Десять поколений - Арфуди Белла

Ари обхватил голову руками и попытался сосредоточиться. Если собраться с мыслями, то обязательно придет новая идея. Слушай.

Слушай.

Слушай.

Ари видел себя маленьким. Они с мамой приехали в гости к ее родителям. Он бежит к бабушке, которая сидит на шатком деревянном стуле на балконе. За ее спиной открывается вид на Арарат. Сегодня он не покрыт туманом, пики хорошо видны. Ари знает, что правильно говорить не «Арарат», а «Масис» и «Сис», что значит «большой» и «маленький». Так ему сказал дедушка. Дедушка знает много всего, он умный. Ари задает ему множество вопросов, и на все дедушка знает ответы. Почему Земля круглая, а небо синее. И даже откуда взялись люди. Говорит, что от обезьян. Бабушка с ним не соглашается, но не спорит. Сейчас бабушка сидит на стуле как на троне и царственно курит самокрутку.

– Бабушка, ты что, куришь? – вопит удивленный Ари. В свои шесть лет он знает, что курить нельзя. Это очень и очень плохо, мама постоянно об этом говорит.

Бабушка быстрым движением бросает самокрутку вниз на асфальт и, повернувшись к внуку, отрицает очевидное:

– Кто курит? Я курю? Что ты выдумываешь?

– Ты курила! Курила!

Ари настаивает. Он точно видел бабушку с сигаретой. Получается, бабушка врет? Взрослые могут врать? Ари смутился. Выходит, им не всегда можно верить. Вдруг они врут ему постоянно?

– Ничего я не курила, тебе показалось, – отнекивается бабушка, размахивая руками. – Иди, иди отсюда. Бабушке надо развесить белье. Поиграй в комнате пока.

Маленький Ари ступает босыми ногами по холодному паркету, идя в бабушкину спальню. Взрослый Ари идет за ним. Мысли мальчика смешиваются с его собственными, образуя единый поток. Общее сознание.

Ари смотрит на кровать бабушки. Она всегда невероятно высокая с огромным количеством одеял самых разных цветов. И на них лежат пышные подушки в цветастых наволочках. Ему кажется, что это кровать из сказки про принцессу на горошине. Стопка одеял высилась над Ари как радужная гора. Ему нестерпимо захотелось забраться на нее и узнать, каково это – лежать там. Почти у самого потолка.

Ари поднял руки, схватился за одеяла и закинул ногу на одно из них. Его нос коснулся хлопкового пододеяльника. От него пахло бабушкой. Ари думал, что так пахнут все старые люди. Наверное, однажды и от него будет исходить этот особенный аромат. Подтянув вторую ногу, Ари продолжил взбираться наверх. Дверь с шумом распахнулась, и дедовы руки стащили его с кровати.

– Ты что туда полез? – отчитывает тот его. – Это священное место. Бабушка увидела бы – точно выпорола бы тебя.

Дед назидательно что-то бормочет, тыча в Ари длинным указательным пальцем. Его черные с проблесками седины усы захватили внимание Ари. Дед говорит на езидском, вставляя армянские слова. Его речь порывистая, но тихая.

– Понял меня?

Дедушка смотрит на Ари, ожидая ответа. Ари совсем ничего не понял. Почему стопка одеял священна? Что это вообще за слово такое? Священные – значит, они живые? Ари не знает, но кивает дедушке.

– Понял, кало [20]. Прости, кало, я больше так не буду.

Дедушка удовлетворен. Он улыбается и протягивает внуку барбариску из кармана. Конфета прилипла к обертке. Слишком долго лежала в тепле. У дедушки припасено много конфет, на всех внуков хватит. Ари берет леденец и снова благодарит. Мама учит быть вежливым. И все же непонятно, почему одеяла священные.

– Иди поиграй во дворе с другими ребятами. Я тебя крикну, когда будет обед.

Маленький Ари растворяется перед глазами взрослого Ари. Наступает темнота, в которой слышны только голоса. Это он. Ари. С мамой. Они едут в душном автобусе по ухабистой дороге обратно домой. Из Еревана в Тбилиси. Впереди шесть часов дороги. Ари не видит, но чувствует, как его тяжелая ватная голова лежит на плече у матери. Запах ее помады. Ари помнит ее цвет. Она всегда была розовой. Картинка не приходит в голову четким кадром, как бы Ари ни старался. Лишь голоса. Запах. И пятна. Фуксия. Желтый. Голубой.

– Зачем бабушке такая большая кровать? Она ждет гостей?

– Бабушка на ней не спит, мой хороший. – Голос матери глухой и очень отдаленный.

– А кто на ней спит?

– Никто на ней не спит. Это просто угол, куда мы приходим, чтобы обратиться к Богу.

– И он нас слышит только там?

– Он слышит нас везде, но оттуда звук идет лучше. – Мамин смех. Ари по нему скучает.

Звуки пропадают. Белый шум. В ушах сплошное шипение. На Ари сходит теплая волна. Она окутывает все его тело. Ноги становятся легкими. Жар прокрался в ладони, они вспотели. Ари ложится на кровать. Натягивает на себя одеяло. Становится еще теплее. Снова появляется навязчивый запах помады. Мама.

Вспышка воспоминания.

Зима. Раннее утро. Редкие фонари освещают дорогу. В их свете видно, как идет снег. Еще даже не рассвело толком, а уже надо идти в школу, закутавшись в колючий шарф. И они с мамой идут. Ари лет десять. Он уже давно ходит в школу один, но мама решила его проводить. Ей потом надо куда-то ехать. Ари даже и не помнит таких дней, чтобы мама уезжала. Она всегда дома, когда он возвращается из школы. Дома пахнет едой. Ари только заходит в прихожую, а уже знает, что мама кладет ему на тарелку картофельное пюре и куриную котлету. На другой день – обожаемую им толму. По четвергам практически всегда у них рыба.

До Ари сквозь тяжесть лет и белоснежного одеяла доносится запах жареного минтая. Значит, четверг.

Он заходит в кухню. Форточка приоткрыта, хотя на улице зима. Мама всегда так делает, когда готовит. Однако, заметив Ари, тут же закрывает окно. Ари недавно болел. Не хочет, чтобы сын снова простыл. Он, бедный, промучился с кашлем пару недель. Даже дошаб [21] толком не помогал.

Тара суетится у стола. Сегодня она припозднилась с обедом. Ребенок уже вернулся, а еда еще не готова. Она берет очередной кусок рыбы, обваливает его в муке, смешанной с приправами, и кладет на сковороду. Масло шипит и брызжет. Нужно перевернуть другие куски рыбы, чтобы не подгорели. Панировка вся красная от обилия в ней паприки.

– А бабушка говорит, что рыбу нам нельзя. – Ари вспоминает об этом каждый раз, когда она ему надоедает.

– Она много чего говорит, – отвечает Тара, стоя у плиты с вилкой в руках.

– И курицу, говорит, тоже есть нельзя. – У Ари плохое настроение. Отхватил тройку на контрольной по математике. – Мы же езиды.

– Если она не хочет есть рыбу с курицей, то пусть не ест.

– Но мы же едим.

– Мы едим.

– А почему мы едим?

Мать поворачивается к Ари.

– Потому что я так сказала.

Голос Тары уставший, но твердый. В нем нет даже капли сомнения.

– А бабушка говорит, что курицу есть особенно ужасно. Она похожа на павлина, а павлин – священное животное. Он как наш ангел. Мы что, едим ангелов?

Тара начинает мысленно считать до десяти. Иногда ее мать слишком увлекается, говоря с внуком по телефону. И ведь хватает же у нее на это времени и желания, учитывая стоимость звонков.

– Мы просто едим курицу, Ари. От этого ангелы на нас не обижаются, не переживай.

– Откуда ты знаешь?

Тара откладывает вилку в сторону и садится на табуретку напротив сына.

– Ты же помнишь, кто такой Малаки-Таус?

Ари кивает. Он знает, что Малаки-Таус – это самый главный среди ангелов. Папа ему рассказывал. Еще Ари знает, что некоторые думают, будто Малаки-Таус – это сатана, раз он падший ангел. И если он сатана, то езиды, и Ари вместе с ними, – сатанисты. Но папа объяснил, что это не так. Это все глупости от «необразованности».

– А помнишь, что сделал Малаки-Таус, когда раскаялся в том, что пошел против Ходэ?

– Он очень много плакал.

– Правильно. Он плакал, видя страдания грешников в аду. Плакал семь тысяч лет. И знаешь, что было дальше? Папа уже рассказывал тебе?

– Нет. – Ари заинтересовался и наклонился к матери.

– Слез было так много, что он затопил ими весь ад. Ходэ сжалился над ним, принял его раскаяние и сделал его верховным, то есть главным ангелом. И ты думаешь, что ангел стал бы переживать о том, ешь ли ты курицу?