Ирэн Роздобудько - Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь (сборник)
У Бо были белесые, торчащие «ежиком» волосы и почти прозрачные глаза. По носу и рукам расползлись мелкие рыжие веснушки.
– Представь, Майкл, этого парня я здорово лупил в детстве! – говорил Джейк, уплетая гренки (зная о возможности подобных вторжений, я всегда держал наготове гренки, густо политые чесночным соусом, – лучшего деликатеса для старины Джейка не существовало). – Я, правда, этого совершенно не помню. Родители рассказали. Кстати, папашка нашего друга покруче моего будет…
Родители Бо Деррика обитали в самом престижном районе Санта-Барбары и действительно считались нехилыми миллионерами (или что-то вроде того), безумно любящими своего единственного наследника. Бо оказался неплохим парнем, несмотря на то, что являлся самым примерным студентом университета, жил в роскошном особняке, подаренном заботливыми предками, и ежедневно менял сорочку.
Когда Бо Деррику подарили «Сесну», Джейк околачивался где-то на Сицилии и событие пришлось отмечать в кругу малознакомых мне однокашников бедняги Бо – он счел своим долгом пригласить меня на эту чертову вечеринку.
Теперь уже невозможно восстановить в памяти хронологию того вечера. Помню, что я сидел на низкой кушетке в окружении батареи бутылок и мне было невероятно скучно от длинных разговоров этой платиново-бриллиантовой молодежи. Уж слишком их болтовня отдавала сериальным «мылом». Я не понимал смысла шуток, а они приходили в полный восторг от острот друг друга и напоминали мне токующих тетеревов на солнечной поляне. С подобным я сталкивался и там, в своем городе, в некогда существовавшем своем мире.
В конце концов я решил подпоить «сопляка Бо», а потом высказать все, что я думаю по поводу их сраного капитализма. Конечно, я был не в лучшей форме, и на этой вечеринке явно не хватало Джейка. Уж он-то смог бы поставить всех на уши! Бо смотрел на меня тихими овечьими глазами, а я лепил ему что-то невразумительное про «мамину юбку», «тарелочку с голубой каемочкой» и «г…ную массовую культуру, от которой спастись можно только суицидом». И всячески восхвалял бродягу-Джейка, пьющего «огненную воду» у берегов Сицилии.
Розовое лицо Бо Деррика постепенно приобретало пунцовый оттенок, уши побурели, как переспелые помидоры. А потом он предложил пари: «Сесна» без труда долетит до Сицилии. Даже если бы он предложил совершить пару витков вокруг Луны, я был бы в восторге и согласился лететь хоть на чертовом помеле. Лишь бы не сидеть в душной квартире-студии среди прыщавых отпрысков Санта-Барбары.
– Молодец, старик! – сказал я, хлопая Бо по узкому плечу. – Это классная идея! Такая идея могла прийти в голову только настоящему бойцу.
Этого было достаточно, чтобы Бо скрылся в комнате и выбежал оттуда через минуту в полной экипировке, протрезвевший и готовый к подвигам. Мы большой толпой вывалились из дома и направились к новенькой «Сесне», стоящей посреди стриженой лужайки, больше напоминавшей настоящее летное поле. Перед самой посадкой более трезвые граждане свободной страны хватали нас за руки, будто было возможно удержать то, что уже сдвинулось в нас, как снежная лавина.
Бо надел шлем, второй протянул мне. Заработал мотор, и мы помчали в приближающийся рассвет, оставляя за собой огни большого города.
Внизу еще висела серая дымка, но стоило самолету прорвать ее невидимую мембрану, как на нас обрушились потоки золотого света, настолько плотные и ощутимые, что мне захотелось высунуть из кабины голову и освежиться под ними, как под душем. Самолет набирал высоту. Это была двухмоторная турбовинтовая «Сесна-421», славный «конек» для полетов средней дальности, и Бо не сомневался, что после дозаправки в Мемфисте Атлантику мы перескочим без проблем. Я не успел оглянуться, как самолет оказался за границей облаков – они уже были внизу, под нами. Небесное поле битвы предстало перед моими глазами: облака клубились, образуя самые причудливые формы, которые казались мне воинственными. Из густой молочной пены то и дело выныривали головы коней и всадников, слоновьи лбы, вздыбленные шеи верблюдов и чешуйчатые хвосты гигантских драконов. Все они, как на картинах Босха, слились в одну тревожную и в то же время величественную биомассу, в нечто, символизирующее пожирание одних существ другими. Я отчетливо видел погибающего римского легионера, насаженного на пику, чьи-то руки, последним отчаянным рывком выталкивающие на поверхность стихии скрюченное тельце младенца, гряду островов, окруженную трехголовыми чудищами, стадо бизонов, вздымающих клубы небесной пыли, раскидистое дерево, в кроне которого прятался грифон. Картинки все время менялись.
– Если замерз – надень спасательный жилет! – крикнул мне Бо. Он не отрываясь смотрел вдаль, и вид у него был взрослый и значительный.
В жилете мне действительно стало теплее. Через час-полтора края облаков порозовели, и картина «битвы» сгладилась, округлилась и потеряла свою агрессивность. Теперь под нами взрыхлился клубничный коктейль, и тонкие лучи солнца напоминали соломинки, торчащие в бокале. Ровный гул убаюкивал, и я блаженно прикрыл глаза. Здесь, в облаках, запросто воссоздающих картины всех времен, я мог бы жить вечно.
Я проснулся от того, что Бо кого-то громко выругал по рации.
– Проблемы, Бо?
– Пустяки. Скоро будем над Средиземным! Конечно, столкновения с полицией не избежать… Зато посмотри, какая красота!
Теперь небо было совершенно ровным, как чистый лист бумаги, и только изредка, на большом расстоянии друг от друга, возвышались небольшие холмы.
– Бо, – крикнул я. – Это – небесное кладбище! Вот где хоронят праведников!
– Хотел бы я лежать тут, – заорал Бо. – Кра-со-та!
– Может, выйдем, побродим?..
Небо под нами действительно напоминало твердь. Казалось, что на этой гладкой площадке можно играть в гольф.
– Вначале выпьем кофе! – предложил Бо и протянул мне термос.
Вот молодец! Собираясь, он не забыл прихватить с собой не только термос с кофе, но и бутерброды. Завтрак в облаках – это было великолепно!
Через каких-нибудь пару часов мы расскажем об этом Джейку (если, конечно, Бо удастся нормально приземлиться). Но об этом пока думать не хотелось…
Над Гибралтаром «Сесна» снизилась, и под нами потянулась другая твердь – такая же зыбкая, как и воздух. Мне стало неспокойно. Бескрайнему водному простору не было конца. Я с любопытством поглядывал вниз. Море выглядело, как крашеный шифон: мелководье отливало желтизной, плавно переходящей в насыщенную лазурь, и все это пространство в свете солнца, казалось, было покрыто золотой сетью, равномерно колыхающейся на воде. Хребты рифов, кое-где выступающие над поверхностью, напоминали спины доисторических драконов.
Лицо Бо стало сосредоточенным, мотор покашливал. Мы летели все ниже.
– Бо, ты собираешься сесть на воду? – не выдержал я.
Он не ответил, даже не повернул головы.
«Черт с тобой, упрямый осел!» – подумал я и снова прикрыл глаза.
Не знаю, сколько прошло времени (я задремал), когда холодный воздух со свистом ворвался в кабину. Бо с силой толкнул дверцу с моей стороны и впился в мое плечо. Сперва я подумал, что он хочет удержать меня и не сразу сообразил, что рука – отталкивает.
– Майкл, старик, – веснушчатое лицо Бо было совершенно серым. – На тебе жилет… Прыгай!
«Сесна» стремительно шла вниз в полной тишине.
– Прыгай же, Майкл! – худосочная ручонка Бо налилась свинцом и заработала, как поршень. – Это – Средиземное… Берег где-то рядом. Мы все-таки долетели. И я… я выиграл пари…
Потом все разворачивалось стремительно и непоправимо. Я выскочил из кабины, как пробка, и полетел вниз, в золотую сеть, в обжигающую синеву. «Сесна» скользнула по косой, как ныряльщик, прыгающий со стартовой тумбы. Это я еще успел заметить, прежде чем надо мной сомкнулась водная гладь.
Потом, повинуясь инстинкту самосохранения, я, как паук, закарабкался вверх, ничего не соображая и яростно отгребая ногами и руками тонны воды. Ее было слишком много…
Когда меня вытолкнуло на поверхность и моя голова, как арбуз, беспомощно заколыхалась на воде, с «Сесной» все было кончено. Она бесшумно и жутко ушла под воду и, скорее всего, уже была глубоко подо мной, а золотая сеть моря вновь мерно колыхалась, ослепляя меня.
После первых секунд полного душевного ступора, во время которых я совершенно ничего не чувствовал, пришел страх. И я понял, почему для остроты восприятия в романах часто добавляют к этому слову другое – «нечеловеческий», ибо чувство, медленно восходящее во мне от кончиков пальцев на ногах, не имело ничего общего ни с чем, что мне приходилось переживать ранее. Страх сковал меня. Я висел на воде, как поплавок, и не парализованным оставалось только сердце, оно билось на всю вселенную и вздымало волну, как винт моторной лодки. По крайней мере, так мне казалось. На самом деле море было спокойным, теплым, погода – солнечной, ветра не было. Можно было подумать, что я заплыл сюда самостоятельно (плавал я неплохо) и в любую минуту могу повернуть на берег, на пляж, в сутолоку людских тел, в шумное курортное безделье… Но, как бы я ни вертел головой – во всем радиусе, который был доступен моему глазу, не было даже одинокого рифа. А еще я высматривал Бо Деррика, хотя это было бесполезно.
