Столица - Менассе Роберт

По дороге домой в магазинчике на углу улицы Сент-Катрин он купил упаковку из шести бутылок «Жюпиле».

— Goedenavond.

— Bonsoir, Monsieur.

— Au revoir!

— Tot ziens [131].

Дома он снял брюки, тесноваты стали, он располнел, презирал себя за это, но ничего не предпринимал, в Брюсселе время измеряли не в годах, а в килограммах. Выкурил в рубашке и в трусах сигарету у открытого окна, пвтом сел в кресло перед камином, где стояли старые книги, зажег свечу, зачем? Затем что она была. Пил пиво, смотрел, кая в открытое окно залетали насекомые, искали пламя свечи, устремлялись туда и сгорали.

Для него это доказывало, что нет ни Бога, им смысла в творении, а значит, и самого творения. Ведь какой смысл создавать вид, активный только ночью, но в темноте ищущий свет — только затем, чтобы в нем сгореть? Какая польза от этих существ, какой вклад вносят они в утвердившуюся или желательную гармонию природы? Вероятно, прежде они еще успели размножиться, принесли потомство, и потомство это, как и они сами, весь белый день где-то дремлет, а с наступлением темноты выползает и ищет свет, который проспало, ищет лишь для того, чтобы из нелепого стремления к смерти тотчас закончить жизнь. В сумерках начинается полет в смерть. Они липнут к освещенным окнам, будто находят там пищу, будто так близко к свету находят не ослепление, а что-то другое, ну а если обнаруживают свечу или иной открытый огонь, то исполняют свое предназначение, устремляются в мгновенную смерть, то есть во тьму, из которой явились.

Комиссар Брюнфо решительно вышел на станции «Шуман», до «Мерод» не поехал. Между этими двумя станциями располагался Парк-дю-Сенкантене́р, то бишь парк Пятидесятилетия, в просторечии Юбилейный, и в этот лучезарный день он вознамерился совершить там полезную прогулку. Назначил себе этот пеший поход, потому что в метро им овладел гнетущий холодный страх — страх перед трубой, куда его задвинут в больнице. Времени достаточно, от нервозности он вышел из дома слишком рано.

Выход на улицу Юстус-Липсиус был закрыт, толпа понесла его дальше, к выходу «Берлемон», где возникла давка, потому’ что эскалатор, ведущий наверх, не работал. Люди устремились на лестницу, но там поминутно останавливались и жались вбок, пропуская тех, кто спускался в метро. Одновременно на них напирали идущие сзади, толкали чемоданами и рюкзаками. Брюнфо прижимал к себе маленькую дорожную сумку, слышал доносившиеся сверху крики, пронзительные свистки, несколько человек, поднимавшиеся по лестнице, повернули обратно, все больше людей спускались теперь вниз, Брюнфо понятия не имел, что происходит, но дал увлечь себя назад, и толпа снова вынесла его на платформу. Подошел поезд, Брюнфо вошел в вагон и проехал одну остановку, до «Мерод».

Прямо у выхода из метро на авеню Сельт находилась пивная «Терраса». И он решил до назначенного времени посидеть там за пивом. Посетителей в «Террасе» было много, но свободный столик нашелся, и, хотя пивная располагалась прямо на большой и шумной улице, Эмилю Брюнфо казалось, будто он сидит за стеной зеленых растений в оазисе спокойствия. Спокойствие. Спокойно поразмыслить. Как? О чем? Ему надо принять жизненно важное решение. Он действительно патетически подумал — жизненно важное решение. И в тот же миг понял, что ему это не по силам. Хотя он уже некоторое время жил с сознанием, что уволен, не формально, но все-таки: уволен из своей жизни, он по-прежнему ощущал «внезапность» случившегося, странно, как долго может длиться «внезапность».

Одновременно он спрашивал себя, какой смысл принимать жизненно важное решение только оттого, что эти три слова засели в голове, а ведь он даже не знал…

Официант. Брюнфо заказал стакан пива.

— Что-нибудь из закусок?

Он отказался. Только пиво.

…даже не знал, есть ли у него вообще время жить.

Официант иринес пиво, заодно положил на столик счет и табличку, которая сообщала: «Забронировано на 12:30». И попросил сразу расплатиться. 12:30 — то бишь через десять минут. Официанту явно хотелось побыстрее освободить столик, на случай, если придет другой посетитель, который пожелает и закусить.

Брюнфо всегда внушал окружающим почтение, чисто физически, своим большим, солидным телом. Но сейчас он был как в дурмане и, глядя на официанта, чувствовал себя маленьким и обрюзглым.

Он встал. Глубоко вдохнул, расправил плечи.

— Вам нужно было сразу сказать, что столик заказан! У меня нет ни малейшего желания пить пиво в спешке! А вы швыряете мне под нос табличку «Столик забронирован», после того как я уже сделал заказ, по-моему, это цинично и унизительно. До свидания!

— Но… месье! Подождите, вы можете… Подождите! Нельзя же так просто уйти! Вы должны заплатить за пиво!

— Почему? Я его не пил.

— Тогда мне придется вызвать полицию.

— Вот мое удостоверение! Я здесь, как по заказу!

— О! Извините, господин комиссар! Вы, разумеется, можете сидеть здесь сколько угодно, табличку я, разумеется, перенесу на другой столик, господин комиссар!

— Мне уже не хочется!

Короткая фантазия, которая при всей ее ребячливости лишь еще больше его унизила. На самом деле он расплатился, сказал:

— Нет проблем, через десять минут я так и так ухожу. У меня встреча и…

Что «и»? Вдобавок и чаевых он дал слишком много.

Несколько минут он смотрел прямо перед собой, на пиво… как он мог забыть, что… Встал и ушел, даже не пригубив стакан.

Эмиль Брюнфо пересек авеню Сельт, пошел вверх по улице Ленту. Номер дома он забыл, но шел все дальше, думая, что наверняка узнает больницу, хоть и не помнит номер дома.

Он ее не узнал. Прошел слишком далеко. В конце концов сообразил и повернул обратно. Хотел прийти пораньше, а сам едва не опоздал. Вспотел. В регистратуре и при первом разговоре с врачом наверняка произведет прескверное впечатление.

Вот! Вот же она! Европейская больница. Снаружи выглядит как неоготический собор. Потому он и прошел мимо. Кому придет в голову, что больница выглядит как историческая церковь?

Он вошел внутрь — и неожиданно очутился на космической станции. Белые пластиковые поверхности, серебристый алюминий, голубой свет, разноцветные световые полосы на полу, система указателей, ведущих в разные отделения, Брюнфо удивлялся, что люди, которые ходили здесь и сидели, не парят невесомо в воздухе. С другой стороны, это же банальный больничный вестибюль. Все легко моется, клинически сверкает. Кулисой научно-фантастического фильма вестибюль казался только потому, что человек входил в это помещение через портал этакого готического собора.

Брюнфо остановился перед табло с перечнем отделений. Первое, что он воспринял осознанно, было «Психиатрия». Только затем увидел — «Терапия». И последовал за синей линией на полу.

Регистратура, приемное отделение, палата, первый разговор с врачом по поводу анамнеза. Затем доктор Дрюмон объяснил, какие обследования считает необходимыми и что вполне возможно провести их все за два дня. Он составит соответствующее расписание. После этого, он уверен, они смогут поставить Брюнфо диагноз. Трезв ли господин комиссар? Брюнфо ответил «да». Сегодня он ничего не ел и не пил.

— Отлично, — сказал главврач, — тогда можно прямо сейчас взять кровь. Этим займется сестра Анна. Она зайдет к вам в палату. И я распоряжусь, чтобы после этого вас сразу же накормили.

Сестра, которая взяла кровь, а затем принесла чай с вафлями и немного клубники, заодно спросила Брюнфо о его пожеланиях насчет ужина.

— Судя по вашей карте, вы не… — Она посмотрела на него. — Вы пока не на диете. Стало быть, общий стол. Так что можете выбрать — мясо или что-нибудь вегетарианское.

Брюнфо взглянул на тарелку с двумя вафлями и тремя клубничинами и сказал: