Патриция Хайсмит - Незнакомцы в поезде
Как он может сидеть и думать об убийстве, когда через десять дней собирается плыть с Энн на белой яхте? Почему ему была ниспослана Энн или силы любить ее? Не потому ли он так легко согласился на круиз, что хотел на три недели освободиться от Бруно? Бруно, если бы захотел, мог бы отнять у него Энн. Он всегда признавал это наедине с собой, всегда был готов к такому повороту событий. Но после того как он увидел их вместе, вероятность стала каждодневной угрозой.
Гай встал и надел шляпу, собираясь пойти перекусить. Пересекая вестибюль, он услышал звук коммутатора. Девушка на коммутаторе обратилась к нему:
— Если хотите, поговорите отсюда, мистер Хейнз.
Гай взял трубку, уже уверенный, что это Бруно, и зная, что согласится на предложение Бруно встретиться с ним сегодня где-нибудь. Бруно пригласил Гая на ланч. Договорились встретиться в "Вилла д'Эсте" через десять минут.
Окна ресторана были задрапированы розово-белыми шторами. Гай испытывал такое ощущение, будто Бруно подстроил ему ловушку и за шторами прячутся полицейские. Но ему было совершенно, совершенно не страшно.
Бруно сидел в баре и, сразу заметив Гая, сполз с крутящегося стула. Гай шел с высоко поднятой, как он думал, головой. Когда он оказался рядом с Бруно, тот положил ему руку на плечо.
— Привет, Гай. У меня столик в конце этого ряда.
Бруно одел свой тот самый ржаво-коричневый костюм. Гай вспомнил, как в первый раз следовал за этими длинными ногами по качающемуся поезду в купе Бруно, но сейчас это воспоминание не вызывало в нем никакого сожаления или раскаяния. Он даже чувствовал расположение к Бруно, как это бывало у него по ночам, но никогда до сих пор днем. Его даже не возмущала очевидная радость Бруно по поводу того, что Гай принял его приглашение на ланч.
Бруно заказал коктейли и еду. Себе он заказал жареную печенку — из-за новой диеты, как он сказал, — а для Гая — яичницу "бенедикт", потому что знал, что Гай ее любит. Гай оглядывался по сторонам и рассматривал соседние столики. Смутное подозрение вызвала у него кампания из четырех красиво одетых женщин лет сорока. Все они улыбались, почти закрывая при этом глаза, каждая держала в руке коктейль. Дальше сидел полный господин европейского вида, который то и дело улыбался невидимому человеку за его столиком. Официанты носились как угорелые. Не шоу ли это, разыгрываемое ненормальными, среди которых они с Бруно — на главных ролях и самые ненормальные? Потому что каждое увиденное им движение и услышанное слово казались ему окутанными героическим мраком предначертания.
— Тебе нравится? — спрашивал Бруно. — Купил их у Клайда сегодня утром. У него лучший выбор во всем городе.
Гай посмотрел на четыре коробочки, которые Бруно открыл и держал на коленях. В них лежали вязаный, шелковый и льняной галстуки, а также бледно-лиловая бабочка из плотного льна. Шелковый был цвета морской волны, как платье Энн.
Похоже, Гаю не понравились покупки, и Бруно расстроился.
— Слишком кричаще? Но это летние галстуки.
— Красивые, — сказал Гай.
— А вот этот нравится мне большое всех. Никогда не видел ничего подобного. — Бруно взял в руки вязаный галстук с тонкой красной полоской вдоль по центру. — Я вначале хотел купить один для себя, но потом захотел, чтобы они принадлежали тебе. Это тебе, Гай.
— Спасибо, — небрежно бросил Гай. У него неприятно задергалась верхняя губа. Можно подумать, что он был наразлучным другом Бруно и тот принес ему подарки в знак примирения.
— За ваше путешествие, — произнес Бруно и поднял бокал.
Бруно, оказывается, сегодня утром говорил по телефону с Энн, и Энн обмолвилась насчет их поездки, сообщил Бруно. Бруно с чувством говорил об Энн, о том, какая она замечательная.
— Она кажется такой чистой. Такую девушку, добрую и по внешности, не часто увидишь. Ты должен быть ужасно счастливым, Гай. — Он ожидал, что в ответ Гай скажет фразу или слово в подтверждение того, как он счастлив. Но Гай промолчал, и Бруно почувствовал себя так, словно его оттолкнули, и ком обиды застрял у него в горле. Что он такого сказал Гаю оскорбительного? Бруно хотелось по-братски коснуться, положить свою ладонь на руку Гая, которую тот держал на краю стола, но удержался от этого жеста. — Ты ей сразу понравился или прошло много времени? Гай!
Гай слышал, как Бруно повторил свой вопрос. Ему показалось, что прошли века.
— Как можно спрашивать о времени? Есть факт.
Он взглянул на узкое, но полнеющее лицо Бруно, на чуб, который придавал ему вид любознательного паренька, но глаза у него были куда самоувереннее, чем тогда, когда Гай встретил Бруно в первый раз, и менее эмоционально подвижные. Это оттого, подумал Гай, что теперь у него есть свои деньги.
— А-а, я знаю, что ты имеешь в виду. — Но Бруно не знал. Гай был счастлив с Энн несмотря на то, что над ним довлело убийство. Гай был бы счастлив с ней даже без гроша в кармане. Бруно вздрогнул от самой мысли, что он мог бы предложить Гаю деньги. Он даже мысленно слышал, как Гай скажет "нет", и с таким выражением отдаления в глазах, что через мгновение станет неизмеримо далеко от него. Бруно знал, что ему недоступны многие вещи, доступные Гаю, и тут никакими деньгами не поможешь. Близость матери счастья ему не даст. Бруно заставил себя улыбнуться. — Ты думаешь, я нравлюсь Энн, всё нормально?
— Всё нормально.
— А что она любит помимо работы? Она готовить любит? Или еще что-нибудь такое? — Бруно смотрел, как Гай взял свой мартини и осушил за три глотка. — Ты знаешь, мне интересно, что вы делаете вместе? Ходите на прогулки, решаете кроссворды?
— В таком роде.
— А что вы делаете вечерами?
— Вечерами Энн иногда работает.
Его мысли унеслись, чего раньше не бывало в присутствии Бруно, в их студию на втором этаже, где они с Энн часто работали вечерами. Энн время от времени заговаривала с ним и что-нибудь показывала ему и спрашивала его мнение в веселом духе, будто ее работа вовсе и не требовала от нее напряжения. Когда она мыла свои кисточки в стакане, раздавался звук, похожий на смех.
— Я видел ее рисунок пару месяцев назад в "Харперс Базар". Очень неплохо, правда?
— Весьма.
— Я… — Бруно сложил руки на столе. — Я уверен, что ты счастлив с ней.
Конечно, счастлив. Гай чувствовал, как у него расправились плечи и дыхание стало свободнее. Однако в настоящий момент трудно было с уверенностью сказать, что Энн была его. Она казалась ему богиней, сошедшей на землю, чтобы выхватить его из битвы, в которой ему была уготована верная смерть, как мифологическая богиня, спасавшая героев, но в конце каждого повествования появлялся элемент, который в детстве всегда поражал его и казался несправедливым и не относящимся к существу. Ночами, когда ему не спалось и он в пальто, наброшенном поверх пижамы, неслышно выходил на улицу и бродил тихими летними ночами по окрестным скалистым холмам, он не позволял себе думать об Энн.
— Dea ex machine,[11] — произнес себе под нос Гай.
— Что?
Почему он сидит тут с Бруно, ест с ним за одним столом? Он собирался бороться с Бруно. И вдруг все его угрызения совести растворились в потоке жалости. Бруно не знает, что такое любовь, не умеет любить, и именно этого ему не хватает. Бруно слишком развращен и слеп, чтобы любить или вызывать любовь к себе. Внезапно Бруно показался ему трагической фигурой.
— Бруно, а ты никогда не влюблялся? — Гай посмотрел на Бруно с неизвестным тому доселе напряженным вниманием.
Бруно сделал знак, чтобы принесли еще выпить.
— Не думаю, что это была действительно любовь.
Он облизал губы. Он не только не влюблялся, но его не очень-то тянуло и к близости с женщиной. Гай же мог забыть себя в женщине, он практически убил себя в Мириам, и эта черта была наиболее неприятным различием, как чувствовал Бруно, между ним и Гаем.
Гай взглянул на Бруно, и тот опустил глаза. Бруно словно ждал, что ему специально скажут, как можно влюбиться.
— Ты знаешь величайшую мудрость в жизни, Бруно?
— Я много их знаю, мудростей, — с усмешкой сказал Бруно. — Какую ты имеешь в виду?
— Что всё имеет рядом с собой свою противоположность.
— Мол, противоположности сходятся.
— Это слишком просто. Например, ты даришь мне галстуки. Но мне также приходит в голову, что ты организовал тут полицию для меня.
— Боже сохрани, Гай, ты ведь мой друг! — сделав ударение на последнем слове, быстро, и с неожиданной страстью, произнес Бруно. — Я же тебя люблю!
"Я тебя люблю, я тебя не ненавижу", — подумал Гай. Но последнего Бруно не скажет, потому что он действительно ненавидит Гая. Так же как Гай никогда бы не сказал Бруно "ты мне нравишься", но вместо этого "я тебя ненавижу", потому что тот действительно нравился Гаю. Гай сжал зубы и потер пальцами лоб. Он предвидел, что равновесие положительной и отрицательной воли парализуют всякое его действие еще до того, как он его предпримет. Как в данном, например, случае, когда он вынужден сидеть здесь. Он вскочил, и только что принесенные напитки опрокинулись на скатерть.
