Евгений Воробьев - Охота к перемене мест
Обзор книги Евгений Воробьев - Охота к перемене мест
Охота к перемене мест
Евгений Воробьев — автор известных романов «Высота», «Земля, до востребования», повестей «Капля крови», «Незабудка», «Сколько лет, сколько зим», многих сборников военных рассказов и очерков.
Спустя четверть века автор вернулся к своим старым друзьям верхолазам-монтажникам, людям романтической профессии, нередко связанной с риском и опасностью. Роман «Охота к перемене мест» населен вечными кочевниками. Сегодня они живут и трудятся на берегах Ангары.
1
Над крышами согласно покачивают макушками и поскрипывают на ветру великовозрастные ели. В окна домов на окраинной улочке ломятся хвойные ветви.
Лишь перед клубом строителей простирается лысая, открытая всем ветрам площадь. Когда-то здесь бездумно вырубили густой бор, а прошлой весной заново засадили пустырь тщедушными, хилыми елочками.
Монтажник Маркаров, по прозвищу Антидюринг, пустил байку, будто деревца-уродцы прислали в Приангарск из Москвы с предновогоднего елочного базара как уцененные: москвичи от этих рахитичных елок отказались.
Дома в Приангарске стандартные, дома как дома, красотой не отличаются, но хорошо хоть, не угнетают унылым однообразием, так как наполовину скрыты тесно обступившими их елями и лиственницами.
А вот что касается клуба строителей «Спутник», можно подумать, что он построен в XVIII веке, самое позднее — в начале XIX, в стиле, который тот же Маркаров обозвал «замоскворецкий ампир». Если «Спутник» заснять на пленку и показать в кино, он легко сойдет за барский дом в богатой усадьбе, где живет не помещик средней руки, а вельможа, может быть сам генерал-губернатор.
По-видимому, чтобы еще издали любовались колоннами на фасаде, и повырубали ели. Вот почему эту площадь, которой присвоено громоздкое официальное наименование, горожане называют Елкипалки.
Зодчему удалось решить главную задачу, поставленную перед собой, — затемнить этими колоннами фойе на втором этаже, вестибюль и парадную лестницу.
Маркаров с серьезным видом уверял однажды крановщицу Варежку: управляющему трестом Пасечнику так понравился новый клуб «Спутник», что от полноты чувств он выкупил из крепостной зависимости гениального самоучку-зодчего.
В начале сеанса показали киножурнал «Новости дня». Среди прочих новостей — открытие движения по мосту. Министру какой-то промышленности дали ножницы, он разрезал ленту, и тепловоз осторожно пополз на мост. Но говорил министр на открытии вовсе не торжественно, а с такой кислой миной, что Маркаров вполголоса предположил:
— Скорее всего, он сказал: да будет нам земля пухом...
В конце киножурнала все оживились — показали драку в японском парламенте.
В тот вечер крутили фильм «Начало». Варежка не раз прослезилась, сочувствуя артистке Чуриковой, и когда кавалеры долго не приглашали ее, дурнушку, на танец, и когда артист Куравлев так бессердечно покинул ее и вернулся к своей законной злыдне.
Рядом с миловидной Варежкой сидел Садырин. Он предусмотрительно запасся билетами: если прошел слух, что картина интересная, в субботу днем билетов перед сеансом уже не достать.
На той неделе Варежку пригласил Чернега, но картина оказалась никудышная. Поэтому ему так хотелось купить билеты сегодня. И еще охота покрасоваться перед Варежкой в куртке под замшу — обнова.
Но когда до Чернеги дошла очередь, кассирша сунула ему билет во второй ряд, да еще с самого края. Пригласить Варежку на такие места он не посмел.
Садырин пролез к кассе вне очереди, наврал, что стоит с утра: ему помог наскоро завербованный лжесвидетель.
Места откололись что надо, и Садырин сидел, победительно поглядывая на ребят из бригады; те обреченно рассаживались перед самым экраном.
Как только погас свет, он подсунул локоть под руку Варежки, она отодвинулась.
Он пытался ее приобнять, Варежка сняла его цепкую руку со спинки стула.
Он угощал вафлями «Снежинка», она отказывалась.
В прошлую субботу она сидела в «Спутнике» рядом с Шестаковым. Скромник даже не шелохнулся. И плечом не пригрелся, и руки при себе держал. Будто не в темном зале сидел с девушкой, а в президиуме, на виду у всех.
Сегодня Шестакову и Маркарову места достались несколькими рядами дальше.
В самых чувствительных эпизодах фильма Варежка оглядывалась на Шестакова, спеша безмолвно поделиться впечатлениями; Садырина это злило.
А Чернега, вытягивая шею и привставая, из инвалидного второго ряда посматривал на Варежку. Та сидела полуотвернувшись от Садырина, что утешало Чернегу в его одиночестве во втором ряду на стуле номер два.
Иногда в голубой полутьме он видел только ее профиль, подсвеченный проекционным лучом. Что это она все время вертится?..
— Меня не так огорчила смерть Жанны д’Арк на костре, как встревожила драка в японском парламенте, — сказал Шестакову, выходя из зала, Маркаров. — Видел «Новости дня»? Вот тебе и знаменитая японская церемонность! За одного битого депутата двух небитых дают.
Садырин вышел после сеанса нагловато-раздраженный. Варежка тяготилась его ухаживанием и не скрывала этого.
— Получи за билет, — она остановилась в полутемном вестибюле в сунула Садырину в карман сорок копеек. — И в другой раз не давай волю рукам. Ты, Садырин, знаешь на кого похож?
— Ну?
— На пылесос.
— Сама придумала или тебе Шестаков помог?
— Сама... Проходишь по жизни, как пылесос, подбирая все, что плохо лежит. Сказала тебе черным по белому — иди своей дорогой. И не вздумай меня провожать. Ну-ка, шагом брысь!!!
Садырин нехотя отошел, а Варежка задержалась на ступеньках подъезда. Она не сразу отсердилась, серые глаза потемнели, румянец держался на смуглых скулах.
Варежка посматривала на скрипучую дверь, которую изнутри безостановочно толкали и дергали, не давая закрыться, — ну и народу!
Толпа схлынула, теперь дверь то открывали, то она с грохотом захлопывалась.
Чернега нерешительно потоптался на крыльце — подойти или не подойти к Варежке?
Накануне Чернега сходил в парикмахерскую и сделал перманент. Волосы завитые, смоляные, как у цыгана, почти до плеч. Он зачесывает волосы назад, они добавляют ему сантиметра два роста.
Когда Чернега вчера появился в общежитии, Маркаров хмыкнул: «У тебя прическа, как у Володи Ленского на дуэли. Куда, куда вы удалились...»
Варежка в сторону Чернеги даже не посмотрела. Он потоптался у подъезда еще с минуту и, благоухая дешевым одеколоном, ушел, не найдя себе компании.
Наконец появился Шестаков, Варежка подумала, глядя на него: «Вот ведь и в такой мелочи виден человек. Садырин вышел, едва не пришиб кого-то сзади, а Шестаков осторожно придержал тугую дверь, чтобы не ударить,женщину».
Она подошла к Шестакову, властно взяла его под руку, а попросила робко:
— Проводи меня, пожалуйста.
— С удовольствием. А куда?
— К девчонкам иду на примерку. Они свое общежитие девичьим острогом называют. — Она рассмеялась, смело открывая рот: так смеются девушки, которые помнят, что у них красивые зубы. — Сама бы пошла в монастырь, да много холостых! Вот ты, например... — Ох, Шестаков... — продолжала Варежка в том же тоне. — Был бы ты постарше, или, иначе сказать, была бы я помоложе — влюбилась бы...
Они шли по дощатому тротуару. На углу стояла продавщица мороженого и выкрикивала:
— Есть московское мороженое! Пломбир «Ту сто четыре»! Сливочный, реактивный!
— Елки с дымом! Эскимо самолетом стали присылать, — обрадовалась Варежка. — Ну и ну! Даже палочки московские... — Она достала деньги. — Я, между прочим, млекопитающее. А тебе взять?
— Спасибо, от него пить захочется.
Они миновали площадь Елкипалки и остановились у Доски почета. Шестаков поглядел на фотографию с подписью: «Крановщица Варвара Петровна Белых».
— А соседа моего узнал?
Самодовольное лицо. Передовик, который помнит о всех своих достоинствах и не забыл о них в момент, когда фотографировался.
— Такие залысины только у нашего Кириченкова.
— Он самый, не к ночи будь помянут.
— Чем же плох Кириченков? — усмехнулся Шестаков. — Процент самый высокий. Варит без брака. Анкета — заглядение. Все взносы платит аккуратно. На собрания на все ходит.
— А если ему заглянуть в душу? Вечная мерзлота! Ох, не везет мне с мужиками! Ни в личной жизни, ни с соседями по Доске. Невезуха! — Варежка протерла косынкой свою фотографию в верхнем ряду, без труда дотянувшись до нее. — Нас моют дожди, посыпает нас пыль... Тут на Доске компания большая. — Варежка вздохнула. — Как ты думаешь, Шестаков... Причитается каждому человеку доля счастья? Ты скажи — причитается?
Лицо ее не было в эту минуту ни обиженным, ни беззащитным, а допрашивала она Шестакова с ожесточением.
— Разве вы несчастливая?
