Артур Япин - Сон льва
Странно, что постоянно растущая любовь может начать саднить, точно рана. Может быть, оттого, что одновременно с ее ростом ты видишь, как растворяются линии. Поэтому ты спешишь объяснить своей возлюбленной, как велика твоя любовь. Можно каждый день говорить ей, как ты ее любишь, но все кажется мало, словно это ноющая боль, но что болит — неизвестно. В конце концов у тебя появляется потребность кричать о своей любви, ибо ее невозможно выразить словами и запечатлеть в фильмах.
И все же именно это и попросила меня сделать Джельсомина. Сначала я подумал, что она, как все актрисы, хочет выклянчить у меня главную роль в следующем фильме, но потом понял, что ей нужно доказательство: картина, в которой будет запечатлена наша любовь, раз и навсегда. Когда-то я выразил так свое первое чувство нежности к ней, а в следующей ленте — свое желание. Оба фильма были моей идеей. Но недавно Джельсомина попросила у меня еще раз дать подтверждение моей любви к ней. И я не смог отказаться. Если я не способен сказать жестокую правду женщине, состарившейся вместе со мной, то могу ли я что-то сказать миру?
И как раз в тот момент, когда я начал возводить последний монумент в честь Джельсомины, в мой офис в Чинечитте вошла Гала. Сначала я подумал лишь о том, что смогу ее использовать как безымянный и произвольный элемент моей оды Джельсомине, подобно тому, как Басби Беркли[146] выстраивал из своих девушек геометрические рисунки, создавая живой калейдоскоп. Как Бернини, посадивший у подножья фонтана нимфу, которая восхищенно смотрит на возвышающегося над ней Нептуна, так искал я формы для превознесения Джельсомины. Если я и думал задействовать Галу, то только как одну из многочисленных красок, чтобы оттенить Джельсомину. Почему я не предвидел, что она так меня ослепит? Я знаю, что со временем памятник развалится и единственным обломком, который выудят из Тибра, будет эта нимфа; ее потом поместят в музей и будут любоваться как шедевром. В конце концов, по любому фрагменту зритель может представить себе целое.
И правда, вот на стене в моем офисе висит ее фото, той приснившейся мне девушки с чересчур большой головой, как у персонажа из мультика. Я снимаю ее портрет вместе с другими остатками преисполненного надежд прекрасного цветника.
Снято крупным планом, но на пиджаке, наброшенном на плечо, я различаю «леопардовые пятна».
Я изо всех сил пытаюсь вспомнить нашу встречу, но не могу: ни ночную, ни реальную. Я ставлю ее фото прямо перед собой, прислонив к ножке лампы, и начинаю работать. Все утро она наблюдает за мной, и вернувшись после кофе-брейка, я читаю, что написано на обороте. Ее имя — это что-то невозможное, горло болит, когда его произносишь. Рядом написан ее адрес в Париоли и имя ее агента.
— Только посмотреть, — восклицает изумленный Фульвани, — но здесь же не может быть ничего плохого?
Он опускает подбородок на грудь и смотрит пристально на голландцев. Выискивает в их лицах малейший признак согласия, как пес перед полной миской, покорно дрожа, но от нескрываемого возбуждения виляя хвостом. Гала с Максимом, сидящие напротив него, берутся под столом за руки. Каждый ждет реакции от другого, но проходят минуты, и никто не шелохнется. Их ладони принимают одну и ту же температуру, и подушечки пальцев перестают различать, где своя рука, а где чужая. Именно в тот момент, когда каждый из них ждет поддержки у другого, они настолько сливаются, что больше не ощущают друг друга.
— Если только, — говорит Фульвани обиженно и отворачивается, словно пытаясь скрыть свое разочарование, — если только вы, конечно, не считаете, что человек должен стыдиться своей естественной красоты.
Сцена не блещет оригинальностью и никого не удивит, кроме тех, кто в ней участвует. Речь идет об извечных историях в киноиндустрии, одна из которых обязательно обсуждается на любой вечеринке. Каждый надеется, что это правда, что такое иногда бывает, но не знает в своем окружении никого, кто бы был настолько порочным или наоборот наивным, чтобы попасть в такую переделку. Конечно, Гала с Максимом слышали о подобных практиках, но не верили, что в сфере, где вращаются огромные деньги, могут приниматься такие фривольные решения. Когда все позади, они выбегают на Виа Анджело Брунетти, сгибаясь от смеха. Хохоча, взбегают на Пинчо, пока у них не начинает колоть в боку, после чего заваливаются в «Казина Валадье». Кашляя и хихикая, они заказывают один за другим дорогущие коктейли и постепенно понимают, что за их неукротимой веселостью скрывается не стыд, а гордость. Словно их союз стал еще крепче благодаря совместно выдержанному сражению.
Когда я тем утром позвонил Фульвани и пригласил Галу на скрин-тест,[147] мне показалось, что за его привычным холопством я услышал недобрый оттенок. Было ли это раздражение оттого, что я проявляю интерес к одной из его любимиц? Или нетерпение — так ему хотелось сразу же закинуть лассо, которое я ему вручил, чтобы поймать добычу? Во всяком случае, я помню, как я мгновенно представил себе его этаким Панталоне, облизывающим губы, ухмыляющимся и пощипывающим эспаньолку. Таким я его и изображу, когда буду снимать эту сцену.
Когда я повесил трубку, то набросал сценку для комикса, где я в виде огромного линкора качаюсь на волнах: на палубе моего живота полно девушек в бикини. Бешено танцуя, они надеются привлечь мое внимание, пока я не начинаю трясти животом от удовольствия. От этого они падают за борт направо и налево. Кильватерная струя — серая от скопления акул, жирующих за счет тех, кому я отказал.
Одно время я не мог заснуть от мысли о всех тех, чьи надежды я разрушил. Я был молод и узнавал свой собственный энтузиазм в их больших глазах, глядящих с надеждой на меня. Что бы со мной стало, если бы никто в свое время не захотел дать мне первый шанс? И однажды ночью я увидел все отказы, что я получил в своей жизни, а утром встал с осознанием, что именно благодаря отрезанным дорогам, не данным мне возможностям, я стал тем, кто я есть. После этого я спал, как младенец. Ни одна роза не распустится во всей своей красе, прежде чем ее не подрежут много раз. Может быть, поэтому после того, как я представил себя бросающим букет голландских тюльпанов в ножницы Фульвани, не прошло и минуты, как я снова забыл о Гале, словно она не являлась мне — ни во сне, ни наяву.
— Ты пойдешь со мной? — спросила Гала Максима, когда ее вызвал Фульвани.
Она нервничала и, сидя перед зеркалом, для уверенности наносила золотую полоску над голубыми тенями, как она делает лишь тогда, когда идет на дискотеку.
— Мы столько пережили вместе, и теперь я брошу тебя одну?
Максим чувствовал, что Гала не хочет, чтобы он шел вместе с ней. Несколько дней назад она даже ему намекнула, что он — «ну ты же знаешь итальянских мужчин» — будет лишним. Горе, которое он почувствовал, за несколько ночей превратилось в упрямство.
— Я смотрю, этот парень тебя снова приглашает именно тогда, когда у его секретарши обеденный перерыв, — сказал Максим. — Гала, именно потому, что я знаю итальянских мужчин, я не подумаю пускать тебя еще раз одну.
Чтобы немного смягчить свой деспотизм, Максим пошел до самой Пьяцца Фламиния, чтобы купить в баре для Галы бутылку водки, но, когда вернулся, спросил, как всегда:
— Может, лучше обойтись без этого?
И Гала, как обычно, ответила, что от двух глотков она становится раскованней.
— Остроумнее.
— Остроумнее, чем ты есть, просто невозможно, — сказал он.
Она перестала начесывать локоны и взглянула ему в глаза.
— Спасибо за комплимент, — сказала она, — но когда я нервничаю, я тупею и скучнею; начинаю бояться, что в нужный момент не смогу сказать что-то подходящее, и от одной этой мысли смотрю на любого мужчину, как овца.
— Лично я вижу, как ты всегда блистаешь.
— Да, ты! — ответила она коротко, словно он завел разговор в тупик.
Гала схватила ножницы и в порыве нетерпения отрезала непокорный локон. Результат настолько выбил ее из колеи, что все, что сказал Максим, заглушил издевательский смех Снапораза, зазвучавший у нее в голове. Она так живо представила себе, как Снапораз с разочарованным лицом прерывает скрин-тест, что слезы выступили у нее на глазах. Одновременно с этим ее обидело, что Максим все еще, после многих лет старался утешить ее, и до сих пор так и не понял, что ей больше нужен нагоняй или язвительное замечание, которые подстегнут ее боевой дух, и тогда она вступит в борьбу на пике своих возможностей.
Нет, должно быть, у меня совсем нет вкуса, — обиженно пробормотал Максим, пытаясь пригладить ее торчащие волосы, — так как я от тебя без ума даже тогда, когда ты не пьяна в стельку.
Гала демонстративно взяла бутылку водки и залпом выпила половину.
Когда они стояли, тесно прижавшись друг к другу в грохочущем лифте, поднимающем их в «Скайлайт», настроение у них было не лучше, хотя было заметно, что с каждым этажом они дышат все более в такт друг с другом, словно лежат в одной постели.
