Иван Дроздов - Шальные миллионы
За окном сгустилась тьма, дворик опустел. Дети улетучились разом, словно их сдуло ветром. Реже въезжали и выезжали машины, торопко разбегались по подъездам женщины с сумками, мужчины с портфелями и «дипломатами». Подозрительно маячили за углами домов, гаражей силуэты парней. Они будто бы смотрели в сторону ивановской квартиры. Иногда пересекали двор, подходили к трем «жигулям», стоявшим особняком, переговаривались с людьми, сидевшими в машинах. Создавалось впечатление, что они ждут кого-то, к чему-то готовятся. Силуэт одного мужчины показался знакомым. «Костя! — пронзила мысль. И тут же: — Мне он мерещится».
Не дождавшись Нины, пошла в гостиную. Здесь царил полумрак, и никто ее не заметил. Не было ни стола, ни ковра, в натертом до блеска паркете слабо отражался подвесной зеркальный потолок. По углам к креслам и диванам прижались столики на колесах и на на них — вино, фрукты, конфеты. В блещущих золотом заморских упаковках лежали плитки шоколада. Откуда-то вывернулся Иванов, схватил ее за руку. Склонился к уху, тяжело дышал.
— Ага, вы! Я вас представлю.
Подвел к дивану и двум креслам, — на них сидели Шалопай и пожилой дядя с клиновидной бородкой, а на коленях у них девицы, — молоденькие, совсем еще девочки. Голоногие, в юбчонках с большой степенью рекламы и риска. «Негодяи! — подумала Анна. — Школьниц растлевают». Иванов, не обращаясь ни к кому в особенности, сказал:
— Анна Воронина, подруга моей жены.
Шалопай не удостоил Анну взглядом, потянул девицу за край юбки, сказал: «Бестыжая! Пошла вон!..» Пожилой с бородкой стрельнул глазами, едва заметно поклонился.
Анюта, чувствуя как от прилива крови пощипывают кончики ушей, прошла к свободному креслу и села в него. Искала глазами Нину, но той не было. И Иванов, выставив вперед руки, точно слепой, проковылял в коридор, из которого слабо лился зеленоватый свет. Анна сидела одна у стены, где полумрак почти скрывал ее от взгляда любопытных. Людей было много, они двигались словно тени, казались бесплотными, неживыми. Грудились стайками по углам, у диванов и кресел, пили, ели. Покорно и стыдливо жались друг к другу девицы, — все молодые, совсем еще юные, и одеты на один манер: в плотно обтягивающие, лаково блестящие лосины, короткие юбочки, а то и без них, расшитые люриксом, стеклярусом и бисером кофты, кожаные куртки — гладкие, тисненые и с цветным орнаментом, экстравагантные белые, зеленые, красные сапожки.
Все были заняты собой, до других никому не было дела. Спасительно-отвлекающе и оглушительно визжал, хрипел и ударял чем-то тяжелым по листам железа яростный рок-ансамбль, скорее всего заморский. Наши тоже умеют, но пока еще не научились колотить по барабану или медным тарелкам так, чтобы мозги вон вылетали.
Анюта ловила на себе взгляды «мушкетера» с козлиной бородкой, и лупоглазый Шалопай, хотя и не назойливо, не оставлял ее без внимания, поворачивал в ее сторону совиные фары, морщился, точно от зубной боли.
Хотела встать и с независимым видом проследовать в отведенную ей комнату, но как раз в этот момент в дальнем противоположном углу послышались визг девушек, возня, — там, из ярко освещенного коридора выкатилась стайка девчат и за ними мужики и парни. Они хватали девиц на руки, тащили обратно, в глубину коридора, а тех, кто оставался в гостиной, стискивали в мужичий круг, угощали вином, конфетами.
Было неловко, невыносимо оставаться безучастным свидетелем этих странных картин, — Анюта пошла к себе.
— Куда же вы?.. Сейчас начнем танцы!..
Кричала «козлиная борода». Анна посмотрела на него, но не ответила, прошла мимо.
В своей комнате хотела закрыться, но запоров здесь не было. Включила торшер, три бра, люстру, — боялась непрошеного вторжения. Походила взад-вперед по комнате, — тревога и страх нарастали. Иванов укололся. Что это значит? Наркоман? Да, они колются. И Нины нет, с ней сделали то же самое. Однажды в слезах она обронила: «Иванов хочет, чтоб я кололась, а в другой раз говорит: не давайся, не надо, оставайся трезвой и здоровой, всегда здоровой и следи за мной».
Как-то Нина расплакалась, обняла Анюту и почти кричала: «Они хотят посадить меня на иглу, мне страшно, забери меня на Дон!» А сейчас? Ее нет и нет. Не могла она так обойтись со мной, — пригласить в гости и бросить одну.
Смолкла музыка и стало как-то подозрительно тихо. Но вот раздался топот, словно бежали лошади. И визг девиц, крик: «Не хочу! Не надо!..» И вновь — тихо. Жутковато стало Анне. Слышала, как по коже бегут мурашки. «Они войдут и ко мне. Лупоглазый Шалопай, «козлиная борода» и с ними другие парни… Господи, да зачем же Костя послал меня сюда? Сказал: «Иди. Увидишь там многих. Нам надо их знать». Он что же, не знал их нравов? Что они пьют и колются?»
В гостиной она видела сгорбленную фигуру Макса. Да, это был он, ходил в тот, дальний коридор, где было много парней и девиц. А, кстати, сколько же их тут? И почему никто не общается с Ивановым и с этим… лупоглазым Шалопаем? Только один крутится возле них — «козлиная борода», и еще девочки-подростки. Хорошенькие, подобраны одна к другой. Деньги! Им платят много денег. Бедные девчонки!..
Стало вдруг страшно при свете. Потушила лампы, одну за другой. Прошла к окну в дальнем углу комнаты, встала за диваном. Жизнь во дворике замерла. Впрочем, нет, — въехала машина, одна, другая, третья, выстроились в ряд у стены. И из них высыпали и куда-то метнулись тени.
Дверь с шумом раскрылась. Включили люстру и Анюта увидела целую толпу молодых людей. Впереди Шалопай, за ним два рослых узколобых парня и сзади две девицы. Один парень держал шприц и двигался к Анне. Она в ужасе отпрянула в угол, и в тот же момент раздался истерический крик:
— Нет! Не дам!
Кричал Шалопай. Он выбежал на середину комнаты, расставил руки, заслонил Анюту. К нему подошел парень, — тот, что без иглы, пытался отстранить с дороги, но Шалопай с размаху двинул его по лицу. Парень качнулся, но устоял. Ему на подмогу выдвинулся другой, и они оба пытались унять, убрать с дороги Шалопая, но он кричал:
— Не дам, не позволю, — пошли прочь, подонки! Девчонка мне нравится, она моя, — вон отсюда, сволочи!
И в раскрытую дверь:
— Козел! Козел!.. Где ты там? Зови охрану! Вбежал дядя с козлиной бородкой. Подошел к Шалопаю, сказал, — и Анна слышала:
— Это люди Иванова. Там, в библиотеке, посадили на иглу жену хозяина, он приказал и эту…
— Позови наших людей! Я приказываю, слышишь?..
— Нельзя. Успокойтесь, закипит разборка. Нельзя допустить…
Между тем два парня, и один из них со шприцем, приближались к Анюте. Она решила, что пустит в ход свой перстень, уложит одного, второго… Потом набегут другие, но это потом, а сейчас…
И она машинально подняла к груди руку с перстнем, кровь в висках застучала. Видела, как под натиском парней, защищая ее, пятится Шалопай. Вдруг он с криком бросился на переднего, выбил из рук шприц и ударил другого. Кричал:
— Подонки!.. Не дам, говорю! Она моя девчонка!..
«Что он говорит? — метались мысли в голове Анюты. — Я его девчонка! Почему?..»
На крики и возню в комнату входили другие парни, лезли, как из щелей, девчонки в мерцающих червленым серебром лосинах, шептались, шушукались. Пять-шесть парней подковой обошли Шалопая, но никто не посмел его тронуть. И Анюта, холодея от страха, спрашивала себя: «Кто же он такой?.. Почему они его боятся?..»
То была страшная минута, и неизвестно, чем бы она кончилась, если бы именно в этот момент в квартиру Иванова не ворвались люди, — много людей, с пистолетами, автоматами. И точно гром с ясного неба раздалось:
— Сдавайтесь! Вы арестованы. Руки!.. Руки, говорят!.. Незваных гостей как ветром сдуло. Остался один Шалопай. Повернулся к Анюте:
— Не выдавай. Прошу, не выдавай меня!
И спрятался за оконную штору. Анюта, повинуясь безотчетному чувству жалости и благодарности, заслонила его спиной.
— Все в порядке? Да? Подожди, родная. Мы берем банду Малыша.
То был голос Кости. Сказал и убежал. Еще пять-десять минут слышалась в квартире суматоха, бегали люди, кто-то кому-то кричал, подавал команды. Наконец, возня прекратилась, голоса смолкли. В комнату вошел Костя. В одной руке он держал пистолет, другую подал Анне:
— Скорее!
И уже в машине сказал:
— Взяли тепленькими, почти всю охрану Малыша и его исполнительного директора. К сожалению, сам Малыш ушел. Как сквозь землю провалился.
Анна слушала Костю как во сне, она была близка к обмороку. И даже теперь еще не понимала, что спрятавшийся за шторой в ее комнате лупоглазый Шалопай, так героически защищавший ее от источавшей наркотическую заразу иглы, и был тот самый Малыш — таинственный и грозный глава международной мафии.
Потом она об этом догадается, но не скоро признается Косте.
Ничего не случилось с Анной во время ивановского юбилея, насмотрелась она кошмаров, но Бог хранил нашу героиню, — невредимой вышла она из квартиры миллиардера. Но такой же ли удачливой будет ее дальнейшая служба в милиции? Вот о чем думала она, лежа у себя в кровати.
