Вдребезги - Глазго Кэтлин

На улице так жарко, что пот лился с моего лица, когда я зашла в библиотеку. Я провела какое-то время в туалете, умываясь. У меня в комнате было слишком душно, в здании слишком шумно, а жильцы включали вентиляторы и кондиционеры и очень громкую музыку.

Я напечатала на компьютере «Ариэль Левертофф – художница». Всплыла куча страниц со статьями и галереями, которые продают ее работы. Я прокрутила вниз, не зная толком, что ищу, пока не увидела заголовок статьи «Смерть и исчезновение Ариэль Левертофф». Это длинная статья в каком-то пафосном журнале об искусстве со множеством громких слов и черно-белой фотографией Ариэль и маленького мальчика с темными-претемными волосами, спадающими на глаза. На снимке они в окружении картин. Он держал руки поднятыми вверх, счастливый. Они были забрызганы краской. Ариэль смеялась…

Ее сын умер, приняв наркотики и алкоголь. Его тело нашли в каком-то переулке в Бруклине. Александр. Его исключили за неуспеваемость, он страдал биполярным расстройством, Ариэль потеряла с ним связь и даже наняла детектива, но не смогла выследить его. Она отменила выставки, перестала рисовать.

Александр исчез против ее желания. Его нашли на улице… Я почувствовала, как в душе расширяется дыра.

Неожиданно я задумалась над ее картинами – совсем крошечные лучи света в бушующей тьме. В галерее она сказала, что иногда один только цвет на картине может рассказать историю, просто другую. Ее сын – это свет или тьма на картинах? И что тогда Ариэль? Я старалась изо всех сил понять, но это было трудно, поэтому я закрыла статью. Я очень сильно скучала по Эллис – это похоже на огромную темную впадину в моем сердце. А у Ариэль это чувство должно быть сильнее в миллионы раз, когда она думает о своем сыне.

Моя мать тоже в отчаянии, когда думает о том, как я живу? Или это просто еще один день в ее жизни, как и любой другой? Я уехала, и у нее убавилось проблем? Почувствовала ли она облегчение, когда ей позвонили из больницы, даже если она и не пришла за мной сразу? Думает ли она когда-нибудь о том, что била меня раньше?

Она начинала еще больше злиться после удара, поднимая руку вверх, как будто там ожог, и пристально глядя на меня сверху вниз. Потому что я старалась спрятаться, особенно когда была еще маленькой. Вот так я научилась становиться неприметной, забираясь под стол или забиваясь в угол шкафа.

Волновалась ли она по-настоящему там, в больнице? Я оторвала глаза от компьютера, посмотрела вниз и увидела, что энергично пощипываю свои ноги, чтобы не уплыть.

Прежде чем я смогла остановиться, я открыла свою почту и вбила ее адрес, последний из тех, что я знала, по крайней мере. Я написала: «Со мной все в порядке».

Мой палец завис, прежде чем кликнуть «Отправить». Ей ведь хотелось бы знать, да? Что я, по крайней мере, жива тут?

Мать знает номер телефона Майки. Они разговаривали в Миннесоте. Но она не звонила ему и не связывалась с ним, чтобы узнать, как я.

Иногда Проклятый Фрэнк был под сильным кайфом, и тогда говорил нам всем, кто находился в доме:

– Где сейчас мамочка и папочка, а? У входной двери умоляют вас вернуться домой?

Сигаретный дым витал в воздухе перед его лицом, а его глаза горели как угли при свете белых ламп.

– Теперь у вас есть я. Я ваша чертова семья, не забывайте об этом!

Моя мать не звонила Майки. Или Каспер. Она ничего не предпринимала. Майки уезжает. Эллис стала призраком. Эван где-то на полпути в Портленд. Я удалила сообщение к матери.

Я совершенно одинока…

Неделю спустя, в конце июня, Майки приехал посреди ночи, припарковав фургон группы у моего дома.

Он тихонько постучал в дверь и позвал меня по имени. Когда я открыла, он сказал:

– Нам нужно рано выехать. Это безумие, расписание странное, завтра первый концерт.

Майки нервничал и был возбужден. Я почувствовала исходящую от него нервозность.

Он положил лист бумаги на карточный стол. Там номера телефонов – его, Банни и Ариэль, и расписание его тура.

– Я знаю, что у тебя нет телефона, но ты, наверно, сможешь воспользоваться телефоном Леонарда или позвонить с работы, если срочно понадобится, хорошо? И можно писать мне сообщения из библиотеки.

Майки наклонил ко мне голову, так близко, что я почти ощутила прикосновение его щеки.

– Мне кажется, мы действительно добьемся успеха, – протараторил он. – Думаю, это также поможет нам записать студийную песню там, в северной Калифорнии. Я хочу сказать, это ведь просто улетно, да, Шарлотта?

Я опустила голову, и он обнял меня. Я очень медленно досчитала в уме до двадцати. Он поцеловал меня в лоб.

– Соберись и будь сильной, – прошептал он мне на ухо.

Я терла лицо чистым кухонным полотенцем, стараясь вытереть с него пар и жар, царившие в кухне. Маленькие капли пота падали с подбородка в горячую воду, льющуюся в раковину. Райли шел по коридору из офиса с папкой документов в руке. Он поймал мой взгляд и нахмурил брови. Сегодня он выглядел лучше. Сейчас уже почти одиннадцать, и он еще не открывал пиво.

– Ох, какого черта, – сказал он. – Что я тебе говорил про рубашки? Здесь жарко, дорогая. Я не хочу, чтобы у тебя был тепловой удар.

– У меня нет футболок.

Я возилась с тарелками, укладывая их на поддон.

– Что ж, сходи в «Гудвилл» и купи несколько после сегодняшней смены.

Он положил папку со счетами на разделочную доску.

– Хотя бы закатай эти чертовы рукава. Просто ради меня.

Я вставила поддон в машину, лязгнула дверью, вытащила емкость с мокрыми столовыми приборами из раковины, лишь бы не смотреть на него.

– Закатай рукава, Странная Девчонка, – голос Райли стал тверже.

Сейчас он стоял совсем близко от меня. Я чувствовала его запах сквозь пар, смесь запахов – сладкий и пряный, кофейный и сигаретного дыма. Я стояла неподвижно.

Райли посмотрел на передний прилавок – там Линус мыла витрины для пирожных. Он разжал мои пальцы, и столовые приборы опустились обратно в раковину с водой. Он медленно поднял один рукав моей трикотажной рубашки, сначала немного, а затем по локоть. Перевернул мое предплечье.

Я скорее почувствовала, чем увидела, как глубоко он вдохнул грудной клеткой, а затем сильно выдохнул. Я сосредоточилась на грязных остатках еды, плавающих в раковине – промокшие куски мяса и хлеба, завитки омлета, – но мое сердце трепетало.

Что-то произошло, когда Райли прикоснулся ко мне, это смутило меня: электрический ток, провод, протянутый сквозь кожу.

Он опустил рукав обратно. Проверил вторую руку. Его пальцы оказались теплые и нежные.

– Ты бывала во тьме, Странная Девчонка.

Райли засунул папку под мышку и достал пачку сигарет из кармана рубашки. Он любит сидеть и курить с мужчинами, играющими в Го.

– Я помню, ты говорила, что пыталась покончить с собой, но это же просто истребление себя.

Я посмотрела прямо на него. Его глаза были темные и уставшие. Он тоже кое-что знал об истреблении, и это помогло мне не так сильно стыдиться своих рук.

Райли передвинул сигарету в угол рта.

– Но ты теперь путешествуешь сама по себе. Теперь ты уже большая девочка. Ты знаешь, что из этого дерьма нет дороги назад? Купи несколько проклятых футболок с коротким рукавом и пошли весь мир к черту, слышишь?

На полпути к москитной двери он обернулся и протянул мне конверт.

– Чуть не забыл. Твой первый чек. Наконец-то ты официально числишься в штате, больше никаких показушных наличных в карман. Извини, что Джулс так долго организовывала это. Не тратьте все в одном и том же месте, вы все.

Москитная дверь хлопнула у него за спиной.

После лихорадки во время ленча я открыла конверт, и мое сердце почти сразу же упало. Зарплата оказалась меньше той, на которую я рассчитывала, потому что я не подумала о налогах. Я посмотрела на сумму налога и на остаток, который едва только покроет аренду. И как же я теперь куплю что-то нужное до следующего чека? Было лучше, когда Райли платил мне наличными. Таннер заметил, как я смотрю на чек, и кивнул мне с хмурым видом.