Джонатан Кэрролл - Деревянное море
— Здесь нам больше делать нечего. Поедете с нами в больницу?
— Паулина, хочешь ехать с мамой? А меня подвезет Джордж.
Я подумал, неплохо бы остаться наедине с Джорджем пусть хоть на десять минут и обсудить ситуацию. Примерно за столько можно добраться от нашего дома до городской больницы.
Она снова напряглась как струна.
— Нет! Я не поеду в «скорой»! Я не хочу, Фрэнни. Пожалуйста, позволь мне сесть к Джорджу. Пожалуйста!
От этой ее внезапной истерики все мы слегка опешили. На дипломатические ухищрения времени не было, и я схватил ее за плечи и встряхнул:
— Прекрати! Все в порядке, детка. Не хочешь в «скорую» — не надо. Поедешь с Джорджем, а я сяду к ним и буду рядом с мамой. Успокойся, ладно? Все будет в порядке.
Пока я произносил эту речь, она смотрела в пол и беспрестанно кивала, как будто вместо шеи у нее была пружина.
— Ладно. Хорошо. Согласна. Мы с Джорджем поедем следом. Но вот еще что, Фрэнни: можно мне спросить у врачей о моей татуировке, когда мы будем в больнице? Ну, из-за чего она исчезла?
О чем это она, черт побери? Когда до меня дошло, о чем она спрашивает, мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы перенестись в прошедшее утро.
— Лучше не надо. Как-нибудь в другой раз. Сейчас надо думать только о Магде.
— Хорошо. Фрэнни, а Джи-Джи приедет в больницу?
— Я… Не знаю, детка. Просто не в курсе, где он сейчас.
Магда пришла в сознание в машине. Я перед этим говорил с одним из фельдшеров, он, как выяснилось, увозил из школы тело Антонии Корандо. Я его не узнал.
— Фрэнни!
Голос моей жены звучал очень мягко и сексуально. Такое впечатление, как будто она зовет меня к себе в постель. Может, она уже не раз успела произнести мое имя, но так тихо, что я не расслышал.
— Магда, ты как? Как самочувствие? В голове туман, да?
Я прижал пальцы к ее виску и принялся массировать. Кожа на ее лице была где-то холодной, а где-то — горячей.
Она моргнула раз-другой, не отводя затуманенного взгляда от моего лица. Открыла было рот, но ничего не сказала. Ее язык стал серым и каким-то сморщенным. Она медленно поворачивала голову, с недоумением оглядывая все вокруг и явно пытаясь понять, где она.
— Ты потеряла сознание, Маг. Мы в «скорой», едем в больницу. Хочу, чтобы тебе сделали обследование. Я созвонился с доктором Закридесом, он уже ждет нас.
Она легонько коснулась моей кисти, провела по ней пальцем, потом ее рука бессильно упала. Сказала что-то — я не расслышал. Я наклонился к ней поближе. Она приложилась к малому источнику энергии, остававшемуся у нее, и смогла произнести еще раз:
— Тук-тук.
У меня перехватило дыхание. Это был наш пароль и тайная шутка. Если кому-то из нас хотелось заняться любовью, он подходил к другому и говорил: «Тук-тук». Это не столько стук в дверь, сколько то самое дурацкое словечко, каким дети начинают свои проказы. Не знаю, откуда оно взялось в нашей жизни и кто из нас первым его произнес в таком контексте. Но мы говорили друг другу это словечко только в одном случае.
Ужасно было слышать это замечательное словцо в таком месте и при подобных обстоятельствах. Но не удивительно ли, что именно это она сказала мне теперь, когда многие в ее положении тряслись бы от животного ужаса. У каждой пары есть тайный интимный словарь, который известен только двоим. До сего момента «тук-тук» был нашим эротическим боевым кличем, означавшим только одно, а потому противиться ему было невозможно. Сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди. Моя жена уходила от меня. |
У Магды перекосился рот. Я испугался, не удар ли это — такое случается при опухолях мозга. Оказалось, чуть ли не хуже — этот спазм перешел в улыбку. Откуда только у нее на это силы взялись? Жизнь ее покидала, но она пыталась улыбнуться. Она попыталась сказать что-то еще, но сил у нее не было. Она только шевелила губами, но мне этого было достаточно. Я прочел по ее губам:
— Ты мне нравишься.
Еще одна наша фраза — старая обида, перешедшая в итоге в шутку, а из шутки — в воспоминание, которое мы никогда не забудем.
За десять лет до того, как мы поженились, у нас с Магдой был серьезный роман, закончившийся разрывом; эта рана не заживала долгое время у нас обоих. Виноват был я один. Благодаря какому-то чуду Магда несколько лет спустя смогла простить мое жуткое свинство и дать мне еще один шанс. Но наши души были вдоль и поперек исполосованы шрамами — последствиями того случая. И когда мы снова начали встречаться, то вели себя как две собаки при первом знакомстве — медленно приблизились, шерсть на холке дыбом, хвосты задраны, походили кругами. Даже поняв, что попались мы не на шутку, никто из нас не осмеливался произнести магические слова или фразы, которыми скрепляют договор. Длилось это довольно долго. В конце концов однажды, после нескольких особенно восхитительных часов с Магдой, я набрался смелости и, глядя ей в глаза, сказал:
— Ты мне нравишься.
Разумеется, я имел в виду другое, куда более значительное, но боялся, что Магда взбрыкнет, услыхав: «Я тебя люблю», или «Я тебя хочу», или «Ты мне нужна». Она улыбнулась так, как будто вернулась домой, и ответила:
— Жаль, что мы сейчас не в спальне.
Я улыбнулся.
— Почему?
— Потому что там я могла бы предстать перед тобой раздетой. Нет, голой. Нет, раздетой. Ну, пусть то и другое, чтобы ты выбрал.
Конечно, «Ты мне нравишься» и «Голая и раздетая» заняли почетное место в нашем словаре. Мы часто произносили эти слова, желая друг друга ободрить, напомнить о прошлом. А еще они были точным заменителем словам «Я тебя люблю».
— Не надо говорить, Маг. Побереги силы.
Какие силы? При одном взгляде на ее лицо, на распростертое тело становилось ясно, что сил у нее осталось не больше чем у мотылька, летящего к огню. То, что завладело Магдой, брало верх и явно было расположено враждебно к ней. Она закрыла глаза, и я взял ее за руку. Она один только раз слабо сжала мою ладонь.
Я закрыл глаза и вызвал перед собой зрительный образ, который всегда вызывал в таких ситуациях: палец крупным планом в белых дырочках телефонного диска, такие были на аппаратах годов сороковых. Палец в отверстии, неторопливый поворот диска, еще раз, еще, одну цифру за другой. На другом конце провода раздается звонок. Второй, третий, иногда четвертый, но в конце концов там снимают трубку. Непередаваемый мужской голос произносит:
— Слушаю.
Я дозвонился. Это Бог. Он всегда поднимает трубку и всегда слушает. Это не значит, что Он выполнит мою просьбу. Он только выслушивает — такой у нас договор.
В этот раз я молча произнес: пожалуйста, отведи это от Магды. Если это ее судьба, то пусть. Но если это за какой-то мой проступок, размозжи мне голову. Уничтожь меня, но, пожалуйста, не тронь ее. Это все. Я его поблагодарил, и воображаемая рука повесила трубку. Никакой мольбы, никаких уточнений, Он знает, о чем я говорю. Да и некогда ему — телефон звонит не умолкая.
— Договорились.
Я все еще сидел, закрыв глаза, но при звуках этого голоса чуть не подпрыгнул. Рука Магды бессильно лежит в моей. Бог только что сказал «договорились». Я открыл глаза и уставился на фельдшера. Он мне улыбнулся и повторил тем же самым голосом:
— Договорились, мистер Маккейб. Мы спасем вашу жену.
Магда все еще лежала с закрытыми глазами. Лицо у нее было очень спокойное. Я знал: где бы она сейчас ни находилась, она нас не слышит.
— Мы сделаем то, что вы просите, сэр. Но и вам придется кое-что для нас сделать.
— Вы — Бог? — неуверенно спросил я. Он улыбнулся еще шире.
— Нет, но наши возможности значительно превосходят человеческие. Мы можем подталкивать те или иные события, что вам не по силам.
У него были крупные черты лица: большие глаза, широкий нос, большие зубы цвета желтоватой пенковой трубки. Но при всем этом решительно ничего примечательного — такую физиономию или вовсе не заметишь, или тотчас забудешь. Наверняка так и было задумано.
— Мы прибыли на землю небольшой группой, включая Астопела…
— Так вы и есть пришельцы? Джи-Джи был прав?
— Да.
Он не переставал улыбаться. Теперь он смотрел на меня с одобрением, как учитель на школьника, ответившего на трудный вопрос.
— Так на Землю прилетели пришельцы, которые выглядят как люди? Да это просто кино какое-то дурацкое пятидесятых годов! Почему только не черно-белое? У нас здесь, кстати, уже имеются всякие.
Я говорил слишком громко. Он приложил палец к губам, чтобы я убавил звук.
— Увидев, какие мы на самом деле, вы могли бы испугаться. Мы здесь не затем, чтобы вызвать беспорядки. А во всем, что с вами приключилось странного, виноват Астопел.
Он вытащил из нагрудного кармана пакетик жевательной резинки в бело-голубой обертке с какой-то надписью на кириллице. На черной пластиковой бирке, прикрепленной к его карману, значилось его имя — Барри. Барри-пришелец.
