Алексей Колышевский - Взятка. Роман о квадратных метрах
Вечер подошел к концу, и, сердечно распрощавшись со своими новыми сербо-хорватскими знакомыми, я доверился такси, на полпути изменив свое решение по поводу конечной точки маршрута.
– Вези меня, извозчик, по гулкой мостовой, а если я усну, шмонать меня не надо. Завези меня на улицу Космонавтов, – попросил я таксиста, – мне там надо насытиться зрелищем.
– А там чего, на Космонавтов? – профессионально жаргонировал таксист. – Кабак?
– Нет, хватит кабаков на сегодня. По дороге останови у магазина, куплю пузырек на месте догнаться.
– Нормально, – согласился таксист, – оно когда изнутри жжет, то сопротивление бесполезно. Вся тема начнется завтра поутру.
– Так праздник у меня. Чего ж не выпить-то? – простодушно признался я. – Дом будем строить, чтобы люди жили да радовались. Красиво чтоб было.
– На красиво бабки нужны, – не без протестного пафоса бросил таксист и прочистил горло, прокашлялся.
– Да бабки есть, – я сделался беспечным, и несколько глубоких сигаретных затяжек превратили эту беспечность в веселый сюр: какой-то таксист, какой-то пейзаж на окном, огни, летучие отряды проституток, вывески… И я не заметил, как таксист, мстительно оскалившись, прошептал:
– Хорошо, что есть. Ништяк…
…Возле въезда на стройплощадку стояли какие-то люди. Когда я выпростался из такси как был, то есть в смокинге и с бутылкой «вдовы» с оранжевым ярлычком, то увидел, что это две молодые семейные пары. Романтически настроенные, ревниво охраняющие свой, никому не нужный союз от разнообразных внешних посягательств, а посему отстоящие друг от друга не менее чем на 5 метров 47 сантиметров, мужчины о чем-то мечтательно шептались со своими женами.
– Смотри, – услышал я голос одного из защитников очага, – наверное, еще один будущий сосед. С дня рождения, небось. Видишь, и шампусик у него. Отдыхает человек.
Я встал между ними и поневоле слушал все, о чем они переговаривались, тем более, что с моим появлением оба мужа стали говорить громче, повинуясь инстинкту отпугивания чужака и сигнализируя лишними децибелами: «Не подходи лучше, не цепляйся». Я был настроен вполне дружелюбно, и симпатию мою к этим людям усиливало понимание того, что они, верно, будущие жильцы, решившие от нечего делать прогуляться и посмотреть будущее место своего гнездования, в котором они произведут на свет детей, станут отмечать праздники, варить супы и конфликтовать из-за разности взглядов на воспитание потомства. Я сделал пару глотков «слез вдовы», и в мое ухо вплыл сухой обломок разговора тех, что стояли справа:
– У них тут пока еще и котлована нет. Когда еще наш шестнадцатый этаж построят? Интересно, куда наша двести девятая будет выходить окнами?
И почти одновременно с этим в левое мое ухо вплыл другой обломок:
– Нет, все-таки надо было у астрологини спросить, что это за номер такой – двести девять и насколько он подходит к нашему с тобой семейному гороскопу.
Столкнувшись в моей голове, эти обломки произвели сотрясение, вызвавшее удивление, озадаченность и желание тут же, на месте, внести ясность в вопрос о возможности обладания одной и той же квартирой двух совершенно разных семейных пар. Я откашлялся и невозмутимо спросил, адресуя свой вопрос сразу всем, смотря прямо перед собой и постепенно наращивая громкость:
– Простите, что вмешиваюсь и перебиваю. Дело в том, что я руководитель компании, которая строит этот дом, и возвращаюсь как раз с небольшого торжества, случившегося по этому случаю. Дом станет строить проверенная югославская компания, все будет на высоком уровне, как мы вам и обещали. Это не наши гаврики, которые шаляй-валяй. Но скажите мне вы, – я вытянул правую руку, – и вы, – на уровне плеча замерла левая рука, – каким образом вы намерены жить все вместе в одной квартире? У вас что, шведская семья? Вы свингеры? Извините, что пошловато острю, но я, как вам уже наверняка понятно, выпимши, прошу сделать на это поправку, и я не в силах постичь вашу затею.
Я и впрямь подумал, что это то самое: свингерские парочки ломают тут спектакль. Пьяный мозг охотней верит в разные странности, нежели трезвый. Однако никакими сексуальными извращениями тут и не пахло: на меня вылупилось по две пары глаз с каждой стороны, и некоторое время никто из нас не произнес ни звука. Наконец, одна из женщин, та, что справа, оказавшись посмелей, предположила:
– Вероятно, это какая-нибудь шутка?
– Да какая же шутка, – возразил я. – Я похож на клоуна? На клоуна в смокинге, распивающего «Вдову Клико» подле своего собственного бизнеса? Ошибаетесь, гражданка, я именно тот, за кого себя выдаю.
– А нам себя и выдавать ни за кого не надо, – вмешался в разговор мужик с противоположной стороны, – мы действительно владельцы квартиры номер 209!
– Херню-то не городи! – подал голос мужик слева, по всей видимости не отличавшийся хорошими манерами. – Мы за эту квартиру две недели назад деньги внесли.
Здесь все они разом накинулись на меня с гневными расспросами, которые сводились в основном к одному: «Что все это, черт побери, означает?!» Я, даром что пьяный, проявил талант дипломата, как мог, успокоил их и предложил всем приехать в офис прямо завтра, с утра пораньше, захватив свои договора:
– Скорее всего, что произошла какая-то дурацкая накладка и мой риэлтор по ошибке выписал два договора на один и тот же номер квартиры. Значит, что договора на какую-то из квартир, скажем на 210-ю, вообще не существует. Но вы, пожалуйста, не волнуйтесь. Квартир ровно двести десять, значит, поправим в договоре и все. Каждый имеет право на ошибку, – небезуспешно оправдывался я, видя, как лица их становятся все менее напряженными. – Завтра я лично берусь все исправить, и повторяю, это может быть только технической ошибкой. Все договора лежат в моем кабинете, в сейфе, и уверяю вас, что их там ровно двести десять, не больше и не меньше. Адрес прежний, он не менялся, все в том же здании департамента землепользования…
И тут произошло то, чего я никак не мог предвидеть: тот мужик, который был порезче и похамоватей, сказал, что они этого адреса не знают, и попросил объяснить, как туда попасть.
– Мы-то в другом вашем офисе были, который возле метро «Курская», – пояснил он, – там еще этот, как же его зовут, толстый такой, и фамилия такая чудная немного… Блудов Николай Николаич! – вспомнил он. – Наверное, вся неразбериха из-за того, что мы в филиале оформляли, а вы, – он указал на вторых претендентов, – вы в центральном офисе.
Я хотел было сказать, что никаких «филиалов» у нас нет, но хмель стремительно покидал меня, сознание, словно небо, прояснялось, и, поняв, что произошло нечто ужасное, я решил не сеять панику, а разобраться во всем на завтрашнюю, трезвую голову. Да и не та обстановка была вокруг, чтобы начинать выяснение. Объяснив еще раз, как этим безвинным жертвам обмана (я уже не сомневался в этом) завтра добраться в нужное место, я откланялся и поспешил залезть в поджидавший меня автомобиль такси. Здесь меня, что называется, «вставило»…
Блудов… Последнюю неделю его и Сары не было в офисе: взяли отпуск «по семейным обстоятельствам». Интересно, что за, мать их, «обстоятельства» такие? Господи, этого не может быть! Это не со мной! Меня развел толстый чмошник, которого я и за человека-то, если честно, не считал. Так, сидит себе, разводит клиентов, воняет от него потной жопой к концу рабочего дня, воняет носками, воняет козявками из носа, воняет из забитых никотином легких, воняет ушной серой, воняет подмышками, воняет гнилым дуплом в зубе, воняет из глубокого пупка, в котором накапливается всякая трикотажно-пыльная дрянь, словом, воняет абсолютно! Ишь, тоже мне парочка:
гусь да гагарочка,
жулик и художница,
бурятская наложница,
ебутся сладко,
стонут гадко,
ограбили меня среди белого дня,
сняли сливки,
а мне стакан гнойной наливки,
мол, «мы нажили, а тебе с этим жить»,
мать вашу, бляди,
чего ради,
я вам верил,
участок доверил,
а вы его завалили,
меня по миру пустили,
всего, как есть, опустили,
и теперь моя страховка —
пуля да веревка
и лучше самому,
чем сесть в тюрьму,
где зэки сидят,
в стену глядят,
заточки точат,
меня припесочат,
присыплют пылью,
стану былью,
скажут «жил мудаком да умер простаком»,
на зоне стылой
моя могила,
ноют ветра,
такая мура.
Паф Дэдди курит, не так ли?
Я сидел рядом с таксистом, совершенно погруженный в свои мысли. Я не думал о мести, я думал о том, что мне теперь делать, и ничего не выходило из этих размышлений хорошего. Молва о «Гринстрое» как о жульнической конторе, о лохотроне, в котором куча людей потеряла свои деньги, обойдет, как мне казалось, весь земной шар, словно волна после взрыва водородной бомбы, и все станут тыкать в меня пальцами и говорить: «Вот этот мерзавец!»
– Кошмар, – тихо вымолвил я и прикрыл глаза.
