Светлана Метелева - Чернокнижник (СИ)
По-прежнему писал — вечерами, когда сокамерники расходились по своим углам. Я не скрывал, что веду дневник — на удивление, никто из них не стал крутить пальцем у виска или встревать с комментариями; приняли как факт, только Славка иногда пытался заглядывать через плечо, просил почитать. Я пообещал: не сейчас, потом когда-нибудь; на воле. Слово «воля» на зэка действует, как волшебная дудочка на крысу: замирает и готов сделать, что скажут и пойти, куда пошлют.
* * *«…Мор просидел в тюрьме четыре дня, пока король совещался со своими министрами, какие принять меры. Предлагалось, кстати, не настаивать на форме присяги и удовлетвориться той, которую может принести Мор. Но тут возмутилась королева Анна.
В конце концов, Мора осудили и отправили в Тауэр. Интересно, что Мор на свое заключение не жаловался — наоборот, уверял, что считает его знаком особенной милости к нему Бога, что чувствует себя на коленях у Всевышнего. На него пытались оказывать давление — сначала условия содержания были чрезвычайно мягкими, потом их ужесточили; его уговаривали дать присягу жена и дочь; он отказался. Наконец решили напугать его — повесили и четвертовали пятерых монахов. Однако ожидаемого результата не добились. Мор заявил: „Я не делаю ничего преступного, не говорю ничего скверного или предосудительного; и если это не может сохранить мне жизнь, в таком случае я не желаю более жить“.
Наконец было решено предать Мора суду по обвинению в государственной измене и казнить. Приговор гласил: „Предписывается отвести преступника обратно в Тауэр, а оттуда провести через Сити до Тайберна, где и повесить; когда это будет сделано, снять его полумертвого, разорвать на части, благородные члены отрезать, живот распороть, внутренности сжечь; конечности выставить на четырех воротах Сити, а голову — на Лондонском мосту“.
Однако король Генрих проявил милость — и приговор заменили отрубанием головы. Перед казнью он прочел псалом и сам завязал себе глаза»…
Я перечитывал несколько абзацев из письма Комментатора — пока не выучил наизусть. Он бичевал себя в Тауэре, чтобы подготовиться к мучениям. Он тоже боялся. Точно сознание на какой-то момент отпустило вожжи — и человек, слаб и наг, остался наедине со своей плотью.
Я видел его смерть — так, точно сам стоял около помоста для казни; видел четко, ясно — и просто. Без всяких Видений. И знал: было так.
Однако картина эта ни на полшага не приблизила меня к разгадке. Кто он? Какой он? Что чувствовал, когда умирал? Отправил ли на казнь невинного? Или — спас? Я метался в трясине вопросов; я искал, пробовал сравнивать. Я не мог найти ответы. И тогда охватывало меня раздражение и ненависть — к нему, давно умершему, двойнику, Другому, пересмешнику, который словно бы и теперь играл со мной. И я ударял кулаком оштукатуренную стену — и шептал злобно: сэр Томас Мор, а хочешь быть мной? Мной, московским Чернокнижником, вором, наркоманом — рискнешь? Раскаявшимся аферюгой, воскресшим мертвецом — попробуешь?
Милорд молчал. А может, его ответы застревали в толщине тюремных стен. Непросто достучаться до Матросской тишины — из Тауэра…
* * *Вместе с письмом Комментатор передал в камеру телевизор. Все обрадовались, как дети. Особенно Женька — как раз сегодня на НТВ должны были показывать фильм про «их» ОПГ. Вечером собрались вокруг ящика. Мне тоже пришлось — в тюрьме отрываться от коллектива нельзя. С другой стороны — надо было отвлечься от самого себя. От мыслей.
Отвлекся. Посмотрел. Про Женьку там не было ни слова — оно и понятно, кто он, в сущности, такой? Рассказывали о главарях. Я так и не понял, чем эти убийцы отличались, скажем, от ореховских или люберецких. Разве что крови больше. Поделился своим мнением. Женька глянул исподлобья — если бы я умел пугаться, то испугался бы обязательно. И боялся бы спать — вдруг убьет, ему не впервой. Оказалось — нет. Хотел разубедить, объяснить. Затем и разбудил меня часа в три ночи.
Слова падали, как капли с протекающего потолка. Он говорил. Я слушал.
— …Понимаешь, мы ведь были уверены — все — в том, что делаем благое дело. Робингуды. Санитары леса. На каждый объект было досье. И этого досье хватило бы — на «вышку»…
Санитары леса вроде как приводили приговор в исполнение. Они убивали. Отрубали руки туристическими топориками.
— Это, знаешь ли, непросто. Объект бежит, визжит, кровь рекой… Год — вот так. Только потом выдали стволы. Я даже тебе, Боря, не могу сказать, кто стоял за организацией. Кто ее создавал. Ты умный — сам догадаешься. Тут ведь просто. К примеру — почему ни в одном нашем деле нет заказчиков? Ведь не бывает такого — чтобы взяли всю группу, и никто не раскололся. Почему — видел по телеку? — пахану такой памятник отгрохали на Ваганьковском? Да еще рядом с могилой Отарика?
И об этом я слышал. Всегда, во все времена, обязательно возникала легенда о бандитах, которых «курируют сверху». О благородных палачах. Эскадронах смерти. Может, доля правды и была в этом — не знаю. Ведь и впрямь: все жертвы, которых поименно назвал мне Женя, были так называемыми «лидерами ОПГ» — крупными и помельче. Может — «бандитский передел»?
— Это, Боря, не был «передел». Это была чистка. Мы уничтожали гнилье. Мы отрубали наросты. Расправлялись с мафией. Даже тот — ну, спортсмен, типа, медалист — я говорил, которого мы убрали — он тоже, кстати, бандит был. На него дело лежало оперативное…
Да, конечно. А они бандитами не были…
— У нас все было, как в армии. Нельзя было отказаться от заказа — за это убивали. Нельзя было плохо выполнить заказ — убивали. И что? Без дисциплины ничего не добьешься.
А об этом как раз по ящику упомянули. Мол, у главаря не было слова «нет». Он вообще не пил, не курил, наркоту не употреблял. Каждый день по пятнадцать километров бегал. Дома на тренажерах занимался, в сауну ходил — для здоровья. И в организацию принимал все больше спортсменов: боксеров, борцов, биатлонистов… Да, еще они собеседование проходили. И испытательный срок…
— Его боялись — да. Но не так, как, знаешь, лохи боятся по темным улицам ходить. По-другому. У него такой взгляд был… У нас даже те, кто знал, что — все, везут хоронить — все равно ехали. В газетах сейчас пишут — как бараны… Идиоты. Как солдаты. Мы были солдатами. Приказ есть приказ; он не обсуждается, а выполняется. Плохо выполнил — значит, по законам военного времени…
В деталях — с удовольствием, так мне показалось — рассказал, как они работали. Качественно. Профессионально. Слежка занимала полгода. Машина специальная была — вроде вагончика, с видеокамерой и кучей других приблуд. Каждому киллеру перед заданием показывали пленку — чтобы он увидел, как объект двигается, как выглядит, как реагирует…
— О — вспомнил случай один. Уже где-то месяца два-три мы в столице работали. Какая-то — не банда даже, не ОПГ, так — кодла местная — решили вроде как нас «проучить». Назначили за кольцевой стрелку, подъехали на джипах. Поставили свои «чероки», двери не закрыли — музыка орет… А мы — знаешь, как мы прибыли? На грязной «девятке» тонированной. И вот, прикинь, выходят дяденьки — важные, в длинных пальто — и к нам. Вразвалку так, не торопясь. И между собой че-то трут — смеются вроде бы над нами. Ну а мы по-простому: стекла опустили — дали по ним несколько очередей. Попрыгали, как сайгаки, в свои джипы — и больше мы их и не видели, и не слышали. А у меня в практике случай был. Хрен один — ну, пусть будет Иванов — выследил наших кассиров: парни как раз деньги из Москвы привезли. Отморозки этого Иванова одного кассира убили, второго покалечили, деньги отобрали. Когда командование узнало — сразу же отправили к нам в город двух подготовленных ребят. Не знаю, что там у них не срослось — но Иванов выжил. Почему-то не добили они его. Выжил, остался в больнице. Охрану там выставили — само собой. Тогда отправили меня и еще одного — дочищать. Помню, мы дорогой парились — как пройти в палату через кордоны. В конце концов, придумали. Нарядились в камуфляж, значки разные прицепили типа «сотый прыжок с парашютом», такая вот ерунда. Автоматы взяли. Охране на крыльце сказали — на смену, мол, тем, что палату охраняют. Они поверили. А в палате просто расстреляли всех. И этого мудака, само собой. А когда в Москву вернулись — сразу же новое задание. Надо было тех, кто до нас ездил — неудачников, которые стрелять не умеют — забрать из гостиницы и за кольцом где-нибудь убить. Первый в машине орать начал. Пришлось чуть придушить сначала. Второй спокойно сидел. Ждал. Чем убивал? Ножом — чем еще? Не устраивать же пальбу средь бела дня…
Я молчал. Один раз спросил — кто приходил к ним в группу, откуда? Ответ оказался вполне предсказуемым: пацаны-малолетки — мать-пьет, отец-пьет. Привел в пример какого-то Кондратьева — пришел в банду оборванным, худым, голодным…
— У нас поднялся. Стал лучшим спецом по маскировке. Однажды переоделся в нищенку, пристал у ресторана к «объекту»: подайте на хлеб, дяденька… В следующий раз уже с коляской пошел. Там под одеяльцем с розовым бантиком автомат лежал и полный рожок… В смысле — чем кончилось? Убил. У нас, Боря, по-другому не кончалось.
