Николай Дежнев - Пояс Койпера
Обернулся, сложил губы в подобие улыбки:
— Думаю, желать вам двоим спокойной ночи было бы лицемерием!
13
На чемпионате мира по метанию бисера перед свиньями я был бы в призах, но в беге перед паровозом Майский мог бы дать мне фору. Суетной малый, стоило писать вечером письмо, если утром собрался звонить? Да еще в то время, когда все нормальные люди нежатся в постели и досматривают сны, пуская сладкие слюни!
Говорил так, будто мы знакомы целую вечность и еще две недели. В течение первой минуты пять раз упомянул скороговоркой какого-то Адриановича, и только на шестой я догадался, что он имеет в виду Фила. Феликс Адрианович рекомендовал… Феликс Адрианович придерживается мнения… Феликс Адрианович обратил особое внимание… Тьфу! Содержательная часть его сбивчивой речи свелась к тому, что он ждет меня в своем офисе в семь вечера. А еще я узнал, что зовут режиссера Леопольдом Арнольдовичем. Человек, как оказалось, не лишенный чувства юмора, он так прямо и сказал: мультфильм про кота и мышей видели? Значит, имя мое не забудете! Фамилию запомнить еще проще: коты по весне орут какие?.. Мартовские, а я — Майский!
Но сон, паразит, сдернул с меня, как со спящего одеяло. Если, конечно, это был сон. Положив трубку, я все еще видел глаза женщины. Взгляд ее тревожил и манил, а сердце сладко щемило от предчувствия возможного счастья. Что же за напасть такая, думал я, цепляясь за край волшебной ткани, но она расползалась под пальцами словно ветошь. Стоит нам с Синти остаться одним, как появляется бывший пионер, а теперь вот этот то ли мартовский, то ли майский! Взрослые мужики, неужели надо что-то объяснять. Сумел в конце концов снова задремать, но увидел лишь навеянных словами Леопольда котов. Держа хвост пистолетом, они ходили вокруг меня кругами, оценивали, подхожу ли для их стаи, но появившаяся невесть откуда женщина в отделанной золотом тунике их разогнала. Обернулась… Аня!
Проснулся разбитый и печальный, как будто потерял что-то важное без надежды найти. Таким же пустым и бездарным оказался и тянувшийся, как удав по негашеной извести, день. Бродил по квартире потерянный, забил от нечего делать продуктами холодильник и даже хотел немного прибраться, но вовремя передумал. В таком расхристанном состоянии в продюсерский центр и заявился.
Скучавшая на ресепшене секретарша проводила меня до порога комнаты и, как если бы впускала в клетку с тигром, распахнула одним движением дверь. Сама не вошла. Подозреваю, что если бы обернулся, то увидел, как она крестит мою спину. Впрочем, это были, как всегда, мои фантазии, в то время как реальность приняла образ склонившегося над заваленным бумагами столом мужчины. Он был высок, худ и носат. Ярко-фиолетовая блуза на костистых плечах висела, словно на вешалке, в то время как джинсы Майский — а кто же еще? — носил заправленными в ковбойские, на высоком каблуке, сапоги. Судя по судорожным движениям и недовольному выражению лица, режиссер был на грани истерики. Так, должно быть, пересчитывая золотые дублоны, чах над златом скупой рыцарь.
— Доннер веттер, — бормотал он, погружая руки в бумажные завалы, — кого там еще принесло! Всех к чертовой матери повыгоняю! Развели бардак, никогда ничего не найдешь… — и, не поворачиваясь и не глядя на меня, прорычал: — Если по делу, то входите! Я не кусаюсь, по крайней мере пока…
Поскольку дверь за моей спиной стремительно захлопнулась, его слова не показались мне лишними. Режиссер между тем выхватил с победным видом из груды макулатуры документ и поднес, подслеповато щурясь, к свету. Хвостик его порядком уже поредевших и пегих от седины волос был схвачен на затылке аптекарской резинкой.
— Вот дьявол, не то!
Бросив в сердцах бумагу, Майский повернулся в мою сторону. Длинную жилистую шею обвивала тряпка цвета детской неожиданности, плохо, мягко говоря, гармонировавшая с синей рубашкой и веселенькой расцветочкой блузы. Приблизился, ступая по-петушиному, и, взяв меня под локоток, повел к столу.
— Как считаете, Феликс Адрианович одобрит, если я включу в программу шоу стриптиз трансвеститов? Думаете, нет? — подобрал обиженно губы. — Чем в таком случае еще я могу привлечь переевшую телевизионного говна публику! Все, какие есть, извращения давно уже на голубом экране, прямо хоть сам лезь на шест…
Зрелище исполняющего стриптиз Майского было точно не для слабонервных, стадионы он бы не собрал. Говорить ему об этом я не стал, удивительным образом Леопольд был мне симпатичен. Впрочем, если бы даже захотел, шанса открыть рот он мне не дал. Подергав себя за мочку уха, склонил набок голову.
— Нам с вами вместе работать, так чтобы понимать! — Заглянул в глаза. — Скажите, что вас подвигло на такую… эээ… хотел сказать, дурость, но выражусь иначе: экстравагантность? Жить не хочется? Или не на что и не с кем? Или на миру и смерть красна?.. — И, как будто поистратив клокотавшую в нем энергию, спокойным тоном поинтересовался: — Курите? Тогда курите! Я лично табак не употребляю. Берегу здоровье. С этой работой его и так мало осталось, а тут еще папиросы! Картежники говорят: перебор! Вы, кстати, не играете? В блэк-джек или в преферанс? А я, бывает, не прочь снять стресс, только казино позакрывали. А с другой стороны, правильно сделали: зачем они нам, когда жизнь — рулетка. Причем русская!
Бросил ненавидящий и в то же время затравленный взгляд на гору бумаг. Чтобы мои слова звучали с иронией, пришлось сделать над собой усилие:
— Вы, я вижу, не сомневаетесь в летальном исходе шоу?
Стареющий плейбой поднял кустистые брови.
— А вы?.. Народец у нас взбалмошный, никто не знает, когда шлея попадет ему под хвост! Каждому второму не мешало бы отдохнуть в Кащенко… — Взял меня за пуговицу рубашки с таким видом, будто собирался ее оторвать. — Я вам вот что скажу: если спросят, не выбирайте виселицу, уж больно она не эстетична! Больно?.. — Удивился уместности слова. — Именно! — Покрутил, будто примерял петлю, морщинистой шеей. — Должно быть чертовски неприятно! По мне, так лучше гильотина: тррр-ах, и финита ля комедия! Но Феликс Адрианович к окончательному решению еще не пришли…
Упоминание Фила во множественном числе не показалось мне ни странностью, ни издевкой, а выражением глубокого уважения. Должно быть, в глазах Майского он стоял где-то на одной ступени с ангельским чином Властей, а если ниже, то не намного. А может, и правда, стоял, мне-то откуда знать. В шоу-бизнесе люди зависимы, а не только завистливы, из них мало кто дышит не за деньги, а Феликс платил, и, скорее всего, щедро.
Режиссер тем временем отпустил мою пуговицу и принялся мерить шагами большую комнату. Подавшись корпусом вперед, выставляя попеременно ноги, чтобы не упасть. Ходил руки за спину, смотрел в пол. По-видимому, этого требовал мыслительный процесс. Пробегая мимо меня, как мимо семафора, пожимал плечами.
— Откуда мне знать, повесят вас или четвертуют? Заплатят, сбацаем реквием, а можем оду Бетховена «К радости» с вариациями из марша Мендельсона…
Остановился напротив, повернулся на каблуках.
— Ладно, так уж и быть, давайте вашу сигарету! — прикурил, хватая по привычке дым ртом. Страдая худым лицом, заметил: — Ну и гадость же вы курите! Не нравится мне, не по душе вся эта камарилья. Послушайте… — И хотя я продолжал молчать, подергал за рукав. — Нет, вы меня послушайте! Я старше вас, вы просто обязаны меня слушать!.. Зачем вы так с собой? Может, не стоит, а? Черт с ними, с бабками, аванс верну, мне не привыкать. В конце концов, есть другие предложения. Парад геев в Пасадене… Нет, я исключение, не педераст! А можно устроить чес по Канаде. Там, вдали от родины, наши скучают без ее потрясений. Видели когда-нибудь Ниагару?.. Зрелище! Особенно ночью, когда все в огнях… — В глазах его, подпертых снизу мешками, появилось жалостное выражение. — Мой вам совет: забейте на все, положите с прикладом! В жизни всякое бывает, зачем же, чуть что, сразу в крайности… — Загорелся видимым образом новой мыслью. — Хотите, возьму вас на первое время в помощники? Наука нехитрая, главное — побольше апломба и не забывать морду кирпичом!
Я положил руку на его фиолетовое плечо, я был ему благодарен.
— Спасибо, Арнольдыч! Правильный вы мужик, только ничего из этого не получится. Долго объяснять, это сделка…
Его костистое, носатое лицо перекосилось и стало скорбным.
— Черт бы всех вас побрал с вашими сделками! Куда ни глянешь, везде одно и то же, а того не понимаете, что сделка эта с собственной совестью! Живете, будто вам не умирать. Побойтесь Бога, ребята, чем торгуете? — Поднял ногу, потушить о каблук сигарету, но заметил пепельницу. Вдавил в ее дно окурок. — Ну и хер с вами! Что я, святее Папы Римского, что ли?..
Обойдя меня, будто я верстовой столб, стороной, Майский подобрал со стола первую попавшуюся бумажку и принялся ее внимательно изучать. Не дочитав, повернулся:
