ЛЕВ КВИН - ЗВЕЗДЫ ЧУЖОЙ СТОРОНЫ
Мне ничего не оставалось, как козырнуть и выйти…
Вместо меня третью группу повел сам Комочин.
Все прошло удачно. Первая машина, следуя на большой скорости, едва успела затормозить у знака. Чуть не уткнувшись в нее, остановилась и вторая, за ней третья и четвертая. Гранатометчики сработали четко. Взрывы опрокинули две машины. Точного количества убитых и раненых мы так и не узнали, но уже одно то, что комочинская группа осталась без работы, говорило само за себя.
В тот вечер в нашем клубе у теплой плиты только и было разговоров, что об удачной боевой операции. Хмурыми ходили двое. Густав, который, кидая гранату, вывихнул руку. И, конечно, я. Почему Комочин не пустил меня? Ведь пойти на квартиру я мог и позднее.
Я не выдержал. Преодолевая самолюбие, подошел к нему и спросил прямо. Он ответил неожиданно полушутя, полусерьезно:
– Сам виноват.
– Как?!
– Не надо было идти в радисты – волей-неволей я вас должен беречь. – И добавил, видя, как я помрачнел: – Не огорчайтесь. Вы уже и так ветеран, весь город знает о ваших танках.
– Могли прямо сказать. А то придумали какую-то квартиру.
– Нет, квартира нам, действительно, нужна. И я прошу вас: присматривайтесь к хозяевам. Говорят, неплохие люди. Он – адвокат, в свое время даже брал на себя защиту арестованных коммунистов. Но это было давно.
– Они знают что-нибудь про роту?
– Ничего. И про вас тоже.
– А зачем нам квартира?
Он произнес одно только слово:
– Рация.
– Есть? – радостно воскликнул я.
– Нет… Но, возможно, скоро будет.
Я не стал больше ни о чем спрашивать, хотя вопрос так и вертелся на кончике языка.
Что ни говори, а капитан Комочин все-таки приучил меня сдерживать любопытство.
Я присматривался к своим хозяевам, а они присматривались ко мне.
Хозяев было трое, точнее, два с половиной. Адвокат Денеш Тибор. Его жена Денеш Тиборне – в Венгрии женщины, выходя замуж, принимают не только фамилию, но и имя мужа. Их сынишка, тоже Денеш Тибор. Чтобы не путать с отцом, дома его называли Тиби.
Кстати, именно с этой половинкой хозяина, десятилетним Тиби, аккуратным, прилизанным, вежливым мальчуганом, у меня произошел инцидент, который напомнил, сколь непрочно и призрачно мое так называемое легальное существование.
Тиби вернулся из школы. Мы с ним столкнулись на лестнице, в дверях.
– Что несешь? – спросил я, как и полагается взрослому, покровительственным тоном.
– Две единицы, – с достоинством прозвучало в ответ.
– Хороший ученик! Родители-то как обрадуются.
– У меня всегда одни единицы, – подтвердил Тиби с таким гордым видом, что я рассмеялся:
– Куда уж лучше!
Мадам Денеш, открывая нам дверь, вступилась за сына.
– Да, его очень хвалят в школе.
Тут я, к счастью, почуял неладное и поспешил превратить все в шутку. А позже вспомнил. Когда я, случалось, приволакивал «плохо», дядя Фери шутил: «В Венгрии ты бы считался хорошим учеником».
Потому что в венгерских школах лучшая отметка – единица, а худшая – пятерка…
Хозяйку я раскусил в первый же день. Собственно, нечего было и раскусывать. Простодушная болтушка с вечно испуганными глазами, занятая нарядами, прическами и сплетнями. Она была целиком поглощена новыми обязанностями: за несколько дней до моего вселения адвокат в целях экономии уволил прислугу, и мадам Денеш теперь сама вела хозяйство, то есть прибиралась в комнатах и варила утренний кофе – обед и ужин приносил в большой корзине официант из ресторана.
Рано утром голова мадам Денеш просовывалась в дверь моей комнаты. Под полотенцем на волосах, словно под чехлом на еще не открытом памятнике, угадывались контуры сложного парикмахерского сооружения.
– Вы не спите, лейти?
Она всех называла сокращенными именами. Мужа – Дени, свою подругу – лошадеподобную особу со вздыбленными волосами – Води. Я с момента появления в доме стал называться «лейти» – от «лейтенант».
– Нет.
– Тогда я у вас приберусь. Заметьте, я всегда начинаю с вас,- кокетливо улыбалась она.
Разумеется, с меня! Ей не хотелось так рано будить мужа и Тиби.
Она подметала пол, извергая одновременно целый водопад слов. У нее была очень своеобразная манера разговаривать:
– Вчера вечером звонила Води – вас как раз не было дома… Ой, да что я, вы, наверное, уже знаете?.. Нет, нет, вы еще не можете знать. Хотите, я вам расскажу, как это произошло?.. Так вот… Ах, мне только что пришло в голову, что, может быть, не следует вам говорить. Води просила, чтобы никто не знал. Она три раза повторила это. Да, да, я точно помню! Один раз в самом начале, когда она только начала рассказывать, а потом в конце, дважды… Но раз я начала… Теперь уже неудобно не рассказать, правда? Просто неприлично – начать и замолчать… Так вот слушайте…
Нет, все же это нехорошо с моей стороны. Ведь Води просила… А, все равно! Вы ведь ей не скажете, правда?.. Так вот…
В результате выяснилось, что Води говорила про наш недавний налет на гестаповцев.
Потом меня приглашали к утреннему кофе. За столом сидел и адвокат Денеш в стеганом халате, из-под которого выглядывала белоснежная сорочка с черной бабочкой.
Сам Денеш занимал меня, разумеется, больше всех в доме. У него было умное лицо с сильно вытянутым вперед профилем. Темные редкие волосы, обильно смазанные бриолином, так тщательно прилизаны, что, казалось, у него черный, голый, до блеска отполированный череп. Иногда он кашлял, держась за грудь.
– Вот, господин лейтенант. – Он грустно, иронически улыбался. – Потерял здоровье, наживая состояние, а теперь теряю состояние, пытаясь вернуть здоровье. Игра явно не стоит свеч.
За столом он читал утренние газеты и, комментируя вслух прочитанное, осторожно прощупывал меня.
– О-ла-ла! – восклицал он, качая головой.
– Что такое? – заглатывал я приманку.
– Посмотрите… Восемнадцать тысяч триста сорок семь квалифицированных рабочих вывезены из Румынии в глубь Сибири.
– М-да…- неопределенно тянул я.
– Нет, вы только подумайте! – Он снова брался за газету, морща лоб, потом произносил: – А все-таки не следовало бы печатать такое сообщение.
– Почему?
– Видите ли… Тут все, конечно, достоверно. Мы с вами не усомнимся ни на минуту. Но некоторые могут не поверить. Уж слишком точная названа цифра: восемнадцать тысяч триста сорок семь. Могут спросить: откуда такая точность?
Я прикидывался дурачком:
– Там у нас, наверное, корреспонденты.
Он, не опуская газеты, бросал на меня быстрый испытующий взгляд:
– Вряд ли… Ведь Румыния оккупирована Советами.
– Тогда как же узнали?
– Вот я и говорю… Слишком точно! Слишком!
Как-то вечером он зашел ко мне в комнату с нилашистской листовкой в руке.
– Читали?
Я взял листок:
– «Велика опасность? Тяжелые бои? Пушки вот-вот заговорят у ворот Будапешта? Так что же? Конец? Конец всему?.. Нет! Мы победим! Все равно победим! Мы не можем не победить, ибо народ и вождь едины. Вождь верит народу, народ верит вождю. В этом залог нашей победы».
– Что вы, как военный человек, офицер, думаете об этом?
– О чем именно?
– О залоге победы.
Я решил чуть «приоткрыться» :
– Как военный, я предпочел бы более реальный залог победы. Танки, орудия, самолеты.
Он тоже пошел на откровенность:
– Мы с вами интеллигентные люди. Давайте признаем честно: война проиграна.
Я ответил неопределенно:
– Теперь уже многим так кажется.
Он спросил:
– Вы слышали о нападении на гестапо у нас в городе?
– Говорят, партизаны.
– А, комариные укусы!.. Холодно как! – Он тронул рукой батареи, в которых еле теплилась жизнь, зябко запахнул полы халата. – Десяток людей не может изменить ход истории. История движется неумолимо, и в ее жернова попадают как те, кто пытается задержать ход событий, так и те, которые хотят их ускорить. У меня свой взгляд на историю. Джордано Бруно вовсе не надо было лезть в костер. Да, красиво, да, эффектно. Но не разумно! Просто не разумно. Ведь ни один здравомыслящий человек не стал бы доказывать людоедам, что Эйнштейн гений, так? А Джордано решил доказать. Зачем? Ты сам знаешь, что бога нет, что существует множество миров – очень хорошо! Сказал другим – хорошо! Не верят – их дело. Не верьте, черт с вами, все равно позднее, когда поумнеете, придете к тому же. А он полез на рожон. И что же? Сожгли!
А ведь история все равно взяла свое, с Джордано или без него. Это одинаковое безумие: задерживать солнце и торопить солнце… Германия проиграла войну, и русские придут – это уже ясно. А придут ли они днем раньше или днем позже, не имеет никакого значения. У человека одна шкура и терять ее ради того, чтобы это случилось чуть-чуть быстрее – настоящий фанатизм. Это приводит к ненужным жертвам и только.
Мне хотелось схватить его за отвороты атласного халата, потрясти и крикнуть: «Я русский, русский! Вы понимаете, что говорите! Мы будем Джордано Бруно, мы взойдем на костер, а вы будете греться в пламени этого костра! Пусть, значит, льется наша кровь, а вам неважно, меньше или больше ее прольется! Да ведь и кровь ваших соотечественников тоже льется!»
