Виктор Трихманенко - Небом крещенные
— Интересно как. Откуда вы все это знаете? — спросила Варвара.
— А я здешний, дальневосточник.
— И наверное, рыбак?
— Бывал и на путине.
К десяти утра они вернулись домой. Сестрички только уселись завтракать. Варя, бросив все, занялась ими.
Во второй рейс Вадим отправился один, А потом до обеда трудился, укладывая дрова в поленницу. Часть швырка переколол помельче и сложил в сарайчике — на растопку.
За домом возвышалось немало золотисто-белых березовых поленниц. Каждая семья заготавливала дрова на зиму как раз теперь. Зимой, когда снега заметут дороги, дров не привезешь.
Вадим играл небольшим колуном, звенели, разлетаясь под ударом, березовые полешки.
— Привет дровосеку! — услышал Вадим за спиной голос жены.
Воткнул колун в чурку. Постояли вдвоем, полюбовались своей поленницей, которая казалась им и побольше, чем соседская, и получше.
— Обедать в столовую пойдешь или дома? — спросила Варя. И добавила; — Давай пообедаем вместе. Накормлю по летной норме, не хуже, чем в твоей столовой. И рыбка жареная, — соблазняла она.
— Ладно. Нарушим сегодня установленный порядок, — сказал Вадим.
Летчики-реактивщики питаются в летной столовой и по выходным дням. Никакого отклонения в их режиме питания быть не должно. Только то, что предусмотрено рационом, что изучено и проверено исследованиями авиационной медицины. Реактивный истребитель требует от человека идеального здоровья. Не поешь как положено, — не полетишь. Эта довольно-таки простая формула лишает летчиков общечеловеческой возможности есть и пить за одним столом со своими семьями. Иная может, конечно, позавидовать: мужика кормят в столовой бесплатно, так это ж облегчение для семьи какое! Та, которая так говорит, не испытав, не понимает, насколько оно горькое, это "облегчение", для жены летчика.
— Завтра полковому врачу доложат, что капитан Зосимов не обедал в столовой, и будет по этому поводу неприятный разговор. Да ладно… — Вадим махнул рукой.
— Ну, поскольку я вас приглашаю на обед, мой дорогой муж, то слазьте-ка в погреб за грибочками.
Невдалеке от дома вздымались бугорки. Погреб тоже старается завести каждая семья, или копают один на двоих. Вадим выкопал хороший погреб, сделал крепкое перекрытие, плотно прилегающую ляду. Все, за что бы он ни брался по хозяйству, у него получалось хорошо.
— Стоит присмотреться к чему-то, подумать и сделаешь, — говорил он, когда Варя его хвалила.
Спустились они вдвоем в погреб и перед тем, как набрать грибков, долго стояли в обнимку и целовались, как влюбленные молодожены.
IIIБулгаков стоял около полосы, наблюдал за посадками летчиков своей эскадрильи. Комэск в новенькой кожаной куртке, в руках у него ничего нет — ни планшета, ни шлемофона; что потребуется, ему тотчас же подадут. Статный, невысокого роста, с остреньким, немного вскинутым подбородком Булгаков нравится своим летунам. Ему около тридцати, а кажется, он все такой же, каким был и пять и семь лет назад. Только вблизи, если присмотреться, можно заметить морщины у него на лбу да редкие сединки за ухом. Говорить стал басом, немного хриплым — от частого курения.
Очередной МИГ заходил на посадку. Заскользил над землей, промахнув посадочные знаки. Сел с большим перелетом, долго бежал, остановился где-то в конце полосы.
— Это кто там? Зеленский? — спросил, не оборачиваясь, Булгаков.
— Так точно, товарищ командир, — подсказали ему сзади.
У Булгакова набухли щеки и проступил румянец на лице — признак сдерживаемого гнева. Зеленского он недолюбливал.
— Высадить его к ядреной бабушке!
— Есть!
Лейтенанту Зеленскому, который должен был по заданию сделать еще два полета, передали по радио: заруливай на стоянку и вылазь.
Через минуту Зеленский — молодой летчик с влажным, сочным ртом любителя побалагурить — стоял перед командиром эскадрильи.
— Почему садитесь с перелетом в полкилометра? — строго спросил Булгаков, продолжая наблюдать за полосой.
— Не рассчитал, товарищ капитан, — пробормотал Зеленский.
— А кто за вас должен рассчитывать?
Лейтенант промолчал, Булгаков, покосившись, кольнул его беглым взглядом.
— Сегодня промазал на посадке. В прошлый раз в пилотажной зоне болтался, как дерьмо в проруби. Что-то вы, Зеленский, после отпуска совсем плохо летать стали. — Булгаков достал папиросу, затянулся. — Надо вам серьезно задуматься над этим. Вместо того чтобы разные небылицы рассказывать!
На последних словах Булгаков сделал ударение. Лейтенант должен был это понять. В среде летчиков любят почесать языки, когда делать нечего, — во время перерыва между занятиями, на старте [13] в ожидании погоды. Булгаков и сам участвовал в таких разговорах, сдобренных острой аэродромной шуткой, сопровождаемых раскатистым хохотом. Но ему не нравилась манера этого признанного в эскадрилье трепача Зеленского: всегда у него хохма содержит злую насмешку, всякий раз он, рассказывая, презрительно кривит губы.
Зеленский все еще стоял сбоку, Булгаков чувствовал его взгляд на правой щеке.
— Идите, — отпустил он лейтенанта, добавив насмешливо: — Отдыхайте.
Приближалось время вылета на групповой воздушный "бой". Сейчас Булгаков поведет четверку истребителей. А четверка из другой эскадрильи будет их перехватывать на дальних рубежах.
Взлетели парами. Ушли в сторону моря. Булгаков рассредоточил свою небольшую группу по фронту и по высоте, каждому летчику определил сектор наблюдения. Хотя тактика воздушного боя реактивных истребителей многим отличается от того, как дрались во время войны на "ячках", но одно прежнее правило оставалось железным: увидел "противника" первым — победил.
Идут над побережьем истребители, идут на большой высоте, откуда неугомонный прибой видится застывшей белой оторочкой моря, а сопки кажутся кучками пепла, перемешанного со снегом. Холодная синева небесная пронизана солнечными лучами. Булгаков заваливает крен, прикрываясь крылом от слепящих лучей, быстро осматривает половину неба и опять выравнивает машину. Ведомые маневрируют, не нарушая общего боевого порядка. Строй четверки истребителей — динамичный и надежно скрепленный. Никаких разговоров по радио. Так ходит лишь хорошо слетанная группа.
Какие-то блики сверкнули в глубине неба, словно звездочки, — загорелись и погасли. Краем глаза Булгаков уловил те блики и сразу понял, что истребители "противника" находятся в развороте. Солнечные лучи зайчиками отразились от стекол кабин — это выдало их. Еще не видя "противника", лишь примерно представляя, где он может быть, Булгаков скомандовал:
— Разворот влево на девяносто! Второй паре — с набором высоты.
Положил свой МИГ на крыло. Успел заметить, как полезла ввысь пара старшего лейтенанта Кочевясова.
Булгаков с напарником атаковали "противника" внезапно. Вторая пара, свалившись с высоты, нанесла еще удар. Затягивать воздушный "бой" Булгаков не стал, будучи уверенным, что все его летчики успели дать по нескольку прицельных очередей из фотопулеметов. На занятиях он не раз говаривал летчикам, что время собачьих свалок истребителей прошло. Внезапный, разящий удар с последующим отрывом от противника — вот надежный прием современной тактики. Сейчас в воздухе он подтвердил свои слова.
Удача всегда поднимала у Булгакова настроение. Над аэродромом он распустил строй веером, загнув разворот, несмотря на запреты, покруче.
Захрипел включенный на стартовом командном пункте передатчик, но тем и кончилось — руководитель полетов воздержался от замечаний по адресу лихого комэска.
Когда Булгакову показали проявленные и дешифрованные пленки фотопулеметов, он даже крякнул: у каждого из четверых зафиксировано условное попадание. Позвонил командиру соседней эскадрильи:
— Ну, как там у твоих? Ноль целых?
Тот проворчал что-то невнятное.
— Потренируй их на макетах, слушай… А уж потом в воздух выпускай.
"Ишь, как он рад, как он доволен!" — подумал Зосимов неодобрительно. Это вот булгаковское стремление ловко обойти другого, набрать побольше очков, эта его горделивость удачливого игрока, даже сам тон голоса — все это раздражало Вадима Зосимова. В том, как было поставлено обучение тактике в эскадрилье, Вадим усматривал немало ошибок и даже изъянов. Не раз говорил на эту тему с Булгаковым, а тот все отмахивался: не изобретай, мол, проблему там, где ее нет. Вадим молчал скрепя сердце. Но смириться с таким положением он не мог. Назревал спор с Булгаковым. Трудно сказать, чем это кончится, но схлестнуться придется.
Вадим подошел к столу комэска, взял пленку, посмотрел ее на свет и швырнул, не проявив особого интереса.
Его жест не остался незамеченным. У Булгакова моментально набухли щеки и погасли игривые огоньки в глазах.
