Эдуард Тополь - Настоящая любовь или Жизнь как роман
С берега доносится крик, голос бывшего фельдфебеля, а ныне поручика Маслова.
ГОЛОС МАСЛОВА. Достоевский!
Достоевский и другие солдаты оглядываются.
МАСЛОВ (на заднице съезжая по ледяной корке берегового откоса, кричит). Достоевский, мать твою! Фули ты вымок? К генерал-губернатору! Живо!
…И вот он снова бежит — мокрый, оскальзываясь на льду, падая, хватаясь руками за какие-то пни — все выше и выше по берегу…
по улице…
мимо киргизят, играющих «лямгой»…
по грязным весенним лужам…
по верблюжьим навозным лепешкам…
отскакивая от яростных собак, бросающихся ему под ноги…
и — с трепетной надеждой, зажатой в душе…
Дом генерал-губернатора. Тот же день (продолжение)ДОСТОЕВСКИЙ (вытянувшись во фрунт). Ваше высокопревосходительство! Рядовой Сибирского седьмого батальона Федор Достоевский прибыл по вашему вызову!
Генерал-губернатор с сомнением смотрит на него.
В насквозь промокшем мундире, заляпанный грязью и навозом, Достоевский представляет собой жалкое зрелище, вода стекает на пол с его растоптанных сапог…
ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР (пожевав губами). Н-да, понимаешь… Тем не менее… (И уже официальным тоном.) Рядовой Достоевский, ваши стихи по теплоте и силе своих патриотических чувств обратили на себя внимание ее императорского величества. По моему ходатайству наш новый государь император Александр Николаевич изволил произвести вас в унтер-офицеры…
Достоевский, онемев, смотрит на него.
ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР (недовольно). Вы слышите, унтер?
Достоевский продолжает стоять не шевелясь, но из глаз его катятся слезы.
ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР (грозно). В чем дело?
ДОСТОЕВСКИЙ (еле слышно, запинаясь). П-по… поздно…
ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР. Прекратите истерику, Достоевский! Вы уже унтер, почти офицер, понимаешь! А русскому офицеру не пристало реветь из-за бабы, а тем паче вдовы! Даю вам пять дней отпуска. Понятно?
ДОСТОЕВСКИЙ. Спасибо, Густав Христианович…
ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР (нахмурившись). Как отвечаешь?
ДОСТОЕВСКИЙ (выпрямляясь, рявкает). Служу государю императору!
ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР. То-то, унтер… Вперед!
Сибирь, степь и тайга, дороги и бездорожье. В разное время сутокДробно бьют дорогу копыта…
Достоевский несется вскачь и нетерпеливо нахлестывает нагайкой низкорослого коня…
ДОСТОЕВСКИЙ. Но!.. Но!..
Киргизские лошади не знают усталости, но и самых выносливых он загоняет неистовой скачкой, тут же сворачивает с дороги к юртам аборигенов и за копеечную доплату меняет усталого коня на свежего, которого ему выбирают из огромных табунов…
И снова — дробь копыт по пыльной дороге, свист нагайки: «Но! Но!..»
Весенняя степь, полная цветов, змей и бабочек, летит ему навстречу…
Потом — лесистые холмы…
Лесные чащи…
Поселки вокруг серебряных рудников…
Горные озера, полные перелетных уток и журавлей…
Селенья староверов и беглых казаков, обратившихся в мусульманство…
Солнце садится у него за спиной…
Ночную колею освещает луна…
Он, не зная усталости, хлещет коня.
ДОСТОЕВСКИЙ. Но! Ходу! Ходу!..
И новое солнце восходит перед ним…
К концу вторых суток Достоевский — усталый, пыльный, с закопченным лицом — въезжает в Кузнецк и, спросив в трактире дорогу, находит улицу и домик Марии Исаевой.
Улица и двор домика-избы Марии Исаевой в Кузнецке. ВечерСвалившись возле этого дома с коня, Достоевский — враскоряк — проходит через калитку к крыльцу и валится на него в изнеможении.
Взлаивают соседские собаки…
Конь, оставленный без привязи, проходит еще метров девять в уличную темень, шатается и тоже замертво падает на разъехавшиеся ноги…
И тут же Мария — простоволосая, в одном халате — выскакивает из двери.
На крыльце кулем лежит Достоевский.
Какое-то разочарование, почти досада мелькает на лице Марии.
МАРИЯ (зовет). Павлик! Павлик!
Восьмилетний Павлик выходит на крыльцо, вдвоем они волоком втаскивают Достоевского в дом.
Домик-изба Марии Исаевой в Кузнецке. Вечер (продолжение)Мария с сыном волоком втаскивают Достоевского в горницу.
МАРИЯ. Воды, Павлик! Воды!..
Мальчик зачерпывает ковшом из кадки, стоящей у печи, и плещет воду в лицо Достоевскому, Мария утирает его полотенцем, которое разом становится черным от дорожной пыли.
МАРИЯ (сыну). Еще…
После второго ковша воды Достоевский открывает глаза и, сглотнув воду пересохшим ртом, улыбается, чувствуя ее ладони под своей головой.
ДОСТОЕВСКИЙ. Маша! Я сделал это! Государь произвел меня в унтер-офицеры! Теперь я могу сделать тебе предложение!.. Что ж ты молчишь? Знаешь, как это случилось? (Приподнимаясь и садясь на полу; хвастливо.) Я написал стихи вдовствующей императрице! Конечно, я совершенно не умею делать стихи, я не Пушкин, но ради тебя, ради нас… И представляешь — эти стихи произвели впечатление! Я теперь унтер-офицер! Павлик, иди собирай свои вещи! Я увезу вас отсюда…
МАРИЯ (пытаясь перебить, негромко). Федя…
ДОСТОЕВСКИЙ (возбужденно, вслед мальчику, ушедшему в свою комнату). Мы поедем ко мне, Павлик, в Семипалатинск! Я стану твоим отцом!
МАРИЯ (настойчивей). Федор Михайлович…
ДОСТОЕВСКИЙ. Да, Маша! Да, дорогая?! Что, любовь моя?! Дай мне руку!..
Только теперь он замечает, что за месяцы их разлуки какое-то новое качество — горечь и ломкость экзальтации — появилось в ее взгляде вместе с тенями под ее синими глазами.
МАРИЯ. Федя, я же писала тебе: я полюбила другого…
ДОСТОЕВСКИЙ (небрежно). Но это же не серьезно…
МАРИЯ. Серьезно, Федя. Он просит моей руки.
ДОСТОЕВСКИЙ (в ужасе). Нет! Этого не может быть!
МАРИЯ. Я потому и выскочила на крыльцо: думала, это он, Алеша.
ДОСТОЕВСКИЙ (в отчаянии). Но послушай, послушай! Он же много младше тебя! Если ты пойдешь за него, он тебя потом попреками сведет, что ты ему век заела!
