Халльгрим Хельгасон - Женщина при 1000 °С
Также Хайке рассказала мне о том, какие скудные пайки доставались здесь на ее долю. И после моего приезда они не увеличились. Маленьким детям давали похлебать молочка, хотя бы снятого, а нас заставляли пить воду. Каждый предназначавшийся нам кусочек мяса был на счету. Берлинская девочка знала, что, «согласно законам военного времени», каждый имеет право на минимальную порцию. Но фрау Баум была по отношению к нам скупа, как рыцарь. День за днем мы ложились спать голодные и в школу шли голодные. Но я, разумеется, была привычной к ветрам островитянкой, я выросла в Исландии – природной кладовой, – и я знала, что волны всегда прибивают к берегу кусок-другой еды. Хайке вытаращила глаза, когда я пожарила для нее выкинутую морем тюленину. И наконец приняла меня, когда нам удалось тайком открыть несколько ракушек в кипящем котелке. А взамен я поделилась с ней подругой из местных, которую я нашла самостоятельно. Ее звали Майке, у нее были светлые волосы, прищуренные глаза, румяные щеки и свежий морской ветерок в звенящем смехе. Она жила недалеко от нас, в красном кирпичном доме вместе с матерью, бабушкой, дедушкой и вышеупомянутыми братьями – Ситом и Шюрдом. Ее отец был далеко от дома: у этого любвеобильного семьянина работа была – сбрасывать бомбы на английские городки.
После школы мы обходили взморье в поисках пищи: Хайке, Майке и я. К северу лежал остров Сильт, словно белая полоска на стально-сером море, а мы бились с крачками (которые здесь появляются раньше, чем у нас на родине) за их вкусные яйца, ели родимению[131] и высушенные солнцем водоросли, порой жарили угря на палочке. Когда мы замечали у берега любопытного тюленя, Хайке начинала мечтать, как она украдет винтовку Майкиного отца. А у той появилась отличная идея пойти искать плавник[132]. На Амруме была вечная проблема с дровами, а на белопесчаном взморье было много кусков дерева, которые были незаметны, пока не наступишь на них. Мы собрали их в маленькую тележку и потом с трудом потащили ее домой к Майке по дюнам, а после распиливали дерево на куски и при этом радостно пели:
Ran an den Feind! Ran an den Feind!
Bomben auf Engelland![133]
Так я, сама не подозревая, вступила в сговор с дьяволом. На зябкой границе рейха исландская девчонка закатывала рукава и пилила дрова для топки гитлеровской машины, напевая кровожадные нацистские песни:
Bomben! Bomben! Bomben auf Engelland!
Потом мы зашли в дом и получили домашний хлеб в обмен на дрова. Но наша фрау пронюхала об этом и потребовала показать ей добычу, которую мы принесли домой. Разумеется, то, что ее квартирантки выносят свой голод в чужие дома, сильно портило репутацию ее хозяйства. Так что наш первый «улов» безвозвратно канул в ее кладовой, и мы увидели из него разве что добавочную четвертушку хлеба к следующему завтраку.
Кроме семьи Тиков, фрау Баум была единственной в деревне немкой, и фризы, честно сказать, ее недолюбливали. В сущности, фризы похожи на исландцев: свободны духом и самостоятельны по характеру, ведь говорят, что они потомки вендов – воинственных полувикингов, которые отважно плавали под парусом из страны в страну и не считали свой хлеб по кусочку. Тогда мы решили в следующий раз отнести добытую еду домой к Майке – там мы устроили себе собственную кладовую в сарайчике. Туда мы и направлялись прямо из школы и пировали до самого ужина. Редко когда хлеб с сыром казался таким вкусным. Но когда фрау заметила, что у нее дома мы вяло едим, она продолжила гнуть свою линию:
– Я не стану давать еду сытым брюхам.
– Но мы только чуть-чуть поели ржаного хлеба у Майке, – возразила Хайке.
– Нечего подъедаться по чужим домам, пока вы столуетесь у меня. Сейчас у каждого своих хлопот полон рот. Ведь время сейчас военное… Уж я знаю, где вы берете хлеб!
– Но ведь нам дают… Мы иногда… здесь не наедаемся досыта, – посмела сказать Хайке.
– В военное время никто не ест досыта! – отрезала фрау Баум, возвышавшаяся над нами с Хайке, своими тремя детьми и двумя кочанами на кухне, где с самого моего приезда стоял запах вареной кислой капусты. – Мы все должны чем-то жертвовать. – Тут она, очевидно, заметила, что я бросила взгляд на портрет фюрера, наблюдавшего нашу трапезу со стены, потому что прибавила: – За фюрера и за отечество!
Затем она прочла небольшую лекцию о немецкой стратегии питания. Мол, люди в тылу должны питаться скромно, потому что, мол, нашим полкам нужна вся еда, которую только можно достать; ее будто бы посылают им по ночам в специальных вагонах-кладовых через те страны, которые они пожрали за день. А здесь, мол, все должны жертвовать собой, и фюрер первый подает всем пример, потому что он уже долго отказывает себе в мясе и ест одну растительную пищу. Я представила себе Адольфа Гитлера, пасущегося на зеленых лугах Баварии. Может, оттого он и орет так громко? Может, он просто-напросто голоден? И тут я впервые ощутила какое-то подобие жалости к этому гладко причесанному человеку, который отказывает себе в мясе и женщинах ради любви к отчизне. Прежде фрау говорила нам, что у него нет жены, потому что он «женат на Германии». Вечером я помолилась Богу за маму, дедушку, бабушку Бьёрнссон и бабушку Веру, а также папу и… да, за Адольфа Гитлера.
Я и недели не прожила в воюющей стране, а фюрер уже втерся ко мне!
67
Алые губы, черные туфли
1941
Фрау Деревяшка пронюхала про нашу торговлю плавником, а потом ей удалось отобрать у нас и тележку. Так что нам пришлось начать искать другие выкинутые морем сокровища. Майке научила нас следить за чайками, и постепенно мы превратились в двуногих приморских крыс и смотрели на этих наших товарищей в небесах, и всегда приходили к месту их скопления в поисках еды или других ценностей. А на длинных побережьях, конечно же, было много всякой всячины. Подводные лодки топили множество кораблей, а течения Северного моря разносили их груз от самого Скагена до Остенде на юге. Однажды мы нашли полуразломанную бочку, полную селедки, а в другой раз наткнулись на тысячу пятьсот лампочек, которые, впрочем, ни в один патрон не вкручивались. Было смешно наблюдать, как птицы борются с этими блестящими световыми фруктами. Но самой ценной нашей добычей стали два деревянных ящика, полные маленьких круглых коробочек с гуталином: их мы перетащили в Майкин сарай, а потом тайком от фрау продали на черном рынке. Зато за ужином она удивилась, что в деревне все черные башмаки вдруг заблестели. Нам удалось подавить улыбку, когда я ответила ей:
– Ну да. Это потому что праздник.
– Праздник?
– Да, праздник Biikebrånen, Петров день. Он на следующей неделе будет.
Немецкая фрау прежде не жила на острове зимой и оттого не знала этого особого фризского обычая, вероятно, происходящего из языческих времен: вечером 21 февраля все шли на взморье, и там жители каждой деревни складывали свой костер – biike. Потом пели, плясали и сжигали соломенное чучело, которое некоторые считают олицетворением зимы; а когда оно сгорало, на землю приходила весна. Майкин дедушка рассказал нам, что в старину женщины зажигали костры на взморье, чтобы проводить мужей на китобойный промысел. А бабушка с усмешкой добавила, что таким образом фризки давали парням знать, что их мужья не дома. Сейчас положение на самом деле было такое, что нигде на островах было «живого хрена не сыскать», как выразилась одна бочка, работавшая в булочной и давно посиневшая от нехватки мужского внимания. Фрау Баум с удивлением выслушала наши рассказы про костер и заявила, что dieser Quatsch (этот вздор) в военное время – чистое безумие.
– Неужели они и впрямь собираются разводить костры на берегу? Ведь это все равно что сказать англичанам:
«Милости просим, сбросьте на нас бомбу!» – сказала она и откинулась на стул, раскинув ноги, употевшая в своем фартуке, и покачала головой, так что две выбившиеся из прически пряди запорхали у нее возле глаз.
– Мама, а что такое «бомба»? – спросила ее дочка, белокурый, рдеющий от холода цветочек.
– Это такая взрывчатая штука, которую нехорошие люди из Англии сбрасывают с самолетов, чтобы взрывать дома и чтобы люди погибли, – быстро ответила Хайке.
– А почему они хотят, чтоб люди погибли?
– Потому что они говорят по-немецки, а не по-английски, – ответила я.
– Мама, я не хочу умирать! Хочу говорить по-английски! – сказала малышка и расплакалась. Ее мать в мгновение ока вспыхнула:
– Зачем вы ей это рассказываете?! Что за бредни! И я не потерплю, чтобы вы тут бегали по всей деревне и говорили на этом фри… на фризовском фризском! Вы в Германии, вы учитесь в немецкой школе и говорить должны по-немецки!
