Джулиан Барнс - Пульс
— Все было на профессиональном уровне, — продолжал он. — Сначала она измерила пульсы. Их в китайской медицине насчитывается шесть — по три с каждой стороны. Но самые важные — на левом запястье, потому что они связаны с жизненно важными органами, такими как сердце, печень и почки.
Я промолчал, но встревожился еще больше. Думаю, отец уловил мое настроение.
— Тогда я сказал миссис Роуз: «Должен вас предупредить, я настроен весьма скептически», а она ответила: это неважно, в иглоукалывание верить необязательно — оно помогает всем.
С той только разницей, что для скептиков курс лечения длиннее, а потому дороже. Но об этом я тоже умолчал. И, не перебивая, выслушал, как миссис Роуз измеряла ему спину и размечала ее фломастером, а потом наносила на кожу щепотки какого-то средства и направляла на них рефлектор, а отец должен был сигнализировать протяжным возгласом, когда чувствовал жжение, и тогда она убирала определенную щепотку. Затем она произвела повторные замеры, сделала новую разметку и начала ставить ему иголки. Все было абсолютно гигиенично; использованные иголки отправлялись в металлический контейнер.
Через час она вышла из кабинета; папа оделся и заплатил ей пятьдесят пять фунтов. Затем отправился в супермаркет, чтобы купить себе поесть. По его словам, он стоял, как в тумане, и не понимал, чего хочет, — вернее, понимал, что хочет всего и сразу. Побродив по магазину, он накупил всякой еды, приплелся домой совершенно без сил и рухнул в постель.
— Как видишь, помогает.
— Хочешь сказать, ты почувствовал запах ужина?
— Нет, еще слишком рано — это был только первый сеанс. Но я хочу сказать, что сдвиги есть. Как физические, так и психологические.
Я подумал: упадок сил, необдуманная покупка жратвы — это и есть сдвиги?
— Мам, а ты что скажешь?
— Я только «за», если папа решил испробовать что-то новое.
Она потянулась через стол и погладила его по руке, возле того места, где прятались таинственные пульсы. Мой вопрос был излишним: они наверняка обсудили это дело заранее и пришли к единому мнению. Я давно усвоил, что принцип «разделяй и властвуй» с моими родителями не проходит.
— Если это поможет, я туда обращусь по поводу своего колена.
— А что у тебя с коленом, мам?
— Небольшое смещение, что ли. На лестнице шандарахнулась.
Маме было пятьдесят восемь. Широкая в бедрах, с добротным, низким центром тяжести, она никогда не ходила на каблуках.
— Когда, давно?
— Ерунда. Возраст. Никуда не денешься.
* * *Как-то раз Дженис бросила: мы не знаем своих родителей. Я переспросил. Она объяснила: когда начинаешь что-то соображать, время уже упущено. И ты никогда не узнаешь, какими они были до встречи, до свадьбы, до твоего зачатия и потом, в годы твоего детства…
— Дети много понимают, — возразил я. — Интуитивно.
— Они понимают ровно столько, сколько позволяют им родители.
— Не согласен.
— Ну-ну. Однако факт остается фактом. К тому времени, когда ты начинаешь думать, что способен понять своих родителей, все важные этапы их жизни уже пройдены. Они такие, какие есть. Вернее, такие, какими решили быть — при тебе, в твоем присутствии.
— Не согласен. — Мне трудно было представить, чтобы мои родители, скрывшись за дверью, становились другими людьми.
— Ты часто вспоминаешь, что твой отец — завязавший алкоголик?
— Никогда. Мне это ни к чему. Я его сын, а не социальный работник.
— Вот именно. Ты хочешь видеть в нем Просто Папу. Но «просто папа», «просто мама» — это фикция. Такого не бывает. Вполне возможно, что у твоей матери есть какая-то тайна, о которой ты даже не подозреваешь.
— Не смеши, — сказал я.
Она посмотрела на меня в упор.
— Я считаю, все супружеские пары со временем находят для себя такой способ сосуществования, который строится на лжи. То есть в основе супружества лежит взаимоприемлемый самообман. Это задается по умолчанию.
— Все равно не могу согласиться.
Это я сказал вслух, а про себя: «фигня полная». Взаимоприемлемый самообман — даже слова не твои. Услышала от кого-то у себя в редакции. Или от какого-нибудь типа, с которым не прочь перепихнуться. Но вслух я только спросил:
— По-твоему, мои родители двуличны?
— Я говорю в общем. Что за привычка все переводить на себя?
— Тогда не догоняю. И уж во всяком случае не могу взять в толк, зачем тебе приспичило создавать семью — со мной или с кем-то еще.
— Ну-ну.
Это был еще один момент. Во мне закипала неприязнь из-за этого выражения.
* * *Отец признался, что иглоукалывание, вопреки его ожиданиям, оказалось процедурой весьма болезненной.
— А ты ей говорил?
— Разумеется. Я каждый раз говорю: «Ух».
— Что это значит?
— Это своего рода магнетическая интенсификация, выброс энергии. Надежный сигнал — сразу ясно, где больнее всего.
— И что потом?
— Потом она переходит к другим зонам. Тыльная сторона ладони, щиколотки. Там еще больнее — мяса-то мало.
— Да, действительно.
— Но в промежутках ей нужно видеть, как ведут себя энергетические уровни, поэтому она все время проверяет пульсы.
Тут я не вытерпел.
— Папа, опомнись! Ты же знаешь: пульс бывает только один. По определению. Пульс сердца, пульс крови.
Вместо ответа отец кашлянул и посмотрел на маму. В нашей семье скандалов не бывает. Мы их не любим и даже не знаем, как они разгораются. Повисло молчание, и вскоре мама сменила тему.
* * *Через двадцать минут после окончания четвертого сеанса отец зашел в «Старбакс» и впервые за много месяцев почувствовал запах кофе. Потом он направился в магазин натуральной косметики, чтобы купить маме шампунь, и рассказал, что ощущение было такое, словно его огрели по голове кустом рододендрона. Ему чуть не стало дурно. Запахи показались такими насыщенными, рассказывал он, будто цветными.
— Ну, сын, что ты теперь скажешь?
— Не знаю, папа, могу только поздравить.
Мне подумалось, это какая-то случайность или самовнушение.
— Не хочешь ли сказать, что это случайность?
К его удивлению, миссис Роуз восприняла это известие без эмоций, едва заметно кивнула и записала что-то в тетрадку. Потом ознакомила его с планом на будущее. Ему предлагалось — если не будет возражений — являться на прием каждые две недели вплоть до наступления лета (китайского, а не британского), потому что в этот период, как показывала дата его рождения, организм будет особенно восприимчив. Каждое измерение пульсов, добавила она, свидетельствовало о повышении его энергетических уровней.
— Ты стал еще энергичнее, папа?
— Речь совершенно не об этом.
— А что ты унюхал после недавнего сеанса?
— Ничего.
Стало быть, «энергетические уровни» не имели ничего общего с энергичностью, а их повышение не добавляло ему обоняния. Потрясающе.
Порой я сам удивлялся своей жесткости. В последующие три месяца отец сообщал о своих достижениях весьма скупо. Время от времени он чувствовал какие-то запахи, но только самые резкие: мыло, кофе, подгоревшие тосты, очиститель туалета; дважды распознал букет красного вина; один раз с восторгом узнал свежесть дождя. Китайское лето пришло и ушло; миссис Роуз объявила, что возможности акупунктуры исчерпаны. Отец, как всегда, начал корить себя за скепсис, но миссис Роуз повторила, что настрой пациента роли не играет. Поскольку мысль об окончании курса исходила от нее самой, я решил, что она все же не шарлатанка. Но для меня, наверное, было важнее думать, что мой отец не из тех, кто попадается на уловки шарлатанов.
— Честно говоря, меня больше тревожит твоя мама.
— А что такое?
— Даже не знаю, какая-то она вялая. Может, переутомилась. Еле двигается.
— А сама она что говорит?
— Говорит, ничего страшного. Видимо, что-то гормональное.
— Это как?
— Я рассчитывал у тебя спросить.
Что еще мне нравилось в моих предках. Они, в отличие от других, никогда не считали себя самыми умными и не давили авторитетом. Мы все были взрослыми, держались на равных.
— Вряд ли я знаю больше твоего, папа. Насколько мне известно, «гормоны» — это женская отговорка на все случаи жизни. Я всегда думаю: постойте, а у мужиков что — гормонов нет? Мы же ими не прикрываемся, верно?
Отец хмыкнул, но явно не успокоился. Когда он в очередной раз отправился играть в бридж, я заглянул к матери. Мы сидели на кухне, и я понимал, что она не купилась на мое «проезжал мимо».
— Чаю? Кофе?
— Без кофеина или травяной чай, с тобой за компанию.
— Ну, мне доза кофеина не повредит.
Этого оказалось достаточно, чтобы я сразу перешел к делу.
— Отца тревожит твое состояние. Меня тоже.
— Отец — паникер.
