Аркадий Макаров - Парковая зона
– Да вот, старый монах-отшельник хочет прикупить себе избенку, – съёрничал Иван, показывая глазами на вино.
Буфетчица строго погрозила тонким, как сигаретка, пальчиком с огненно-красным ноготком:
– Это не тот ли монах-отшельник, что в «Декамероне» прописан?
Метелкин искренне удивился ее «начитанности».
– Да-да! Он самый, который умеет загонять дьявола в ад, чтобы тот не бодался.
Явная наглость клиента и откровенная похабщина ничуть не привели ее в смущение, напротив, она недвусмысленно подмигнула Ивану, сказав, что для таких, как он, грешников, и стража на вратах ада не помеха.
Чувствовалось, что молодуха с явной охотой включилась в его игру.
– А стражника ада зовут Аня, да? – протянул Иван по слогам.
Она удивленно подняла свои по-мужски густые, темные брови. Эти шмелиные бархотки на ее лице будили всяческие фантазии, вызывая желание физической близости.
Он показал глазами на фартук, где крутой вязью было вышито – «Аня».
Новая знакомая весело рассмеялась.
– Метод дедукции! – поднял Иван с дурашливой значительностью указательный палец.
Аня потянулась к полке буфета, привстав на цыпочки так, что обрез платья, поднявшись, обнажил розовые, без единого изъяна ноги почти до самого основания, до белой косыночки трусиков…
Жарко! Иван, мотая головой и захлебываясь воздухом, расстегнул пуговицу на рубашке.
В руках у Аннушки оказалась тяжелая, толстого стекла бутылка.
Соскользнув, бутылка повалилась боком на прилавок. Иван легонько толкнул горлышко посудины, и его «Монастырская изба» закрутилась вокруг своей оси на скользком пластике.
– Избушка, избушка, повернись ко мне передом, а к Аннушке – задом.
Но бутылка, вопреки его просьбе, обернулась к нему своим толстым вогнутым дном.
– Ну что, красавица, целоваться будем, или как?
Аннушка, сказав «Или как», подхватила бутылку, ловко ввернула штопор и резким движением выдернула пробку, которая при этом издала характерный звук крепкого поцелуя.
Пить в одиночку – это все равно что играть с самим собой в «подкидного дурака»: скучно.
Иван взял из рук Аннушки посудину и наполнил два стоящих рядом больших фужера.
От электрического света вино в фужерах отсвечивало теплым янтарем, невольно вызывая чувство жажды.
На предложение Метелкина выпить за знакомство Аннушка отрицательно покачала головой и показала пальцем наверх, давая понять, что начальство не разрешает.
Он знал, что в таких заведениях особых строгостей не наблюдается, и само начальство смотрит на это сквозь пальцы.
– А что начальство? Начальству нужны «мани-мани», – сказал Иван.
– Ты так думаешь, да? – Аннушка, поколебавшись, ущипнула тонкую ножку фужера, поднесла его к губам и, не допив, поставила на стойку.
Мягкое вино ложилось лекарством в обожженный водкой и плохим вермутом желудок Метелкина.
Здесь, в буфете, было хорошо и уютно. Иван пододвинул стоящий рядом тяжелый табурет и примостился на нем, весело поглядывая, как Аннушка работает, принимая заказы от официанток и разливая водку в маленькие стеклянные графинчики.
Желтые тюбетейки пробок так и вылетали из-под ее руки. «И в воздух чепчики бросали», – вспомнился не к месту Грибоедов.
Как пьяный дебошир в дверь, по барабанным перепонкам колотил резкий звук тяжелого рока. В этом бедламе слова были пустой тратой сил – все равно не услышишь, и Метелкин, долив Аннушке бокал, знаками предложил выпить еще.
Она, махнув рукой, – а, была не была! – снова двумя пальчиками ухватила ножку бокала и поднесла его к губам.
На этот раз вино было выпито до дна.
Промокнув губы бумажной салфеткой, Аннушка скомкала ее и бросила в стоящую рядом коробку из-под вина, затем достала с полки пачку «Мальборо» и, вытащив из нее две сигареты, одну предложила Ивану.
Она пододвинула к нему объемистую стеклянную пепельницу, уже полную окурков, и они оба, весело переглядываясь, продолжили молчаливый разговор.
И третий, и четвертый бокал были выпиты, и клиент с воодушевлением, наклонившись над стойкой, уже кричал своей новой знакомой нежности известного назначения. Она в ответ вскидывала свои пушистые ресницы и, заливаясь смехом, обнажая белые чистые зубы, обдавала Ивана дыханием, смешанным с молоком и мятой.
Стараясь перекричать невообразимый грохот музыки, он прислонялся к ее уху и норовил щекой потереться о мягкие волосы. У него от этого дыхания, выпитого вина и ласковых прикосновений, как у мальчишки, закружилась голова.
Да и у нее щеки раскраснелись, а пальцы теребили тяжёлую мужскую руку.
Теперь грудь за тонкой тканью держала взгляд клиента, как собаку на привязи.
Аннушка смеялась, откидывая назад голову, то и дело всплескивала руками над его очередной шуткой.
Иван следил за каждым ее движением, отмечая раз за разом все новые и новые прелести.
Ладони ее были шелковисты на ощупь и прохладны, он подносил их к губам, остужая себя и от этого еще больше распаляясь.
Метелкин был уже почти влюблен в нее, и в этот, ставший сказочным, вечер никак не хотел с ней расстаться. Да и Аннушка чувствовала, наверное, то же самое.
Он сразу и не заметил, как вторая бутылка вина похудела наполовину, и ему стало необходимо выйти.
Иван с неохотой поднялся со стула. Аннушка с улыбкой помахала ему ладошкой из стороны в сторону, как протирают окна. Он кивнул ей в ответ и вышел.
В туалете было, как и положено, сыро и мерзко. Изъеденные известью и мочой бетонные полы сочились, выделяя из пор дурную влагу.
Подняв глаза, Метелкин увидел у писсуара Фому, стоящего к нему спиной. Его тяжелый загривок, поросший коротко стрижеными волосами, покраснел от напряжения – человек делал свое извечное дело.
Вступать в разговор с ним Ивану вовсе не хотелось, и он, «не узнавая» его, встал рядом.
Но Фома уже повернул к нему голову.
– Ну что, начальник, тоже полный х… воды принес? – скалился он в пьяной улыбке.
Чтобы уйти от его рукопожатия, Иван быстро занял свою позицию, кивнув ему головой. Ладонь Фомы на секунду повисла в воздухе и медленно опустилась.
По неряшливому виду Иван понял, что Фома весь день круто гулял, а теперь еще пришел накинуть, так сказать, на сон грядущий.
Так вот почему его сегодня не было на работе! Прогулом его, конечно, не удивить, но завтра попугать надо.
Если бы Иван знал, что потом случится, он не думал бы так уверенно…
Встряхнувшись для порядка, как мокрый пес, Фома остановился, поджидая прораба. Его присутствие раздражало, но что поделать? Иван вздохнул и повернулся к выходу.
Пока Метелкин в вестибюле приводил себя в порядок перед зеркалом, Фомин куда-то исчез. Облегченно вздохнув, Иван снова направился в буфет, но там обнаружил, что Фома, сграбастав в свои широкие объятья Аннушку, лезет к ней целоваться. Двумя руками упираясь ему в грудь, девушка откинулась назад, явно противясь. На ее лице был то ли гнев, то ли страх, – Иван так и не понял.
Увидев вопросительный взгляд Метелкина, Аннушка уронила руки, и Фома тут же всем телом накрыл ее, заодно смахнув с прилавка всю посуду, а с нею вместе – ещё недопитую бутылку «Монастырской избы».
Затем, оглянувшись, осклабился и полез поднимать рассыпанную стеклотару. Разогнувшись, посмотрел на свет опустошенную бутылку, поставил ее перед Иваном, и, промычав что-то оскорбительное, покачиваясь, вышел из зала. Скандал поднимать не стал, вероятно, из-за находившейся в зале милиции.
Аннушка поправила прическу и принялась торопливо объяснять Метелкину, что этот негодяй Фома не дает ей прохода. Даже жениться обещал. Но что ей с этой пьянью делать? А то она лучше не видела!
В том, что она видела мужиков и получше Фомы, у Метелкина сомнений не было: вот и он сам стоит перед ней, уже готовый к приключениям.
Вечер был скомкан и, к сожалению, имел далеко идущие последствия, которые не заставили себя ждать.
Фома все рассчитал.
В тот день он занимался сварочными работами на эстакаде, на самой верхотуре, где только небо да ветер.
Туда, на площадку обслуживания, можно было добраться только по вертикальной лестнице и – через лаз в стальном настиле.
Площадка уже была покрыта профильным железом, и теперь эти листы следовало закрепить электроприхватками к несущим конструкциям – попросту балкам.
Работа самая примитивная. Фома сидел наверху и, как дятел, все стучал и стучал стержнем электрода по металлу.
Это прораба раздражало. Наверное, электроды были отсыревшие, плохого качества, и электрической дуги не держали. Конечно, сварка – одно мучение.
Не облегчить работу Фоме, а проконтролировать – чего это он все там стучит? – Иван полез наверх, заодно взяв из прокалочной печи еще горячие электроды, завернув их в лоскут от старой спецовки.
На этот раз, как на грех, на голове у прораба не было защитной каски – от неё устает голова, и при каждом удобном случае каску эту хочется где-нибудь забыть.
