Алина Знаменская - Дочки-матери
— Хорошо… — помедлив с ответом, согласился Андрей. — Поскольку другого выхода на сегодняшний день у нас все равно нет, попробую не дебоширить.
В то время когда взрослые договаривались между собой, дети выскользнули из дома и открыли пустой сарай.
— Это здесь, — прошептал Сашка и включил фонарик.
Это был сарай с коробами под зерно, бочками и деревянным корытом для рубки капусты. Не зная, как распорядиться этим имуществом, Олина мать повесила на сарай замок и никогда сюда не заглядывала. А Сашка вот зачем-то облюбовал это место. А последнюю неделю так и вовсе пропадал здесь, на Олины вопросы отмалчиваясь. Она уже решила рассориться с Сашкой, но неожиданно он позвал ее сюда, и Оля сменила гнев на милость. Едва войдя, она утонула ногой в ворохе свежих стружек. Ничего особенного не увидела — деревяшки, инструменты, гвозди…
— Вот! — Сашка почти торжественно показал на деревянную гладкую плоскость, напоминающую верх стола.
— Что это? — так же шепотом отозвалась Оля.
— Это будет тренажер.
Сашка сказал и выдохнул. Словно признался в чем-то очень тайном. Оля ничего не поняла. Она бывала с мамой в тренажерном зале, видела различные тренажеры. Они ничем не напоминали Сашкин. Они сверкали металлом, отливали пластиком, у них имелись кожаные сиденья, какие-то пружины и секундомеры.
— Совсем не похоже, — вздохнула она, виновато взглядывая на товарища. Врать Оля не умела.
— Смотри! — заволновался Сашка.
Он достал коробку из-под посылки и вывалил на пол кучу круглых гладких деревяшечек. Они были одна к одной — ровные, ни единой зазубринки.
— Это все собирается. Это вот сюда, а это — сюда. Человек ложится сверху, и эти штучки крутятся…
— Ты сам это придумал, Сашка?! — ахнула Оля, широко распахнув глаза.
— В журнале нашел. Там и чертеж был.
— О-о… — Оля смотрела на Сашку во все глаза. У нее не было слов. Еще ни один человек в Олиной коротенькой жизни не удостоился такого восхищения, как этот мальчишка.
Так в пустующей половине дома поселились необычные квартиранты. Жизнь с этого дня приобрела для Юли и Оли новые оттенки.
Бородин не звонил вторую неделю. Внешне Наташа жила обычной жизнью — утром убегала на работу, в обед бежала на другую, вечером впрягалась в домашние дела и весь вечер косилась на телефон. Телефон не молчал, нет. Он постоянно трезвонил — то Леркины одноклассники, то Наташины подруги. Но тот единственный звонок междугородки она бы отличила из тысячи. Междугородка ее не тревожила. Наташа боялась подолгу говорить с подругами — Бородин может в это самое время прорываться к ней сквозь равнодушные короткие гудки. Что с ним? Как он там? Почему последний разговор по телефону оказался таким болезненным, словно и не было той встречи накануне? И фраза “Не звони мне, я сам позвоню” могла означать что угодно. Ожидание выливалось в настоящую пытку. Люди, общавшиеся с Наташей каждый день, не могли предположить, чего стоило той держаться как обычно. Шутить, обсуждать чужие проблемы, всем помогать как всегда. К концу второй недели она не выдержала и сама позвонила Бородину. Она застала его на работе. От его сухого “да” что-то оборвалось внутри.
— Я не смогла больше ждать, — призналась Наташа. — Эта неизвестность, неопределенность для меня — хуже всего. Я хочу знать, Женя, что происходит?
— Наташ, я ничего не могу сейчас сказать тебе. Кроме того, что уже сказал: мне надо побыть одному.
— Ты меня бросаешь?
Пауза после вопроса заставила Наташу похолодеть.
— Не знаю, — наконец произнес Бородин.
После его ответа Наташе захотелось закричать, обидеть Бородина резким словом, но она только сумела произнести надтреснутым голосом:
— Тогда… пока.
И положила трубку. На секунду она почувствовала себя в вакууме. Земля с ее суетой, возней и шумами вдруг так отдалилась от Наташи, что не стало слышно звуков. Черная пустота плотно обступила ее. Оглушила. Но через минуту земля приблизилась с невероятной быстротой, как мячик на резинке, и обрушила на нее все свои мелочи и плеснула в лицо болью. Звуки за стеной старого панельного дома, которых она раньше не замечала, вонзались в мозг, издевались над ней, над обрушившимся на нее одиночеством.
Так. Нет-нет-нет. Не надо, уговаривала она себя. Ничего еще не случилось. Бывает и похуже…
Она поняла Бородина в тот момент так: он решил испытать себя. Сможет ли он без нее. А она? Он подумал о ней? Ей под силу подобное испытание? Она должна сидеть и дожидаться, когда он там что-то родит! Да кто он такой? Да она найдет себе не хуже! Да она…
Пришла из школы Лерка, заглянула в спальню.
— Болеешь?
— Да, что-то почка…
Лерка из школы может вернуться в двух состояниях: возбужденно-нервном, когда слова и эмоции начинают брызгать из нее фонтаном, или апатично-подавленном, когда она усаживается с булкой перед телевизором и молчит.
Сегодня Лерка, похоже, вернулась в первом состоянии и с порога начала:
— Мам, мне колготки нужны. Опять об этот стул в кабинете биологии зацепила.
— Возьми мои.
— Мам, если по черчению у меня будет в полугодии трояк, то я ни при чем! Она два моих чертежа где-то посеяла, я ей сдавала!
В другое время Наташа обязательно напомнила бы дочери, что та учится не для матери, а для себя, и что тройка по черчению в аттестате может сыграть роковую роль при поступлении. Не хватит одного балла, вот тебе и тройка по черчению. Уж по черчению-то можно и на пятерку постараться!
Не стала… Не до нравоучений. Не хотелось думать о том, на что станет учить Лерку, где возьмет денег на выпускное платье и туфли. Вообще думать о мелком не хотелось. И о Бородине думать было больно, но не думать о нем — не получалось. Он так и лез в голову со своими признаниями, стихами, мечтами.
— Мам, я твои колготки найти не могу, в шкафу их нет!
— Есть, посмотри хорошенько.
А если бы она тогда согласилась? Плюнула бы на все и на всех, уехала бы к нему в поселок? Что бы они поделывали сейчас?
Наташа ясно представила деревянный дом, огонь в камине. Женю в шлепанцах и теплом свитере, себя тоже в свитере. Диван, покрытый пледом. Морозом затянутые окна, скрипучая лесенка наверх, настольная лампа в углу… Весь этот выдуманный уют сжал ее за горло и перекрыл дыхание. Так. Стоп. Это все бабские выдумки. В реальности все по-другому.
Наташа стала отыскивать в памяти какой-нибудь неприятный момент. Что-то оставившее царапину в их отношениях.
— Мам, я возьму видеокассету с концертом? Аня просила.
Вот! Есть такой момент! Кассета!
Это свидание в пансионате, к которому они так долго готовились оба! Бородину, вероятно, было непросто забронировать номер в элитном пансионате на Рождество. А она так неделю просто находилась в полном мандраже. Готовилась, выбирала ему подарок, потом тряслась в вонючем междугородном автобусе, потом на рейсовом. Плутала, разыскивая этот пансионат. Но тогда она не думала об этих неудобствах, ведь они не виделись месяц! Целый месяц! В жизни обоих произошло столько событий — она только-только устроилась на радио, и все там для нее было ново и необычно, стольким хотелось поделиться! А у него состоялась творческая встреча, на которую она не сумела приехать, а он так ждал! И много еще всякого случилось, но самое главное — в ней, как заряд в аккумуляторе, кончался запас того света, что дарил ей Женя при встречах. Она просто жаждала насладиться его теплом, его запахом, его нежностью, его близостью. Она представляла, как Бородин станет тормошить ее, как обычно бывало при встречах, сжимать в тисках своих рук, как они долго-долго не смогут оторваться друг от друга.
