Станислав Родионов - Избранное
И письмо Наташке Долишной, девице. Любовь, моя забота — полюбила бегемота. Приглашал я Наташку погостить, как, впрочем, и всех других вышеперечисленных.
— Коля, иди чаевничать, — покликала Мария.
— Чай — не спирт, жизнь продлит.
Прожили мы с супругой в деревне Тихая Варежка три с лишком месяца. Всяких дел переделали.
Мария привела Пашино хозяйство к женской аккуратности. Стряпала на нас все лето. Ну и всякую разность: рыбку вялила, за огородом ходила, трав лекарственных Паше насушила, варенье наварила…
Я подрядился в совхоз — так, за сущие гроши — изводить ольшаник, прущий на посевы. А в июле к сенокосу примкнул. Ну, в том же духе и в том же направлении.
С Иваном Федотой вышла стычка, перешедшая в рукопашную. В свое время мы с профессором сдали его участковому как браконьера. А потом я узрел, что Федота сына лупцует. Ну и не вытерпел. Худо мне бы пришлось, поскольку Федота моложе меня годов на пятнадцать. Да Аркадий Самсоныч подоспел и этому Федоте на голову ведро с компостом нахлобучил.
Что касаемо Наташки Долишной, то положила она Федьке Лычину стажерский срок. Один, мол, год, а там посмотрим. И что ж Фердинанд, язви его под щиколотки?.. Согласный, как цуцик. И то: любовь есть чувство светлое, но дело это темное.
Ну что там еще, в Тихой Варежке-то? Профессорский дом мы с Пашей отделали под декольте. Никитичну устроили-таки в больницу. Анна, соседка Пашина, продолжает жить в неуютном одиночестве, хотя женщина хозяйственная и достойная. Аисты со своими выросшими аистятами улетели в приятные края — вся деревня им прощально махала…
— Коль, налила уже.
Это разве чаепитие? Вот, бывало, в Варежке… Соберемся за столом — я, Паша, профессор да Мария. И четыре самовара за вечер выдуем — из ботинок пар валит. По самовару на нос. С вареньем и колотым сахаром.
— Как-то там Паша? — вздохнула Мария.
— Чего Паша… Жив-здоров и есть таков.
— Дал бы господь здоровья, а больше ему ничего не нужно.
— Сказанула! Зачем здоровье, коли ничего не нужно? Существовать?
— Все остальное по мере сил.
— Паша проживет сто лет, не менее.
— Хорошо бы.
— Человек должен жить долго, а то выйдет несуразица. Послушай-ка ход моего ума. Один прожил восемьдесят, а второй семьдесят пять…
— Какая разница…
— Во! — обрадовался я подсказке, которая так и просилась на язык. — Семьдесят пять, а другой прожил семьдесят. Тоже невелика разница. А если один семьдесят, а второй шестьдесят пять?
— Подумаешь…
— И то. Тогда ведь мог прожить и ровно шестьдесят? А если шестьдесят восемь? Два года, велика ли разница… Ну а пятьдесят пять, пятьдесят четыре? Так ведь и до сорока дойдешь, и до тридцати… И навернется свирепая мысль: а какая, в конце концов, разница, жил человек или нет? Чтобы эта мысль не подвертывалась, человек должен жить долго.
Мария не ответила — варенья мне клала из крыжовника, в Тихой Варежке сваренное. Ягодку подденешь, а она просвечивает, как розовым медом налитая.
— Как-то там профессор твой?
— У меня есть задумка, Мария, — нашего Генку с профессором свести.
— Да, Аркадий Самсоныч человек умный.
— Это дело второе.
— Образованный…
— А это дело третье.
— Чем же тогда он тебя прельщает?
— Живет человек на передовой, хотя в возрасте и сильно близорукий.
— Как это на передовой, Коля?
— Я тебе так скажу… Когда нужно делать то, что делают все, требуется сила воли. А когда нужно делать то, чего другие не делают, требуется геройство.
— Туманно говоришь.
— Будут человека на улице колошматить… Так профессор очки потеряет, а вмешается.
За окнами уже давно стемнело до полной неузнаваемости. Похоже, эти тучки-накатыши развернулись и застелили город чернотой. А нам с Марией воркуется — светло и чаю горячего пьем по потребности.
— Как-то там Пашина соседка поживает? — сказала Мария не мне, а как бы вообще, нашему чаепитию.
— Нюра-то?
— Хорошая работница, а семью не построила.
— Смешала лед с горчицей и хочет полечиться.
— Чего?
— Работа одно, а семья совсем другое. На работе женщине нужен навык, а в семье — ум.
На улице и того хуже — дождь заморосил. Ранняя осень, сразу после лета наступившая. Ни золотых деньков не постояло, ни паутинки не полетело… Завтра Паше куртку отправлю — добротная, с колпаком, на меху, непродуваемая.
— Как-то там Никитична?.. Детей много, а ни один не едет.
— Видать, таких вырастила.
— Суров ты, Коля.
— Я правду сказал. Что посеешь, то пожнешь.
— Никитичне от этой правды не легче.
Задумалась Мария. И то: за окном холодный дождь
лютует да тьма стелется, а где-то в деревне сидит всеми позабытая старуха. Да не только ее жалеет Мария, а вспоминает Тихую Варежку и всех обитателей. Кого очередного?
— Как там этот самый Иван Федота поживает?..
— Нашла о ком. Я так скажу… Ветры и воды разъедают камни, ржа ест металл, организм наш разъедают микробы, а жизнь дурака разъедает его же глупость.
Кипяток похолодал. Заварка оскудела. Вареньица поубавилось. Видать, конец чаепитию. Я много чего в жизни люблю — ежели по порядку, то терпения не хватит. Но, ей-богу, любезнее чаепития с Марией ничего мне не ведомо.
— А как-то Наташенька со своим Федором?..
— К браку дело идет.
— Некрепкая будет семья, — вздохнула Мария.
— Бывает, без любви живут до гробовой доски.
— Дело не только в любви, Коля. Знаешь, отчего семьи некрепкие?
— У каждой всяк свое.
— А есть общее… Девушки не выбирают жениха, а идут по первому предложению. Торопятся не отстать от подружек. А потом поживут, оглядятся, да поздно.
— Так уж все сразу и соглашаются?..
— Процентов девяносто, Коля.
Тут я Марии верю, поскольку любовь — это женская специальность.
— Десять часов! — спохватился я. — Спать пошел. Завтра ведь на работу…
Уже вторую неделю вкалываю. Отработаю я смену, а потом вторую — куплю кралечке машину светло-голубую.
2
С чего работать надумал? А поймал себя на двуличности… Дундю, что старик, мол, старик. Да какой я на хрен старик!
Жру, то есть, прости меня господи, ем за двоих, а когда и за троих. Сковороду жареной густеры уминал и не крякал, а сковорода у Паши с хороший таз. Чугун картошки — была бы кислая капустка. И в городе Мария не наготовится. Спекла вчера курицу под названием «бройлер» — мол, на два дня. Открывает духовку, а там кость и жила, да привет от крокодила. От меня то есть.
Физически я тоже. Ивану Федоте вмазал со вкусом — само собой, защищаясь. Утром встану и, пока чего тяжелого не поворочаю, я не человек. Мышца разминки просит. Конечно, в магазине гири продают, и всякие зарядки существуют. Не могу я даденную мне силу на железную чушку тратить: грех не грех, а гирей махать — что горючее в землю сливать. В субботу вышел на улицу и вижу, что люди переезжают. Ну и примкнул к бригаде грузчиков, таскал туда-сюда — и сам размялся, и жильцам приятно.
Что касаемо мужеских возможностей, то про это молчок. Но не потому, почему можно подумать, а потому, что про это не говорят. Спим мы с Марией рядком, как и положено. И тому подобное и в том же направлении.
А коли ем, силу имею и тому подобное в том же направлении, то чего не работать? Размышлять о второй сущности можно и после работы. Между прочим, без работы никакие размышления в башку не лезут.
На прежнюю, в автохозяйство, не пошел — гордость заела пополам с обидой. Мария надыбала мне приятное местечко в буфете, что стоит на семи углах, на семи ветрах. Работа там простая: пирожки свалить, ведро кофию влить, котел бульона процедить. А как зовется? Сфера обслуживания. Работать в промышленности, на стройке, в сельском хозяйстве согласный. А в сфере неохота, поскольку я не циркач какой. И кем работаю в настоящий момент? Грех сказать. Не потому, что работа стыдная, а потому, что специальность свою теряю. Грузчик я. Плоское тащу, круглое качу, конусообразное верчу. Правда, ничего грузного нет, поскольку склад легкой промышленности. Шмутки первый сорт. Пиджаки кожаные, костюмы замшевые, куртки импортные… А пальто кожаные на цигейке по тыще рублей штука, а?
Склады двухэтажные, каменные, еще купцами заложенные. И всяк товар по секциям. Наша — на первом этаже со своим выходом. Ну а вокруг забор с проходной, как положено.
Завсекцией, или, попросту, кладовщик, есть Семен Семеныч Гузь. Я тоже сперва думал — Гусь, да он мне растолковал, что гусь свинье не товарищ. Ему с полета, пухлый мужчина и серьезный до крайности. Особенно губы толстоваты да руки волосаты. А так все как у людей. Между прочим, по образованию он не то кибернетик, не то синтетик, а работать пошел в легкую промышленность.
Ему положена пара грузчиков. Один, значит, я на полном рабочем дне. И два парня на полставке, работают по полдня.
