Алина Знаменская - Дочки-матери
Этого оказалось достаточно, чтобы дедок не отходил от нее весь вечер, и Наташа не знала, куда от него деться. Сейчас, лежа на кровати с грелкой в обнимку, Наташа пыталась мстительно представить, как Бородин состарится, впадет в творческий маразм и, тряся головой, будет ходить со своими стихами за молоденькими девицами.
Но Бородин никак не представлялся ей старым. Он упрямо оставался высоким, с красиво лежащей волной седины и умными, все понимающими глазами врача.
— Мама, ты плачешь?!
Лерка остановилась перед ней с колготками в руках.
В эту минуту зазвонил телефон. Обе вздрогнули — таким длинным, тревожным и требовательным показался звонок междугородки.
Лерка схватила трубку и без вопросов отдала ее матери. Кровь бросилась Наташе в голову, сердце застряло в ушах. Но уже в следующее мгновение все отхлынуло, разлившись по телу волной разочарования. Это ни Бородин. Это Юля Скачкова из Вишневого.
— Наташа! Мне срочно нужна твоя помощь!
Наташа вытерла слезы и уселась на кровати.
— Я слушаю.
— Я не знаю, что делать! У нас Сашку отнимают!
— Как это? Кто?
— Так! Организация там какая-то по семье. И милиция. Нигде не написано, что Андрей — его брат. Нет такого документа, понимаешь? А Сашке надо в школу. К нам каждый день ходят всякие службы и все грозятся. А Андрей… Ты бы видела его! Он злится от собственной беспомощности, он может только сидеть и ждать.
— Юль, а если к этому афганцу обратиться, который коляску подарил?
— А! Ему не до нас, он занят избирательной кампанией. Он сказал: вот если выберут меня, у меня будет власть, я смогу решить вашу проблему, а сейчас ничего сделать нельзя…
— Но я не представляю: что я могу?
Лерка сидела напротив матери, вцепившись в нее глазами.
— Ты ведь все-таки почти журналист, — умоляла на том конце провода Юля. — Придумай что-нибудь!
— Хорошо. Я буду думать. — Наташа утерла слезы углом халата. — Я тебе завтра… хотя у тебя телефона нет. Звони мне, я постараюсь.
— Мам, у Юрки сестра на телевидении работает! — выпалила Лерка, едва Наташа опустила трубку на рычаг.
— Какого Юрки? При чем здесь телевидение?
Наташа взглянула в ставшие жесткими глаза дочери и не смогла не удивиться. Там среди равнодушия ко всему, что не являлось собственно Леркиным миром, уже сидел живой интерес к тому, что происходило в Вишневом. Наташа мгновенно отметила это и тут же отогнала. Лерка просто благодарна Юле за приют. Просто они подружились с Юлей, и это здорово.
— Того Юрки, что в деревне, — упрямо напомнила Лерка, не краснея и не пряча глаз, как бывало раньше.
Наташа со своим режиссерским образованием мгновенно выстроила Леркино предложение в сценарий. Сценарий должен был завершиться поставленной целью… Винтики и колесики закрутились в заданном направлении, чужая проблема уже прикрывала свою. По крайней мере Наташа знала, чем до краев заполнит завтрашний день.
Глава 14
— Ты меня не отдашь?
Сашка сидел на топчане, всматриваясь в прикрытое темнотой ночи лицо брата.
— Что за вопрос? — Андрей приподнялся на локте. — Я же сказал тебе, что мы будем жить вместе!
Сашка блестел в темноте глазами. Он натянул простыню до подбородка.
— Эта тетка придет завтра опять. Она просто мечтает отдать меня в интернат!
— Ничего у нее не получится. Мы будем бороться.
— И не сдадимся?
— Ни за что!
Сашка улегся и некоторое время лежал молча, а потом вдруг спросил:
— Андрей, а ты маму совсем не помнишь?
— Ну… немного помню, — неуверенно отозвался Андрей.
Он сам не знал — правду говорит Сашке или кривит душой. Там, в закоулках памяти, что-то такое оставалось разрозненное, какие-то ощущения — прикосновение руки, неясный образ. Когда он ребенком спрашивал о ней отца, тот злился и отвечал, что не хочет о ней разговаривать. Что лучше всего вообще забыть о такой матери, которая ради мужика смогла бросить ребенка.
И Андрей перестал спрашивать. Сначала перебирал в памяти эти воспоминания как драгоценности, а потом бросил. Бесполезнее это занятие. Только себе больней сделаешь.
— А ты чем любил заниматься, когда был как я? — подкинул Сашка новый вопрос.
— Рыбалку любил, — вспомнил Андрей, глядя на блики огня, танцующие на потолке.
Юля на кухне что-то готовила. Подбрасывала дров в плиту. Который раз Голубев досадовал, что он, здоровый мужик спать улегся, а она все хлопочет. Устала с ними, а вида не показывает. Она никогда не ложится раньше двенадцати.
— В футбол гоняли, — вспомнил Андрей. — На велике тоже.
— Я тоже рыбалку люблю, — оживился Сашка. — Я тут такие места знаю! Вот ты встанешь на ноги, мы обязательно сходим! Тут одно местечко есть, возле лодочной станции, там зеркальный карп берет, ну а уж про окуня и говорить нечего.
— Сашка… — Андрей оторвал глаза от потолка и повернулся к брату. — А ты действительно думаешь, что я… смогу… Что я буду ходить?
— Конечно! — горячо воскликнул Сашка, подпрыгнув на своем топчане. — Ты сильный, ты вон какой здоровый. И гантели у нас есть. А завтра мы с тобой холодной водой начнем обливаться. А весной бегать начнем.
— Где бегать-то будем? — усмехнулся Андрей. Худые Сашкины лопатки бросали тень на стену. Как коленки у кузнечика углом.
— А по дороге. Тут по дороге хоть через весь город беги, нигде сворачивать не надо.
— Тогда, Сашка, спать давай. А то утром тетя Юля нас не добудится.
Сашка притих, а затем засопел ровно. И Андрей позавидовал его поразительной способности засыпать мгновенно. Сам он еще долго лежал, слушая шаги за стеной, пытаясь угадать движения обитающей там женщины. На кухне что-то звякнуло, затем раздался негромкий сыпучий звук. Андрей живо представил, как мягкие проворные руки женщины с коротко остриженными продолговатыми ногтями перебирают крупу, разделяя ее на две части: хорошую в одну сторону, мусор — в другую. Ему казалось, что он точно угадал: Юля перебирает гречку. То ли звук оказался четкий, граненый, как сами крупины гречки, толи еще что. У Андрея возникло непреодолимое желание подняться и выйти на кухню — проверить, правильно ли распознал звуки за стеной. Он в деталях представил свою соседку: в халатике (рукав до локтя), хлястик на спине. Представил, как она вскинет на него глаза… Что будет в этих глазах? Недоумение? Досада, что вторгся в ее уединение? Смущение?
Андрей уже приподнялся, движимый своими мыслями, он готов был двинуться в сторону кухни, но услышал завершающий звук последней горсти крупы и шум отодвигаемой табуретки. Свет в кухне погас, и шаги — мягкие, почти неслышные — удалились в комнату. Он шумно выдохнул и опустился на подушку.
