Александр Беляев - волчья жизнь, волчь законы...
Лейтенанты и старшие лейтенанты были вынуждены лишь молча наблюдать и кусать локти от зависти, глядя на своих товарищей, которые залазили в кабины самолётов.
Вокруг МиГ-ов крутились техники, в тёмно-синих промасленных куртках. Связисты проверяли связь, устраняя возникшие недочёты. По аэродрому разъезжали машины, бегали солдаты.
По взлётке, стремительно набирая разгон, один за другим поднимались в небо истребители. Сегодня около пятидесяти «МиГов» штурмовали небо Западной Украины. И сотни глаз с земли с восторгом смотрели на них. В груди многих людей, любовавшихся полётами, сладко билось сердце, и каждый в этот миг ощущал себя маленькой частью огромного организма под гордым названием «Авиация».
Дробышев стоял у заправочной, задрав голову, наблюдая за пятёркой красавцев-«МиГов», выстроившихся в небе фигурой – клином, как гуси, улетающие осенью на юг. На фоне облачно-серого неба голубоватые истребители шли ровной фигурой, потом веером расплылись в стороны. Один из них, взмыв в небо, высоко-высоко, завис на секунду в одной точке, словно остановившись, а через мгновенье он, как коршун на добычу, устремился вниз, долетел почти до самой земли и опять ушёл вверх.
Пилоты, управляя двукрылыми машинами, исполняли «штопор», делали «кобру», «бочку». Выстраивались в ромб, разделялись на пары и уходили в стороны. И Сергей, глядя на них, ощущал себя необычайно счастливым человеком. В это миг он понимал, что он, простой солдат, рядовой Украинской Армии, делает маленькое, но очень нужное общее дело. Он знал, что для них, русских и украинцев, эти самолёты не представляли никакой угрозы, но они же были страшной смертоносной силой для вражеских стран…
Глава 31
С отъездом командующего дивизия вернулась в обычный ритм жизни.
В казармах моментально ухудшился порядок, а в столовой – питание. Солдаты ходили грязные и хмурые. Офицеры и прапорщики частенько хмельные. Старшины воровали солдатское имущество, повара – продукты, начальник вещевого склада – вещи. Командиры частей требовали от подчиненных им офицеров улучшить в подразделениях дисциплину. Командиры подразделений, ругая власть, не способную вовремя обеспечить их зарплатой, мечтали о собственном жилье, предпочитали не вступать в конфликт со своими старшинами. Между старшинами и старослужащими существовал негласный договор о невмешательстве старшин в дела «дедов»; «старики» управляли «гусями», давая им задания на текущий день. Молодые лётчики, просиживая целыми днями в классах службы за теоретическими занятиями, мучались от скуки и от ощущения своей ненужности. Им хотелось в Небо. Им хотелось к самолётам. Интересно было только тем, кто заступал на службу в суточный наряд, в «дежурное звено». Это были четыре истребителя, при полном вооружении, готовые, по приказу сверху, в любую секунду сорваться с места, в течение двух минут взмыть в небо и выпустить весь свой боекомплект в любого, кто посмеет посягнуть на суверенитет и неприкосновенность государственной границы Украины…
…Дробышев ходил по батальону взволнованный. Со дня на день должен был уволиться Стецко, а Сергею не хотелось меняться с ним «афганками».
– Как быть? – спросил Сергей приятеля.
– А хрен его знает? – пожал плечами Вдовцов. – Самый лучший вариант: подойти и добазариться со старшиной, заныкать у него в каптёрке. Я, Абруз и Вербин так и сделали. У нас ведь тоже есть новая форма, но она лежит у старшины. Он выдаст её, когда уволятся деды.
– Ну и как мне к нему подойти? Он же сразу поймёт, что с меня её хотят снять деды.
– Ну и что? По хрен.
– Не… так дело не пойдёт. Ещё получиться, что, типа, я стукач.
– А на хрена тебе рассказывать, что у тебя её Стецко хочет снять?
Дробышев, стоя у дверей каптёрки в раздумьях, сомневался.
Из дверей вышел ротный; в руке он держал электрочайник:
– Оба… ты что здесь делаешь?
– Товарищ капитан, – в первое мгновенье Дробышев подумал, а не рассказать ли всё ротному напрямую, не называя фамилии Стецко, но тут же раздумал. В тот момент, когда ротный вышел из каптёрки, по коридору мимо проходил Бардо.
– Товарищ капитан, я по вопросу… нельзя ли мне сходить в увольнение? Я ещё ни разу не был. Хотелось бы… в это воскресенье.
– Ладно, подумаем… Напомнишь тогда накануне. На, принеси воды, – ротный протянул Дробышеву электрочайник.
Дробышев набрал воды, отнёс ротному и вернулся в кубрик.
На ужине к нему за стол подсели Арбузов и Бардо.
– Чего у ротного делал? – пытливо глядя в глаза, спросил Арбузов, и Дробышеву показалось, что в вопросе скрывается сомнение по поводу его честности.
– Насчёт увала спрашивал. А что?
– Да так…
– Слышь, Дробь, – сказал Бардо. – Есть предложение. Спрятать твою афганку у меня в каптёрке. Когда уволиться Стецко, я тебе её верну. Разумеется, не за просто так. Поставишь нам с Арбузом пузырь синевы.
Недолго думая, Сергей согласился.
После ужина Дробышев в каптёрке у Бардо переоделся в старую форму и ушёл. Арбузов полулежал, откинувшись на койке с сигаретой в зубах, лениво глядел на приятеля, который, сидя корточках, запихнул форму Дробышева в вещмешок, а сверху наложил новых портянок. Спрятал вещмешок в глубине шкафа, завалив его шмотьём.
Бардо на форму Дробышева имел свои планы: он не собирался её возвращать. Сейчас он старался спрятать её как можно лучше: не хватало, чтоб её нечаянно Пупс обнаружил. Спрятав, Бардо достал из заначки пакет с печеньем, банку сгущёнки, воткнул в розетку электрочайник, необычайно довольный уселся за стол.
– Классно мы с тобой этого лоха развели.
Арбузов сдержано улыбнулся. Ему тоже нравилась форма Дробышева.
– Короче, если спросит, скажу, что у меня её, типа, Пупс попалил. Спонтом, себе забрал, – говорил Бардо весело.
Пока приятели стоили планы насчёт дальнейшей судьбы «афганки», Дробышев стоял у себя в кубрике пред «дедами».
– Где твоя форма? – спросил Стецко.
– Ротный велел снять. Спрятал в каптёрке.
– Не балаболь! – недовольно сказал Куриленко. Лицо его было мрачным и не предвещало ничего хорошего.
– Ты в ней двадцать минут назад в столовой был, – напомнил Ким.
– А, Дробь, ты меня наколоть решил, – многообещающе улыбнулся Стецко. – Ну-ка, подойди сюда.
– Зачем?
– Иди сюда, сука! – рявкнул Куриленко, вскочив с койки, и врезал Сергею в живот.
Ким тоже «отоварил» Дробышева разок.
– С кем ты в столовой сидел? – спросил Стецко. Сам он Дробышева не бил.
– С Арбузовым и Бардо, – ответил Ким.
– Значит, форма в каптёрке у Бардо.
В сопровождении «дедов» Дробышев уныло поплёлся из кубрика.
Куриленко нетерпеливо постучал в каптёрку 2-ой ТР. Когда Бардо открыл её, Рыжий без разговора ударил Бардо ладонью по лицу.
– Ты что, гусяра, обурел?
Арбузов на всякий случай почтительно поднялся с койки, скромненько встал в углу. Молча ждал развития событий.
Бардо, красный, держась за глаз, недовольно буркнул:
– Я уже две недели как череп.
– Это не меняет дела, – Рыжий всадил ему кулаком в ухо. – Понял? Я для тебя – дед. Всегда дед! А ты для меня всегда – шнэкс. Всегда! Понял, сука! Давай, сюда форму, живо!
Пока Бардо доставал из шкафа вещмешок, «деды» подошли к столу, налили себе чаю, намазали сгущенкой печенья.
– Я смотрю, Бардо, ты тут хорошо устроился, – говорил Куриленко, отправляя себе в пасть печенье. – Шо, типа, старый стал? Блатуешь?
– Арбуз, а ты что здесь делаешь? – Ким отвесил Арбузову звонкого подзатыльника и велел убираться вон. Пока Арбузов открывал дверной замок, хороший увесистый пинок под зад придал ему скорости. Ким довольный вернулся к столу.
Бардо молча слез со стремянки, отдал форму Дробышева.
– Что стоишь? Одевайся, – приказал Стецко. – Дробь, приучи себя к мысли, что эта форма не твоя. Эта форма – моя! Заруби себя это на носу.
Глава 32
Арбузов стоял в туалете раздражённый. В сердце его закипала злость.
Кроме него, в туалете, было несколько «гусей» из других рот. Из «черепов» и «дедов» – никого.
Арбузова не так задевало, когда ему доставалось от Рыжего. Куриленко был физически крепок; он невольно всем своим видом внушал уважение. Арбузов нутром чувствовал в Рыжем силу. А сильному подчиняться не в тягость.
В Киме же такой силы он не ощущал ни грамма. Ким в его глазах был «лохом». Поэтому Арбузов чувствовал глубоко оскоблённым, когда был вынужден выполнять его прихоти, или хуже – получать от Кима тумаки.
– Я его завалю! – говорил он, гневно сверкая голубовато-серыми глазами. – Если б не Рыжий и Лебедько, я б давно его урыл. Я показал бы ему его место.
Вечно угрюмый Стиф вдруг улыбнулся. Ему вспомнилась сцена в тюремной камере из фильма «Джентельмены удачи».
