Максим Матковский - Попугай в медвежьей берлоге
Там, в прохладном темном кабинете, передо мной из мрака выныривали лица прошлого, я разговаривал с ними, и с одноклассником Димой, и с Кариной, и даже с учительницей пения, и с угрюмым Артуром. Я ставил их на свое место и фантазировал, как бы они поступили. Я представлял себя с Кариной в кинотеатре «Royal Cinema», где мы сидим поздней ночью только вдвоем и смотрим какую-то старую добрую комедию вроде «Один дома», в которой никто не умирает, и все будет хорошо, и все будет не напрасно…
На старом рынке я поднял руку и остановил первое попавшееся такси, с ходу отдал таксисту две тысячи лир и попросил отвезти меня в Алеппо на Гостиничную улицу.
Вестибюль отеля «Барон» пустовал, сквозной ветер лениво перекатывал по полу бумажный мусор и комья пыли, портье отсутствовал. У одной из дверей, ведущих в уборную, было выбито стекло, картины на стенах висели криво, по потолку от входа до коридорной тьмы тянулась широкая извилистая трещина, на ковре у дивана валялась раскуроченная деревянная ключница без единого ключа. Создавалось такое впечатление, что отель пострадал от землетрясения, а портье попросту сбежал.
Я медленно поднимался на третий этаж, половицы погруженной в мрак лестницы громко скрипели. Неожиданно моя левая нога провалилась в пустоту, но я схватился за поручень и не упал. Некоторые половицы отсутствовали, на их месте зияли черные дыры, из которых доносился гнилостный запах разложения.
Поднявшись на третий этаж, я осмотрелся. Ветер выл в коридоре, отель скрипел, хлопал ставнями, обрывки обоев свисали со стен, словно разорванные паруса судна, идущего ко дну, а люстра раскинулась на зеленой дорожке, точно мертвый осьминог из стекла и проводов.
Я переступил через люстру и заглянул из коридора в комнату номер 348. В открытое окно влетал горячий сухой ветер хамсин, занавески трепыхались и издавали громкий тревожный звук, похожий на звук крыльев птицы, угодившей в силки. Господин Фрайдей не стоял в своей привычной позе Терминатора у окна.
Под ногами шуршало стекло.
Зайдя в номер, я увидел картину целиком: господин Фрайдей лежал на кровати, широко раскинув руки, цвет его черной кожи приобрел синеватый оттенок, горло его было разрезано от уха до уха. Я слышал, как кровь буквально перекатывается с кровати на пол. Все было выпачкано кровью: и стены, и пол, и подушки, и наволочки, и простыни. Капли крови стекали по зеркалу справа от телевизора, струи крови попали на экран телевизора, кровь была даже на потолке.
Широко раскрытыми глазами господин Фрайдей уставился в бесконечность, его длинный бледный язык вывалился из раны в горле.
Рядом с кроватью стояла престарелая филиппинка, ее слипшиеся грязные, измазанные кровью волосы, закрывали лицо, а в левой руке она держала окровавленный нож для бритья с деревянной ручкой. Одно время таким ножом пользовался мой отец…
Меня вытошнило прямо под ноги. Выбежав вон из номера, я потерял равновесие на лестнице и кубарем покатился вниз.
– Аэропорт! – крикнул я и протянул таксисту тысячу лир.
Документы и деньги я прихватил с собой, оставалось только добраться до аэропорта и улететь хоть в Киев, хоть в Москву. Неважно куда, лишь бы покинуть страну.
– Аэропорт закрыт, – сказал таксист. – Заминирован.
– Дамаск? – спросил я и показал таксисту десять салатовых бумажек.
– Трассу перекрыли военные, сейчас не проехать…
– Через пустыню?!
– Невозможно, нет дороги…
А что, если все обойдется, подумалось мне, коробку я выкинул, господин Фрайдей убит, кроме филиппинки меня никто вроде не видел, а свидетельства филиппинки в случае чего не будут восприниматься всерьез. Она же убийца… чокнутая! А мой американский паспорт? Хранил ли господин Фрайдей его в номере?! Нет, он не мог быть таким дураком. «Хорошо, ладно, – лихорадочно соображал я, не отпуская таксиста. – Из улик осталась лишь рвота в номере? Будет ли СМЕШ изучать мою рвоту и сколько времени у них уйдет на анализ или экспертизу ДНК или что они там с ней будут делать?! Пока они очухаются, я придумаю, как вылететь из страны, обращусь в консульство, в посольство, наконец, дипломаты должны помогать, иначе зачем они штаны протирают?! А пока пересижу дома, в квартире, постараюсь обо всем забыть, ситуация в стране утрясется, правда? Правда!»
– Поехали в Табку, – сказал я таксисту и прыгнул на заднее сиденье.
Глава 42
Когда я поднялся к себе на этаж и увидел черный отпечаток ладони, то сразу все понял: меня подставили, сдали с потрохами, мне крышка, тайная полиция будет играть моей головой в футбол, сирийский СМЕШ полакомится моим сердцем, а домой в деревянном ящике они пришлют мои глаза, уши и нос.
Интересно, что скажут родители? Интересно, узнает ли сестра два моих близоруких глаза, которые так часто таращились на нее с ненавистью и презрением?! Узнает! Сестра схватит мое ухо и прокричит: «Доигрался, братик, доигрался?! Ну, и как тебе в аду?!»
Родителям сообщат: «Вашего сына казнили как шпиона. О да, вы многого не знали о собственном сыне, и, признаться, мы тоже не знали. Лэнгли взял его в оборот. Каков подлец, они обещали ему тепленькое местечко и кинотеатр! Он, наверное, полагал, что сделан из титана, а не из мяса с костями, как мы с вами? Расскажите про его детство. Расскажите, чем он увлекался и какие книги читал? С кем он поддерживал контакт в последнее время? Кто был его другом? Кто был его врагом? Кого он ненавидел, а кого любил?.. Да, извините, мы понимаем, что вам тяжело, смерть сына – дело непростое. Но вы обязаны отвечать на наши вопросы, ведь именно вы воспитали предателя. Перебежчика! Откуда мы знаем, можно ли вам доверять? Сейчас вы поедете с нами, а дом ваш перевернут вверх дном. Собирайтесь! Дом ваш разберут по кирпичику, не сомневайтесь. К прежней жизни вы уже никогда не вернетесь. Итак, вопрос номер первый: на кого вы работаете?»
Да, они долго будут допрашивать родителей и всех тех, с кем я имел дело в последнее время. Секретное подземелье за Киевом – вот где проведут мои близкие остаток жизни.
И во всем виноват именно я!
Черный отпечаток ладони на белой двери… Дрожащей рукой я сунул ключ в замочную скважину, распахнул дверь и схватил на кухне мочалку с моющим средством. Я принялся тереть отпечаток изо всех сил. Тер его и тер, а он не исчезал, тогда я попытался сорвать дверь с петель, плевать на соседей, пусть думают обо мне все, что хотят, пусть говорят: «Этот европеец-тихоня, проживавший в квартире напротив, окончательно рехнулся. Да он сошел с ума. Тю-тю, мажнун! Может, от жары? Европейцы не способны привыкнуть к нашему климату. У них, знаете ли, мозги плавятся от нашего солнца. Вытекают через уши. Или во всем виновата пустыня? Мы дремали дома и услышали шум. Этот агбаль (идиот) пытался выломать собственную открытую дверь. Он ее-таки выломал и куда-то утащил».
Куда-то?! Я хотел сжечь проклятую дверь! Но мне не удалось оторвать ее, и тогда в голову пришла гениальная мысль – закрасить или заклеить проклятый черный отпечаток!
Моя ладонь идеально подходила под отпечаток.
Они все продумали!
Я побежал на балкон, где хранился различный хозяйский инвентарь – от кальянов до лопат, и принялся искать, чем бы закрыть или замазать отпечаток. Но вместо инвентаря на балконе оказались банки с черной краской: открытые и закрытые, перевернутые и стоявшие, как надо, банки разных производителей, банки большие и маленькие, пол балкона и стены были вымазаны черной краской!
И тут я услышал визг тормозов во дворе.
Осторожно выглянув через окно, я увидел, как из микроавтобуса выпрыгнули четыре человека в защитной форме, их лица закрывали маски, у троих имелись автоматы Калашникова, и один в руке держал пистолет…
Глава 43
Они бросили меня в камеру полицейского участка на окраине Старого города. В камере воняло мочой и имелось окошко размером со спичечный коробок, через которое проникал лучик бледного электрического света. Камера была таких размеров, что спать в ней, вытянувшись в полный рост, не представлялось возможным. Под дверью постоянно дежурил автоматчик. Я изучал стены, пытался достать до потолка, но ничего полезного не обнаружил. Из еды давали заплесневелую лепешку, выпачканную в грязи, и мутную воду с привкусом дизельного топлива. На зубах скрипел песок. Я утратил чувство времени и не мог понять, день сейчас на дворе или ночь? И сколько суток прошло с момента моего заточения? Для испражнений мне иногда приносили ведро, а иногда и не приносили.
Я просил их предоставить телефон для связи с посольством, но они игнорировали мои просьбы и вообще не разговаривали со мной.
А потом пришли пьяненький Халид вместе с Арафатом, выволокли меня из камеры и затащили в абсолютно пустую комнату со стенами без штукатурки. Под потолком сиротливо висела лампочка на длинном проводе. Арафат стоял с автоматом у двери, а пьяный Халид, периодически засовывая дуло пистолета мне в рот или приставляя пистолет к виску, беседовал со мной.
