Камен Калчев - Новые встречи
Геннадий посоветовал прежде всего найти такого свидетеля, который заявил бы суду, что сожительствовал с Гитой. Так дело будет наверняка выиграно без потерь и затрат. И по просьбе Бориса тут же согласился взять эту роль на себя.
Во-вторых, Борису следовало, по его мнению, заранее подготовить выступление Аспаруха. Беглишки должен подробно рассказать, как он видел Гиту в объятиях Филиппа Славкова сперва в лесу, потом на скамейке у виллы. Если Беглишки упрется и будет отказываться, Геннадий сам поговорит с ним соответствующим образом. Ему уже приходилось иметь дело с подобного рода свидетелями.
Борису оставалось только благодарить.
Много хлопотал Геннадий в связи с бракоразводным процессом, к которому теперь было приковано внимание всей бригады «Погрузка-доставка». Все подготовил он и для того, чтобы всыпать как следует Филиппу Славкову, и выполнил бы это, не подайся бывший лоточник вместе со своей беременной женой куда-то в деревню.
Помог Геннадий «поставить на место» и Гатю, этого «подлого ломовика», который вечно путался у них под ногами и ни разу не угостил, никогда не приветствовал сердечным «мараба», как все другие, того самого, который защищал своего сынка, покрывая его гнусные проделки…
Гатю избили поздним вечером неподалеку от складов товарной станции, где он выпил больше, чем следовало. Геннадий с Борисом подкрались к возчику и, повалив на землю, топтали ногами до тех пор, пока тот не замычал.
— Получай, шкура, — приговаривал Борис. — Будешь знать, как саботаж на фабрике устраивать. Люди работают, а ты по корчмам таскаешься! Заговорщик!
Гатю прикрывал локтями свое окровавленное лицо.
— В тюрьму тебя вместе с твоим сыном, — не унимался Борис, — и никакой пощады фашистам, а ты же первый фашист!
Но тут Геннадий прервал его, сказав, что вместо речей, надо дать еще пинок-другой, и хватит с него.
Все усилия были употреблены на то, чтобы наилучшим образом подготовить выступления в суде. Не забыли и Аспаруха Беглишки. Как-то вечером Борис пришел к нему на мансарду поговорить с глазу на глаз. На всякий случай в садике его ждал Геннадий. Если Аспарух начнет отвиливать и хитрить, Борис свистнет в окно, и приятель в два счета окажется в мансарде.
Однако Аспарух согласился на все предложения, помощь Геннадия не потребовалась.
— Да, — заявил Аспарух. — Я скажу правду, как бы горька она ни была. Только, ради бога, будь благоразумен. До меня доходят слухи, что ты налево и направо распространяешь разные небылицы, из которых люди делают политические выводы. Обозвал Гатю фашистом.
— Что же он такое, этот Гатю, если не фашист? — возмутился Борис.
— Извини меня, но в свое время ты сам устроил его на «Балканскую звезду».
— Я его устроил, я и уволю.
Аспарух недоумевающе пожал плечами.
— Думаешь, не смогу? Смогу, и я это сделаю! Даже на виселицу могу отправить за его подлости!
Беглишки промолчал.
Уже с лестницы Борис добавил сердито:
— Суд назначен на тринадцатое, смотри не улизни опять в Софию!
И стал не спеша спускаться. Беглишки со страхом следил за ним сверху и думал: «Какая фатальная личность! Опутал меня своими сетями — не вырваться… И это роковое число! Неизбежно увязну… Неужели нельзя передвинуть на пятнадцатое? Так было бы спокойней и лучше!..» Он еще долго стоял на площадке, глядя вниз, словно в какой-то колодец.
Борис мрачно шагал вразвалку, чуждый тревогам «паршивой интеллигенции», которую опять ненавидел.
У выхода на аллею его ждал Геннадий.
— Ну что, обещал?
— Обещал.
Они шли молча, а из окошка мансарды за ними взволнованно наблюдал Беглишки, пока они не скрылись из виду.
30
Внезапное исчезновение Бориса поразило всех на «Балканской звезде». Сперва думали, что он заболел, но через три дня, которые прошли без всяких вестей от него, стало ясно, что больше его здесь не увидят.
Ружа восприняла это событие как собственное поражение. Она не смела показаться на глаза секретарю парткома, а ее объяснение в Городском комитете никого не удовлетворило.
Помимо всего прочего, нехватка в ткацком цехе двух рабочих стала отражаться на выполнении плана. Как ни напрягался коллектив, кривые графиков не только не поднимались, а ползли вниз.
Неопытный директор, Ружа начала нервничать. Даже оштрафовала нескольких ткачей за то, что те ушли за минуту до окончания смены. Затем последовал приказ об отмене сокращенного рабочего дня в канун выходных до тех пор, пока план не будет выполнен по всем показателям. На первом же партийном собрании Ружу сурово раскритиковали и осудили ее действия. Она самокритично признала, что превысила свои права, но от этого нервы ее не успокоились. Не раз ссорилась она и с мужем, который искал политические причины для объяснения поступка Бориса. Резко поговорила по телефону даже с дедом Екимом, который сказал, что она выпустила птенца из клетки.
— Я не нянька, дедушка Еким, — оправдывалась она, желая скрыть огорчение от собственного промаха.
— Смотри, план хоть не упусти, — предупредил старик и повесил трубку, прежде чем она успела ответить.
Пыталась Ружа встретиться с Борисом или с Гитой, чтоб отругать их как полагается, но из этого ничего не вышло. А ей так хотелось сказать им словечко, чтобы на всю жизнь запомнили, и у нее бы отлегло от сердца. Увидела она их лишь на суде, где уже более спокойно выслушала всю их историю и еще раз убедилась, что они скорее несчастны, чем виноваты. Поэтому у нее не нашлось сил упрекать их за то, что они подвели ее в самый критический момент.
Странным было поведение Гиты. Она явилась в суд вызывающе одетая — в коротком, узком платье с соблазнительно низким вырезом, в туфлях на тонких и очень высоких каблуках, что невольно обращало внимание на ее ноги. Но выглядела она плохо — бледная, осунувшаяся, словно после тяжелой болезни. Даже не подкрасила губы; плотно сжатые, они придавали ей сердитый вид. Только глаза ее — глубокие, миндалевидные — ярко вспыхивали, когда она оглядывалась на людей, заполнивших небольшой зал суда, чтоб послушать ее показания.
С Гитой был адвокат, человек преклонных лет; успокаивая ее, он говорил, что развод обеспечен, раз она вверила ему свою судьбу. Старик внушал Гите уважение, и она держалась весьма независимо. Ни с кем не хотелось ей ни видеться, ни говорить. Все опротивели, а особенно муж, присутствие которого она чувствовала даже спиной.
Борис и в самом деле сидел сзади нее, чуть поодаль. Он привел Геннадия, а Геннадий притащил с собой половину бригады «Погрузка-доставка» — пускай слушают да квалифицируются, как он выразился. Пришли и другие знакомые Бориса. И много свидетелей.
Публика шумела и проявляла гораздо больше нетерпения, чем стороны.
Борис был оживлен и разговорчив — явились все его свидетели, а главное — Геннадий готов был выступить со своими сокрушительными показаниями.
Рассмотрение дела началось несколько неожиданно — легким препирательством между председателем суда и публикой. Председатель настаивал, чтобы дверь закрыли на крючок и никого не пускали, а публика протестовала. Дошло до того, что председатель сам запер дверь, потому что приток людей не прекращался. Но тут подал голос Борис Желев: его свидетель Аспарух Беглишки вышел в коридор и не сможет Попасть обратно. Председатель нахмурился, выругался про себя и подал знак открыть дверь. Все обернулись: в зал втиснулся Аспарух Беглишки, бледный и растерянный.
Председатель — смуглый, энергичный, очень горячий — вел заседание суда по всем правилам. Он зачитал заявления сторон без всякого пристрастия; осведомился у сторон, не желают ли они помириться; пригласил в зал свидетелей, хотя все они давно были налицо; призвал их дать клятву перед судьями, предупредив, что они должны говорить правду, одну только правду, что дача ложных показаний ведет к лишению свободы сроком до трех лет, и прочее, и прочее. Все шло своим порядком. Свидетели дали клятву, после чего им предложили выйти, и снова речь зашла о том, чтобы запереть дверь.
В такой сугубо деловой обстановке приступили к опросу главного свидетеля — Аспаруха Беглишки, стоявшего в смиренной позе между судебными заседателями и публикой. Все с нетерпением ждали его показаний.
— Гражданин Беглишки, — обратился к нему председатель. — Вы слышали, к чему обязывает клятва. Считаю излишним повторять, что за дачу ложных показаний вы можете быть привлечены к судебной ответственности, вплоть до лишения свободы. Вы человек интеллигентный…
— Да.
— И вам ясны все требования закона. Итак, скажите, гражданин Беглишки, с каких пор вы знакомы с супругами Желевыми?
— Довольно давно, товарищ председатель. Может быть, уже лет пять.
— Что вам известно об их семейной жизни?
