Эрик Сигал - Однокурсники
— Ты, Гёза, во всех этих шмотках выглядишь как ходячий футбольный мяч, — заметил Дьёрдь. — И если хочешь исхитриться и проскочить мимо танков, то лучше бы тебе раздеться.
Неожиданно лицо Гёзы приняло страдальческое выражение. Юноше совершенно не хотелось расставаться хоть с одним предметом из того, что составляло пять шестых его имущества.
— Давайте обойдем поселок и посмотрим, нельзя ли добраться до железной дороги с другой стороны, — предложил он.
Они так и сделали.
Но у дальнего въезда в населенный пункт стояло еще два танка. Выходит, они больше часа шли под снегом — и все напрасно. Дьёрдь и Аника уставились на Гёзу. Не говоря ни слова, тот начал расстегивать верхнюю куртку. Пальцы его дрожали — и не только от холода.
— А кто… кто… будет разговаривать с ними?
— Кончай, Гёза, — ответил Дьёрдь, — каждый из нас хотя бы шесть лет, но учил русский. Нам главное — не сбиться и говорить одно и то же.
— У тебя самое лучшее произношение, Дьёрдь, — упирался Гёза. — Будет гораздо лучше, если ты пообщаешься с ними за всех нас. Кроме того, когда надо талантливо соврать — тебе в этом вообще нет равных.
— Хорошо, товарищ, — сказал Дьёрдь. — Я стану представителем нашей делегации.
После того как Гёза снял с себя предпоследний костюм и закопал всю ненужную теперь одежду в сугроб, они все вместе двинулись в сторону танков.
— Стой! Кто идет?
Один из солдат попросил предъявить удостоверения личности. Дьёрдь сделал несколько шагов вперед и заговорил с ним на безупречном русском языке:
— Мы, все трое, — студенты университета имени Лоранда Этвоша, навещали нашего друга, заболевшего ангиной. Нам хотелось бы сесть на поезд и вернуться в Будапешт. Желаете посмотреть наши документы?
Военнослужащий шепотом посовещался с одним из своих коллег, после чего снова повернулся к Дьёрдю.
— Это не обязательно. Проходите!
И махнул им рукой. Они торопливо прошли через поселок прямо к железнодорожной станции — у каждого сердце готово было выскочить из груди.
— Вот черт, — сказал Гёза, указывая на станцию впереди. — И там тоже танки.
— Не обращай на них внимания, — ответил Дьёрдь. — Не думаю, чтобы сами солдаты знали, что им делать в этих обстоятельствах.
Он оказался прав. Никто не стал задерживать их на пути к платформе, у которой стоял поезд, битком набитый пассажирами и готовый к отправлению. Внутри было шумно, царила полная неразбериха. Все трое отчаянно спрашивали у разных людей:
— В Сопрон? Поезд идет в Сопрон?
Им что-то кричали в ответ, махали руками, поезд медленно тронулся с места. Гёза первым вскочил в вагон. Дьёрдь подсадил Анику, а затем сам взобрался на ступеньку. Еще мгновение — и станция осталась позади.
Свободных сидячих мест не было, поэтому они остались стоять в тамбуре и смотрели в окно. Каждый из них знал, о чем думают остальные двое. Самое большее часа через полтора они будут в Сопроне. А там уже и граница.
За окном проплывали знакомые венгерские пейзажи, но со зловещим дополнением. Русские танки. Повсюду. И у каждого орудие нацелено прямо на поезд, в котором едут они.
В следующие полчаса никто из них не произнес ни слова.
А потом наступил шок.
— Дьёрдь, — сказал Гёза сдавленным голосом, будто вокруг его шеи затянулась петля, — ты видишь, где мы сейчас?
Дьёрдь посмотрел по другую сторону от советской бронетанковой техники. Сердце у него чуть не остановилось.
— Мы едем не в ту сторону! Этот чертов поезд идет не в Сопрон — он идет назад в Будапешт!
Аника в страхе сжала его руку.
Поезд внезапно остановился, последовал толчок. Аника упала на Дьёрдя, который сохранил равновесие только благодаря тому, что крепко держался за поручень у окна. Пассажиры переглядывались в страхе и замешательстве. Дьёрдь не сводил взгляда с русских танков за окнами поезда.
— Они же не начнут стрелять, правда? — шепнула Аника.
— Я в этом совсем не уверен, — ответил он, покусывая губу.
А потом неожиданно в дальнем конце вагона появился проводник в блеклой серо-голубой форме и стал пробираться сквозь толпу. Отовсюду на него посыпались вопросы. Он сложил руки рупором и объявил:
— Мы не можем въехать в Будапешт. Повторяю, мы не можем въехать в Будапешт. Советские танки окружили город, и там идет сильная стрельба.
После чего последовала самая удивительная часть информации:
— Мы поворачиваем назад. И проследуем до самого Сопрона.
Гёза, Дьёрдь и Аника посмотрели друг на друга. Они ликовали. Через несколько минут поезд медленно тронулся с места и помчал прочь от Будапешта, задушенного советскими танками.
Весь их путь к границе, казалось, пролегал через коридор из танков. Когда они наконец прибыли на место и ступили на платформу вокзала в Сопроне, то вздохнули с облегчением, полные надежд. Пока все шло хорошо.
День уже клонился к вечеру.
— С какой стороны граница? — спросил Дьёрдь у Гёзы.
— Я не знаю, — признался тот.
— Ну и что нам теперь делать, черт побери? — сорвался он. — Спросить у какого-нибудь русского солдата?
И тут Анику осенило.
— Здесь же есть лесной институт! Мы могли бы поспрашивать студентов.
Она не успела закончить свою мысль. Не прошло и пары секунд, как Дьёрдь уже интересовался у пожилой женщины, как пройти к институту.
Едва они вошли в огромный вестибюль, как тут же к ним подошел молодой человек в берете:
— Друг, боеприпасы нужны?
Внутри здания царила почти праздничная атмосфера. Десятки юных патриотов вооружались, чтобы дать отпор русским захватчикам и освободить свою родину.
Каждому из вновь прибывших выдали по куску хлеба, по чашке какао и… по пригоршне патронов, которые им насыпали, черпая совком из большого чана.
— А где оружие? — поинтересовался Дьёрдь, жуя хлеб.
— Скоро будет, друг, обязательно будет.
Трое беглецов отошли в сторонку посовещаться, что делать дальше. Одно было ясно. Не для того они проделали весь этот путь, чтобы участвовать в сопротивлении, результат которого известен заранее.
— Эти люди — чокнутые, — сказал Гёза, перебирая в руках патроны, словно это горсточка орехов. — Гильзы все разнокалиберные. Среди них даже двух одинаковых не найти. Как они собираются их использовать — из трубочек плеваться в русских, что ли?
После чего он встал и вышел наружу — сориентироваться на местности.
Дьёрдь и Аника посмотрели друг на друга. Впервые за эти дни они остались наедине.
— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросил он у нее.
