Джон Фаулз - Куколка
В: Стало быть, условий ты не выдвигала?
О: Пока еще нет. Через пару дней он вновь пришел к Фанни, а потом заглянул ко мне. К тому времени я уже перемолвилась с лордом В. — не слыхал ли он об намечавшемся гульбище. Конечно, ответил милорд, я тоже приглашен, да вот беда, неотложное дело препятствует моему участью. Странно, что я ничего об том не слыхала. С моей стороны будет глупостью не уважить столь значительную персону, как его сиятельство. Счастье плывет мне в руки, надо лишь означить цену своей услуги и прочее.
В: Какое прочее?
О: Дескать, слух об гульбище непременно разойдется и прославит всех, кто имел к нему касательство. Миссис Уишборн уже посулила двух девок и может меня обойти.
В: Что за Уишборн?
О: Выскочка. Содержательница нового заведенья в Ковент-Гардене.
В: И ты поддалась?
О: Меня провели. Как последнюю дуру.
В: С девицей поговорила?
О: Она сказала, ей все равно, сделает, как мне угодно. Соврала, хитрющая тварь!
В: В чем соврала?
О: Она все ведала. Прикинулась овечкой, я и поверила. Ее уж купили.
В: Есть доказательство?
О: Она не вернулась — чего ж еще? Ввела меня в макаберный убыток.
В: Зато благонравие в выигрыше. Любопытствую, во что обошлась аренда тела?
О: Я прикинула ущерб от ее трехнедельного простоя.
В: И во что сие стало?
О: Три сотни гиней.
В: Клиент не артачился?
О: А чего ему? Мне — гроши, а сам хапнет десять тысяч.
В: Попридержи свой поганый язык, баба!
О: Неправда, что ль? Она хоть и сволочь, но девка аккуратная, яловка, всего три года в работе.
В: Будет, сказано! Что ей причиталось?
О: От меня платье, стол, постельное белье. Да еще лекарю платила, когда девицы подхватят венерину хворь.
В: К бесу твою экономику! Я спрашиваю об ее доле.
О: Пятая часть, не считая подарков, какие сама выцыганит.
В: Шестьдесят гиней?
О: И тех не заслужила.
В: Ты с ней расплатилась?
О: Вот еще! Условились, когда вернется.
В: Чтоб держать на поводке?
О: Ну да.
В: Значит, деньги ее ждут?
О: И еще кое-что.
В: Как уехала, от нее ни словечка?
О: Ни единого! Чтоб гореть ей в аду!
В: Вот там и повидаетесь. Что ты, когда она не вернулась?
О: Пожалилась лорду В. Он обещался поспрошать и через пару дней ко мне заглянул. Сказал, вышла какая-то неувязка, ибо та особа отправилась во Францию, а на гульбище ни ее, ни Фанни в глаза не видели. Мол, надо переждать, однако ни в коем разе шум не подымать, иначе скандал аукнется куда большими потерями.
В: И ты поверила?
О: Как же! Ввек ему не прощу! Я уж вызнала, что Уишборн никого не посылала и о безобразии том никто слыхом не слыхивал. Все сплошное вранье, зубы мне заговаривали!
В: Лорду В. сие высказала?
О: Я себе не враг. Он же мне клиентов приводит. С бедою не перекоряйся — терпи! Чтоб ему…
В: Довольно!
О: А плату берет натурой, про то весь Лондон знает.
В: Хватит! Лучше скажи, обсуждала ль Фанни сию особу с тобой иль товарками?
О: Говорила, неумеха, однако не безнадежен; особых трудов ей нет — мол, трюмсель взлетает резво, но скоренько берется на гитовы.
В: Выходит, он к ней прикипел?
О: По всему, так, ибо других не желал, хоть его и сманивали.
В: А девица к нему?
О: Она б в жизнь не призналась, ибо хорошо знала мой устав: никаких тайных шашней и дармовщинки.
В: До сего случая она подчинялась твоим правилам?
О: Да. С умыслом.
В: Каким?
О: Каким-каким — надуть меня! Она не дура, хоть с виду простушка! Знала, чем взять меня, а чем пронять мужиков.
В: Чем же она их пронимала?
О: С рвеньем изображала девственницу — дескать, мужчину еще не познала, надо брать ее лаской, а не наскоком. Мужики будоражились, находя особый смак в ее стыдливых ужимках, и воображали, будто сломили притвору, когда та допускала вогнать ей плешь меж ног. Привередничать ей позволялось, ежели ее брали на ночь — так заработок не меньше, чем на разовых заказах. Случалось, за вечер я продавала ее шестерым. Но чаще ее клиенты были расписаны на неделю вперед.
В: Сколько у тебя работниц?
О: Обычно с десяток.
В: Фанни считалась отборным и ценным товаром?
О: Отборный — свежачок. Она ж не дева, как бы ни прикидывалась. Лишь безмозглые дураки платят бешеные деньги за разъезженную колею.
В: Товарки удивились ее исчезновенью?
О: Удивились.
В: Как ты его объяснила?
О: Никак. Смоталась — и слава богу.
В: А уж ты со своими бандюками присмотришь, чтоб боле она не торговала передком, верно?
О: Не стану отвечать. Наговор. Я вправе свое вернуть.
В: И что ты предприняла?
О: Чего ж тут предпримешь, коль она за морем?
В: Уж несомненно понаставила шпиков, кои ждут ее возвращенья. Заруби на носу, Клейборн: отныне девица моя. Ежели кто из стремщиков ее заметит, а ты в сей же миг об том не доложишь, больше не гонять тебе гусей и гуськов. Богом клянусь, раз и навсегда прикрою твой выпас. Ясно ли я выразился?
О: Прям как мой бандюк, сэр.
В: Разозлить меня не получится. Еще раз спрашиваю: ты поняла?
О: Да.
В: Вот и ладушки. Ступай, будет твоей раскрашенной морде истязать мой взор.
Jurat die quarto et vicesimo Aug. anno domini 1736 coram me Генри АскьюПоказания Фрэнсиса Лейси,
под присягой взятые на продолженье допроса августа двадцать четвертого дня вышеозначенного года
В: Так, сэр, вчерашняя беседа требует кое-каких уточнений. Как вам показалось: высказыванья мистера Бартоломью об его увлеченьях, кромлехе и на прочие темы были продиктованы одной лишь учтивостью человека, за беседой коротающего время, иль же свидетельствовали об его глубоком, я б сказал, всепоглощающем интересе к сим материям? Вас не удивил влюбленный, кто самозабвенно разглагольствует об груде камней, но даже слова не проронит о будущности той, кого он вроде как боготворит? Кто ради научных изысканий не прочь помешкать, тогда как всякий другой любовник восстал бы против даже минутной задержки? Вы не находите, что безоглядная страсть и набитый книгами сундук плохо сочетаются?
