Александра Маринина - Дорога
– Иди проверь, – грустно ответила она. – И сам садись за уроки, уже поздно, а у тебя еще конь не валялся.
– Не волнуйся, мамуля, я спать не лягу, пока все не сделаю. Всего доброго, Елена Анатольевна.
Когда Коля вышел, Еремина сказала:
– Он ведь украл у вас эти чеки, правда?
Люба отрицательно покачала головой.
– Мы с мужем разрешили ему взять, когда будет нужно. Он ничего не крал.
– Любовь Николаевна, – голос Ереминой зазвучал неожиданно тепло, – я все понимаю, вы покрываете своего сына, как сделали бы девять матерей из десяти. Поверьте мне, я не собираюсь ставить его на учет, я не буду передавать материалы в комиссию по делам несовершеннолетних. Я обещала вашему мужу, что насчет Коли не будет никакой официальной информации, чтобы ваш отец ни о чем не узнал. Я дала слово и собираюсь его выполнять. Я с пониманием отношусь к вашей проблеме, у меня тоже очень строгие родители, и мне приходится многое от них скрывать, но и вы меня поймите. Коля проживает на моей территории, и за все, что он творит, в конечном итоге спрашивают с меня: почему допустила, что трудный подросток остается без воспитательного воздействия и без наказания, почему вовремя не пресекла, не приняла меры, не подключила родителей, школу и общественность? Эти вопросы будут задавать мне, и мне придется на них как-то отвечать. Как? Что я должна отвечать? Что меня Колины родители слезно умоляли не принимать официальных мер, чтобы Колин дедушка ни о чем не узнал? Вы поймите, в моих и в ваших интересах сделать так, чтобы Коля не совершал правонарушений. Вы уж примите какие-нибудь меры.
Люба подняла на нее больные глаза.
– Какие? – только и спросила она.
– Ну, я не знаю, пригрозите чем-нибудь, накажите. Вы же мать, в конце концов, вам виднее, как и чем можно воздействовать на вашего сына.
– Если бы так, – безнадежно вздохнула Люба. – Если бы я знала, как с ним можно справиться, я бы давно это сделала. Может, у вас есть готовые рецепты? Поделитесь со мной.
Еремина поднялась и пошла в прихожую одеваться.
– Надеюсь, мы поняли друг друга, – сказала она на прощание.
Закрыв за ней дверь, Люба заглянула в детскую, где Коля усиленно делал вид, что учит уроки. Прикрыв дверь, чтобы Леля ничего не услышала, она тихим холодным голосом сказала:
– Мой сын – вор. Это самый лучший подарок, который ты мог мне сделать. Спасибо, сынок.
И вышла, тихо притворив за собой дверь.
Ей хотелось плакать. Но она так давно не плакала, так давно старалась всегда держать себя в руках, что на мгновение показалось: плакать она разучилась вообще. В горле стоял ком, в голове бухал молот, но слез не было. Она ушла в спальню и легла на кровать, спрятав лицо в подушку. Через несколько минут скрипнула дверь, послышались тихие осторожные шаги. Коля сел рядом на край кровати и принялся гладить мать по спине.
– Измучил я тебя, мам. Ты меня прости. Ну что со мной сделаешь, если я такой неправильный? Мне очень нужны были деньги. А попросить у тебя я не мог, мне стыдно было просить такую сумму. И заработать мне негде. Я был уверен, что отыграюсь и все верну, ты бы даже не заметила. Я бы отыгрался и купил тебе эти чеки. Честное слово. Мам, мне очень стыдно, что так получилось.
Люба молчала и не шевелилась. Она хорошо знала цену этим словам, но точно так же хорошо знала и цену своим знаниям. Да, она все понимает, но за одно то, что он пришел к ней, что он просит прощения и гладит ее по спине, она готова опять простить его. Да будь проклято это лукавое материнское сердце!
– Мам, спасибо, что ты меня не выдала. Ты настоящий друг.
– Папа тоже так считает, – невольно вырвалось у нее.
– Что? – не понял Коля.
– Ничего. Иди к себе. Я не хочу тебя видеть.
– Мам, только папе не говори, ладно?
– Скажу. Я тебя уже предупреждала: у меня от папы нет секретов.
– Ну ма-ам…
– Иди, Коля, – устало повторила она. – Делай уроки. Я хочу побыть одна.
– Принести тебе чаю?
– Не надо.
– А может, водички попить?
– Ничего не надо. Иди, пожалуйста.
– Давай я тебя пледом прикрою, здесь прохладно.
Люба резко поднялась и села на кровати.
– У тебя большие долги? – спросила она.
– Стольник.
– Сколько у тебя есть?
– Семьдесят пять. Один чек я успел толкнуть.
Люба, не говоря ни слова, открыла шкаф и достала из конверта, в который складывала деньги на мебель, двадцатипятирублевую купюру.
– Возьми.
– Мам…
– Я не хочу ничего больше об этом слышать. Это деньги, которые отложены на твои книжные полки. Поживешь какое-то время без них, будешь складывать книги на полу. Оставить тебя без спального места я не могу, а без полок ты обойдешься. И будешь обходиться ровно столько времени, сколько будет продолжаться это безобразие. Уйди с глаз моих.
Сын продолжал сидеть на кровати, сжимая в руках деньги, и Люба поняла, что он собирается вынимать из нее душу до тех пор, пока она не смягчится окончательно и не простит его, а еще лучше – пока не пообещает ничего не говорить отцу. Этого она вынести уже не могла, развернулась и ушла на кухню, где заставила себя снова заниматься планированием покупок, только теперь уже исходя из бюджета, уменьшившегося на двадцать пять рублей.
* * *К шестнадцатилетию Николаши расселение детей по разным комнатам было завершено. Теперь и Коля, и Леля могли приводить к себе друзей, не опасаясь помешать друг другу. Люба очень надеялась на то, что сын воспользуется возможностью общаться с товарищами дома и это оторвет его от карточных игр, но надежды не оправдались, парень по-прежнему где-то болтался и проводил время по своему разумению. Леля же, напротив, с удовольствием приглашала к себе подружек, и Люба всегда была им рада, поила чаем, угощала вкусностями и всех желающих учила печь пироги и пирожные.
После Колиного дня рождения пришла пора собирать детей на дачу. Любе на работе предложили путевку в отличный пионерский лагерь на Черном море.
– Возьмите, Любовь Николаевна, – уговаривал ее председатель профкома, – у вас сынок в выпускной класс переходит, ему нужно сил набраться, ведь такой ответственный год, а лагерь очень хороший, там два старших отряда для тех, кому пятнадцать-шестнадцать лет, ему скучно не будет.
Однако Коля ехать в лагерь категорически оказался.
– Да ну, мам, не хочу я. На даче такие классные ребята собираются, я их уже сто лет знаю, у нас своя компания. И Лелька присмотрена. Баба Клара уже старенькая, ей трудно одной, а я помогу, если что. Лельке без меня скучно будет.
Люба понимала, что в этой тираде главное – своя компания, а вовсе не сестра и не бабушка. Она хорошо помнила, как рвалась на дачу каждое лето и что значила для нее эта «своя компания». И хотя она прекрасно понимала, что на даче можно бесконтрольно делать все, что угодно, а в лагере это невозможно и именно поэтому сын не хочет ехать на море, сделать она ничего не могла. Не тащить же его силком, не отправлять, как посылку. Кроме того, есть опасность, что и в лагере Коля не оставит своего пристрастия к карточным играм, будет играть на деньги, попадется, директор сообщит на работу, и хорошо, если ей, Любе, а если Родиславу? Огласки не избежать, и генерал Головин обязательно узнает нелицеприятную правду о своем внуке. Пусть уж лучше на даче лето проводит, там если что и случится, то Родислав поедет и договорится с местной милицией.
