражение, исполненное глубокого смысла. Странно, что впервые я заметил это только теперь, на бумаге. Мустафа Саид нарисовал их выразительно, не только схватив суть характера, но и с симпатией, с любовью. Чаще других встречалось лицо Вад ар-Раиса. Восемь рисунков — разные выражения и позы. И все Вад ар-Раис. Почему, собственно, Вад ар-Раис так заинтересовал Мустафу Саида?
Я начал перебирать бумаги и прочитал: „Мы обучаем людей, чтобы их ум развился и получила выход сдерживаемая в них энергия. Но предсказать, каков будет конечный результат, мы не можем. Мы освобождаем умы от предрассудков. Мы даем народу ключи к будущему, а дальнейшее зависит от него самого“, „В то время, когда я уехал из Лондона навсегда, Европа уже начала в очередной раз собирать свои армии для еще более грубого насилия“, „Нет, это не была ненависть. Это была любовь, которая не находит выражения. Я любил ее удивительной любовью, и она меня тоже“, „Крыши домов, мокрые от дождя. Коровы и овцы в поле, как черно-белая галька. Мелкий июньский дождик. О, госпожа моя, разреши мне. Эти поездки на поезде утомительны. Как твои дела? Из Бирменгема. В Лондон. Как тебе нравятся пейзажи? Деревья и травы. Скирды сухой соломы в полях. Повсюду одни деревья и травы. Книга Нгайо Марш. Ты колебалась и не сказала ни нет, ни да“.
Интересно, описывал ли он то, что было на самом деле, или сочинял какой-то рассказ? „Ваша честь, я вынужден заявить протест в связи с тем, что обвинение прибегает в нарушение всех процессуальных норм к разного рода уловкам, возлагая на обвиняемого ответственность за события, за которые он отвечать не может. При этом обвинение исходит лишь из того, что данный факт действительно имел место. Более того, в своих догадках относительно происшедшего обвинение опирается на свои же предположения, ранее высказанные и ничем не подтвержденные. Если обвиняемый и признался в убийстве жены, из этого вовсе не следует, что вина за все случаи убийства или самоубийства женщин, которые имели место на Британских островах в течение последних десяти лет, ложится па пего“, „Кто породил добро, тот породил птиц, несущих радость. Кто породил зло, тот вырастил дерево с острыми шипами и ядовитыми плодами. Будь милосердным, боже, закрой глаза на ошибки и довольствуйся явным“.
Я нашел касыду, написанную его рукой. Оказывается, он и стихами не брезговал. Множество слов было зачеркнуто и заменено другими, видно, с каким душевным трепетом и страхом относился он к творчеству.
Вот эти строки:
Наполнили грудь мою звуки печали.
И слезы переполнили сердце страданиями прожитых лет.
И подули ветры былой любви и ненависти.
А остатки молитв поглотило глубокое молчание.
Тихий шепот, мольба, оплакивание и вопль;
Пыль и дым закрыли дорогу путнику.
И умиротворенные души, и растревоженные,
И лбы покорных и бунтующих…
Да, несомненно, Мустафа Саид потратил немало часов на поиски точного, веского слова.
На меня это произвело большое впечатление, так как я ставлю поэтический труд очень высоко. Но вскоре я ощутил разочарование. Стихи вовсе не были такими уж хорошими. Просто набор слов и сравнений. Ни искренности чувства, ни подлинного поэтического жара. Зачеркнув последний стих, я написал вместо него:
И щеки покорных, и лбы смиренных…
Я продолжал перебирать бумаги, но видел лишь столбцы цифр и отрывочные записи, вроде: „три бочки бензина“, „комиссия обсуждает вопрос об укреплении базиса“, „лишний цемент можно продать немедленно“. Вдруг я наткнулся на следующие строки: „Свыше было предначертано, чтобы наши судьбы, моя и ее, пересеклись и я провел долгие годы в тюрьме, чтобы блуждать по свету в погоне за ее призраком, в то время как он в свою очередь преследовал меня. Мне кажется, будто я на какой-то миг оказался вне времени и, лежа в постели с богиней смерти, сквозь ее зрачки заглянул в ад. Не всякий человек способен представить, что это за ощущение. Привкус той ночи остался у меня во рту навсегда, полностью заглушив другие ощущения“.
Мне надоело копаться в бумагах. Да, в этой комнате немало разных бумаг, они — как разрозненные частицы мозаики, которую мне следует собрать заново. Мустафа Саид хочет, чтобы я разыскал эти частицы, а затем сложил их в единую картину, которая представила бы его в самом розовом свете. По-видимому, ему очень хотелось, чтобы его архив стал предметом научных изы-сканий, точно ценный исторический памятник. Это несомненно. О, теперь я знаю, почему он выбрал для этой роли именно меня. Нет, не случайно он разжег во мне любопытство, рассказав лишь несколько фрагментов из истории своей жизни. Конечно, он лелеял надежду, что я не пожалею труда, восполню недостающее и опубликую результаты своих усилий. Нет, он не случайно оставил мне запечатанное сургучом письмо. Ему хотелось подогреть мой интерес, дать пищу моему воображению. Ну и хитрец! И в довершение всего он сделал меня опекуном своих детей. Конечно, для того чтобы связать меня по рукам и ногам: ведь от подобных обязательств избавиться невозможно, и мне он оставил ключ от этого „музея восковых фигур“. Наконец-то я все понял!
Его эгоизм и тщеславие беспредельны. Он во что бы то ни стало хочет увековечить себя для истории. Так нет же, нет! Я не желаю участвовать в этом фарсе. Я должен, непременно должен покончить с этой комедией до рассвета, а сейчас уже третий час ночи! Ведь па заре пламя пожара пожрет всю эту ложь.
Я постоял в нерешительности, потом поднес свечу к портрету на камине. Все в этой комнате тщательно продумано и расположено в соответствии с общим замыслом, кроме портрета Джейн Моррис — Мустафа Саид как будто не знал, что с ним делать. Все другие женщины запечатлены на фотографиях, а вот Джейн Моррис здесь такая, какой видел ее он сам, а не фотоаппарат. Я смотрел на портрет с восхищением. Огромные глаза глядели на меня из-под строгих бровей. Нос чуть крупноват, а рот вот-вот раскроется в улыбке. Выражение ее лица трудно передать словами. Глубокая, внутренняя неуверенность? Кто знает! Тонкие губы плотно сжаты, будто она стиснула зубы, подбородок надменно вздернут. В глазах гнев или улыбка? И во всех чертах лица — чувственность. Неужели это та самая птица кондор, которая сожрала чудовище? Помню, в ту ночь его голос, полный печали и раскаяния, звучал как голос тяжело раненного человека. Уж не потому ли, что он лишился ее? Или потому, что она упивалась его унижением?
