Александра Маринина - Оборванные нити. Том 1
— Да не вопрос, — следователь был в чем-то туповатым, но в целом покладистым, с Саблиным имел дело уже не один раз, и отношения у них были вполне приятельскими. — К тебе отправлю, ежели чего. Но ты тоже себе лишний головняк наживаешь. Какого лешего ты в акте-то написал про беременность? Не писал бы — и вся недолга. Все равно «отказной» писать, состава нет, а беременность тут ни на что не влияет.
— Ничего себе! — удивленно усмехнулся Саблин. — Ты вообще юрист или где? Ты же сам брал с меня подписку о том, что я предупрежден об ответственности за заведомо ложное заключение.
— Да ладно тебе, фигня это всё. Кто на это внимание-то обращает в наше время? Все крутятся, как могут, и выживают тоже, как могут.
В общем-то, ничего нового для себя Сергей не услышал, этот следователь свое мировоззрение ни от кого не скрывал и открыто искал себе более денежное место приложения профессиональных навыков, а закон был для него всего лишь некоей субстанцией, знание которой помогает зарабатывать на жизнь, не более того. Но каждый раз после разговоров с этим человеком настроение у Сергея неизменно портилось.
Домой он пришел мрачным и злым, и когда Лена попыталась узнать, в чем дело, решил все ей рассказать, начиная от истории гибели Людмилы Гречихиной и заканчивая разговором со следователем. Ему было так тяжко и противно, что он чувствовал: если немедленно не поговорит с кем-нибудь об этом — его просто разорвет изнутри. Лучше было бы, конечно, поговорить с Ольгой, но сегодня им встретиться не удастся. И завтра тоже.
— Ну и что? — Лена непонимающе фыркнула. — Ну и не писал бы, в самом деле. Подумаешь, проблема! Что ты ищешь себе трудности на ровном месте! И вообще, я бы не стала спасать репутацию этой шлюхи.
— Но муж-то тут при чем! — воскликнул Сергей. — И вообще, я не это с тобой обсуждаю. Я знаю, что поступил правильно, и в твоих оценках моего решения не нуждаюсь. Я тебе про следователя говорю.
— И что следователь?
В прекрасных темно-серых глазах жены плескались одновременно обида и скука. Неверную жену она еще готова была пообсуждать, а вот про следователя ей было откровенно неинтересно.
— Следователь, человек, стоящий на страже закона, открыто предложил мне этот самый закон нарушить. Это говорит о том, что правоохранительная система гниет и разрушается, и совершенно непонятно, как мы будем жить дальше, если исчезают не только моральные ориентиры, но и правовое мышление уничтожается на глазах.
— Но, Сережа, это же следователь хотел нарушить закон, а не ты. Ты врач, чего ты так переполошился, какой с тебя спрос? Он тебе предложил не писать про беременность — ну и не пиши, с тебя взятки гладки, ты в законах разбираться не обязан.
Не обязан! Ленку волнует только одно: будет спрос — не будет спроса, накажут — не накажут, уволят — не уволят. А такие материи, как самоощущение человека, как его спокойная совесть и внутренняя честность, ей недоступны. Абсолютно. Она никогда не поймет, о чем он ей толкует.
Через пару дней ему все-таки удалось вырваться к Ольге.
— Ты же понимаешь, — горячо говорил он, — что любое поражение армии начинается с незастегнутого воротничка у солдата. Есть правило: воротничок должен быть застегнут. И все это правило обязаны выполнять. Как только появляется хотя бы один человек, который считает, что имеет право делить правила на важные и неважные и не выполнять то, что лично ему кажется несущественным, начинается разложение.
— Ты совершенно прав, — кивнула Ольга, — сегодня ты скроешь по своему усмотрению беременность, потому что сочтешь ее незначительным фактом и потому, что тебе жалко мужа потерпевшей, завтра ты уже скроешь факт значительный, например, врачебную ошибку, потому что тебе покажется, что кто-то не очень виноват и жалко его сажать, а послезавтра ты, извлекая из головы трупа топор, напишешь в свидетельстве о смерти «Бронхиальная астма» и не стесняясь возьмешь за это деньги. И станешь ты, Саблин, не судебно-медицинским экспертом, а проституткой.
— Значит, если Гречихин ко мне еще раз придет, то я…
— То ты ему ничего не скажешь, — улыбнулась Ольга. — И это будет правильно. Надо жить так, чтобы в зеркало смотреться было не страшно и не противно. А для тебя, Саблин, есть еще одно немаловажное обстоятельство: тебе нельзя испытывать чувство вины. Поэтому нужно сделать так, чтобы Гречихин не страдал по твоей вине.
Насчет чувства вины Сергей тогда не очень понял, но углубляться не стал.
* * *Бестолковости и лени среднего медперсонала в отделении нейрохирургии этой больницы поистине не было предела. Саблин не переставал удивляться, как могло получиться, что здесь даже не каждая вторая медсестра, а две из трех забывали выполнять назначения врача, а если удосуживались все-таки делать то, что предписано, то делали это самым диким образом. Чего стоила одна только история с капельницами, назначенными Вере Никитичне после операции на позвоночнике: медсестра привозила стойку в час ночи, капельница была рассчитана на три часа, в палате лежали шесть человек, и свет был только верхним. Иными словами, каждая капельница Веры Никитичны оборачивалась тем, что не спала вся палата в хирургическом отделении. «Все стойки заняты! — раздраженно отвечала медсестра, когда больные пытались протестовать против такого издевательства и требовали дать им возможность нормально спать. — Вас много, вам всем капельницы назначают, а стоек не хватает. Если вы такие умные, купите сами стойки за свои деньги, тогда вам будут ставить капельницы в удобное для вас время».
И с другими процедурами и манипуляциями происходило то же самое. Вера Никитична лежала в стационаре уже полтора месяца, и каждый божий день Сергей, если не дежурил, приезжал и контролировал процесс, ругался с медсестрами, совал мятые десятидолларовые бумажки санитаркам, объяснялся, стараясь сохранять вежливость, с доктором, который, на взгляд Сергея, делал не совсем правильные назначения. Конечно, вмешиваться в лечебный процесс, проводимый другим врачом, — верх неэтичности, если ты не начальник этого врача, но как же еще поступать, если дело касается твоего родственника и ты видишь, что врач больше похож на тупого недоучку, чем на настоящего медика?! Молчать и смотреть, как он с дурна ума губит здоровье тещи? Сначала лечащий врач «проглядел» начинающиеся пролежни на бедрах и коленях и не дал вовремя соответствующие указания медсестрам, которые спохватились только тогда, когда приехавшая днем после работы Лена стала проводить гигиенические процедуры с лежащей неподвижно на животе матерью. Но когда Сергей обратил внимание на то, что Вера Никитична кашляет и появилась одышка, он спросил, что сказал врач, и услышал в ответ, что «доктор назначил мукалтин». Какой мукалтин, когда тут явно попахивает застойной пневмонией! Тут уж Саблин не выдержал и отправился искать лечащего врача, которого с максимально возможной деликатностью убедительно попросил пригласить к Вере Никитичне терапевта. Сказать, что врач был недоволен, — это ничего не сказать, но, видно, взгляд у Сергея был уж очень выразительным. Терапевта пригласили, после чего было назначено более адекватное лечение. Однако сестры продолжали халтурить, и борьба с пролежнями превратилась в ежедневную борьбу Саблина с персоналом. Кроме того, теще вместо назначенных врачом наркотических анальгетиков почему-то кололи спазмолитики. Впрочем, слово «почему-то» было совершенно неуместно, ибо причину Саблин понял почти сразу: обезболивать больную следовало морфином, который очень соблазнительно было сэкономить и продать «налево», заработав на этом.
