Алексей Козырев - Трансплантация (сборник)
«Надо их остановить», — решил тогда Ветров и уже направился к кладовой, но, услышав оттуда крики раненого Истомина, испугался ещё сильнее.
Вот тогда, вернувшись в кабинет, он и включил на полную громкость телевизор. Передавали интервью с каким-то высоким милицейским чином. Тот самозабвенно рассказывал о значительных успехах, которых добилось возглавляемое им ведомство по борьбе с организованной преступностью: на сколько возросла раскрываемость преступлений в городе, и как резко пошла вниз кривая совершаемых правонарушений.
И хотя говорил он громко, ему не удавалось заглушить выстрелы и крики, идущие из кладовой.
В кабинет торопливо вошёл Георгий. Брюки испачканы кровью. На лице и руках бурые кровяные капельки.
— Слушай, Станислав Александрович. Уж извини, но без крупных разборок обойтись не удалось. Тут должна подскочить ещё тройка никитинских. Так ты их тем же манером в кладовую переправь. Идёт?
— Георгий, зачем вы так громко стреляете? Ведь услышать могут. Вы их там припугните хорошенько и отпустите. Ладно? — Ветров, не отрываясь, смотрел на растекающиеся по рукам Саркисяна капли крови.
— Не тушуйся, Ветров. Ты должен быть абсолютно спокоен. Так же вежливо и с улыбочкой препроводи новеньких к нам в кладовую. И всё с тебя. Смотри свой телик. А мы уж попытаемся стрелять потише. Лады? Всё понял? Я пошёл, — и, ободряюще кивнув Ветрову, Георгий вышел из кабинета.
Трое знакомых Ветрову качков на этот раз приехали на стареньком голубом «Москвиче». Он видел в окно, как они вышли из машины и, возглавляемые сутуловатым «аудитором», направились к дверям офиса. Молоденький, не знакомый Ветрову водитель остался в машине.
И снова так же медленно, словно не решаясь, закрыл он за ними металлическую массивную дверь кладовой. И снова этот режущий слух скрип несмазанных петель и щелчок замка.
Милицейский начальник с тем же энтузиазмом продолжал свой победный рассказ под стоны и крики вновь прибывшей троицы.
Опять в проёме двери сквозь туман пробилась фигура Саркисяна.
— Там вроде ещё один должен быть, вроде водитель. Тащи, Ветров, его туда же. Скажи, к примеру, что Никитин ему какое-то задание хочет поручить. Короче, сообрази, что там ему напеть, — и фигура Георгия вновь растворилась в тумане.
«Совсем ведь мальчишка, лет семнадцать-восемнадцать от силы. Лицо интеллигентное. Одет просто, но аккуратно. Тонюсенький, как Антон», — Ветров нерешительно шёл по коридору, держа за руку водителя.
— Куда вы меня ведёте? Кто такой Никитин? Может, я лучше в машине подожду? Тут темно. — Тонкий юношеский голос заметно дрожал. Добрые, широко распахнутые карие глаза с испугом смотрели на Ветрова.
Уже открыв тяжёлую металлическую дверь, ведущую в кладовую, Ветров вдруг остановился.
— Нет, нет. Куда я его веду? Господи! Ему туда нельзя. Я этого мальчика им не отдам. — Ветров ухватился за рукав и попытался вытащить его назад в коридор. Но куда более сильные руки уже намертво обхватили хрупкое тело юноши. И не справиться было с ними Ветрову, и не удержать руку бедного мальчишки.
И снова этот режущий тишину скрип петель и громкий щелчок замка. И густой как молоко туман…
Судья закашлялась. Ей дали стакан воды. Кашель удалось унять, и, утерев слёзы, она продолжила зачитывать приговор:
— …Таким образом, судом установлено, что после убийства шестерых членов преступной группировки, в целях сокрытия преступления обвиняемый Ветров, находясь в сговоре с Саркисяном и другими подсудимыми, завлёк в кладовую офиса водителя Соколова Вадима Леонидовича, который привёз в офис троих из банды и сам членом группировки не являлся.
Из показаний Бойко следует, что Соколова, действительно, привёл в кладовую Ветров. Саркисян и братья Смирновы, применяя насилие, пытались выяснить у Соколова, знает ли он ещё кого-нибудь из банды Никитина, но Соколов плакал, говорил, что никакого отношения к банде не имеет и никого не знает. Он умолял отпустить его, говорил, что, если с ним что-то случится, то этого не переживёт его больной отец. Он клялся, что никогда никому не расскажет о том, что видел в кладовой. Саркисян сказал, что подумает и, может быть, его отпустит, а пока пусть помогает упаковывать в полиэтилен трупы.
Судья сделала ещё несколько глотков из стакана и продолжила:
— …Из приведённых в приговоре доказательств следует, что Саркисян и братья Смирновы вошли в кабинет и сказали Ветрову, что, мол, без разборки вопрос уладить не удалось. Саркисян попросил Ветрова, чтобы тот помог упаковать трупы, а они пойдут и подгонят к гаражу «мерседес» Никитина… — Судья сделала паузу и добрым материнским взглядом посмотрела на Ветрова…
— …Из показаний подсудимого Ветрова следует, что, войдя в кладовую, он почувствовал сильный запах пороха. На полу лежали трупы. Три из них уже были завёрнуты в полиэтилен. Бойко попросил помочь ему упаковать остальных. Соколов сидел в углу кладовой и плакал. Ветров сходил в гараж и принёс ещё рулон полиэтилена. В этот момент в ворота гаража братья Смирновы заталкивали белый «мерседес». За рулём был Саркисян. Он ругался, что «мерседес» не заводится…
Уже третий час шло чтение приговора. Судья явно устала. Её тихий голос стал ещё тише, и Ветров понял, что уже ничего не услышит.
— Да, всё было именно так. После того как за мальчишкой-водителем захлопнулась металлическая дверь, он, Ветров, вернулся в свой кабинет. Как раз закончилось интервью с большим милицейским начальником, и на экране появились титры американского боевика. Вскоре вошёл Саркисян и, действительно, попросил его помочь Бойко в кладовой. Но в кладовой пахло не только порохом. Там стояла жуткая и тошнотворная смесь из запахов вскрытой человеческой плоти, крови, пота, испражнений, мочи, грязной одежды, отбитой штукатурки и оплавленного полиэтилена. Запах этот Ветров не смог описать на следствии, и поэтому в протокол он не попал. Наверное, подумалось ему тогда, подобный запах стоит в цехе разделки туш на мясокомбинате. Никогда в жизни более страшного запаха он не чувствовал. Никогда.
В углу, прямо в луже крови сидел бледный как полотно водитель. Синие джинсы, впитывая кровь, на глазах темнели. Края этого страшного тёмного пятна поднимались всё выше и выше. Увидев вошедшего Ветрова, юноша поднялся с пола. Скользя по лужам крови, спотыкаясь о трупы, он бросился к нему и, прижавшись всем своим тщедушным мальчишеским телом, громко зарыдал.
— Не бойся. Я не дам тебя тронуть. Сейчас всё кончится, и ты пойдёшь домой. Слышишь? Пойдёшь домой. Тебя не убьют. Ты скоро забудешь этот кошмар и будешь жить долго-долго. Ты женишься. У тебя будут дети — два сына, такие же красивые, как и ты.
Ветров гладил юношу по голове. Волосы были мокрыми и слипшимися от крови.
— Спасибо вам… дядя. Большое спасибо! Всегда, когда вам нужно, я буду вас возить. Бесплатно. Я всё расскажу о вас моему папе. Расскажу, как вы спасли меня. Ведь я же не виноват. Правда? Я ничего плохого не сделал… — Мальчик-водитель, всхлипывая, глотая слёзы, всё теснее прижимался к груди Ветрова.
— Прости меня! За что — спасибо? Я спасу тебя! Обязательно спасу. Мы ведь с тобой оба в тумане, — нервно шептал прямо в окровавленное ухо мальчика Ветров, ощущая дрожь прильнувшего к нему тела.
Открылась дверь гаража, и в кладовой появился Саркисян.
— Их «мерседес» такая же сволочь, как и его хозяева. Придётся к «Москвичу» цеплять.
— Георгий, ведь мы отпустим мальчика, правда? Он же ни в чём не виноват, и он никому ничего не расскажет. Прошу тебя, Георгий. — Ветров всё крепче прижимал юношу к себе. По лицу его текли слёзы.
— Пусть идёт. Нам трупов и так хватает. — Саркисян еле отцепил парня от Ветрова и толкнул его в сторону двери.
Не дойдя одного шага до двери, юноша обернулся в сторону Ветрова.
— Спасибо вам! — еле слышно прошептали бледные губы. И в этот момент автоматная очередь отбросила его мальчишеское тело в тот самый угол, в котором он недавно сидел. Медленно сползая по испещрённой пулями стене, он упал на спину рядом с лежащим телом «аудитора».
Кавказец, естественно, был в своих тёмных очках.
Ветров что-то закричал и хотел броситься на Саркисяна, стоящего с автоматом в руках, но внезапно в глазах его потемнело, ноги перестали слушаться, и он упал прямо на кавказца, сильно ударившись головой об пол.
Видимо, боль от удара и вернула Ветрову сознание. Он открыл глаза. А может, вовсе и не боль, а этот страшный тошнотворный запах привёл его в чувство. С одной стороны на него смотрели карие, широко расставленные глаза мёртвого мальчика-водителя. Они ещё были наполнены ужасом от пережитого и, как ему показалось, благодарностью к нему — Ветрову. И из них продолжали капать слёзы. В кровавую лужу на цементном полу, покрытом полиэтиленом. С другой стороны лежал Никитин. Его лицо, как у несчастного Гришки, было надвое рассечено автоматной очередью. Из обезображенного рта свисал на тонком белом нерве окровавленный зуб в золотой коронке…
