Марлена Штрерувиц - Соблазны
Письмо Хелена нашла только вечером. Целый день она провела на работе в одиночестве. У фрау Шпрехер случился приступ гастрита, и она осталась дома. Она очень похудела. В последнее время. Сжимала губы и не разговаривала. Хелена сказала однажды, что есть ведь и другие коты на свете. Она может завести еще одного. На это фрау Шпрехер спокойно ответила, что Хелена, видимо, ничего не понимает. Хелена согласилась с ней. Но фрау Шпрехер не шутила. Ее было ничем не развлечь. На следующий день фрау Шпрехер на работу не пришла. Это Хелену обрадовало. Делать было нечего. Хелена читала газеты. Письмо от Хенрика лежало на полу под дверью. Девочки уехали с тетей Мими к какой-то подруге на озеро Аттерзее. Хелена нагнулась, чтобы поднять письмо. И села на пол. Сидела и плакала. Она так долго ждала. Она была уже готова поехать искать Хенрика на его чердаке. Собрать большую корзину провизии и поехать в Милан. Войти в дом. Взбежать по черной лестнице. Металлическая дверь задержала бы ее. Ей пришлось бы сидеть на лестнице и ждать. Ждать. Пока Хенрик не поднимется или не спустится по лестнице. В конце недели Хелена нашла бы время. Хелена продала свою коллекцию золотых медалей. Ту самую, что ее дедушка получил за заслуги, уходя на пенсию. Золотые памятные медали, которые в банке, прежде чем купить, долго разглядывали с любопытством. Это коллекционные экземпляры, сказал мужчина из скупки на Кайзерштрассе. Их лучше продать в какой-нибудь банк. Он может купить их лишь по цене лома. К сожалению. Она прогадает на этом. Так у Хелены снова оказалось немножко денег. Хелена разорвала конверт. Всхлипывая. Начав всхлипывать, она уже спрашивала себя, почему все так. Что она не так сделала. Почему она все принимает так близко к сердцу. Хенрик писал о концерте в Стрезе. Уже втором. Все опять в порядке. Пианино пришлось перевозить на остров на пароме. Он очень беспокоился, не повредят ли его. Он любит ее. Она должна это знать. Скоро он снова приедет в Вену. Хелена читала, сидя на полу. Она-то думала, что больше никогда ничего не услышит о Хенрике. Если бы у него был телефон. И с ним можно было бы поговорить. Услышать его голос. Хотя бы.
Хелена встретилась с Грегором в кафе "Бройнерхоф". Грегор позвонил ей. Они не общались уже несколько месяцев. День был жарким. Конец июля. В кафе — почти никого. Официант, скучая, стоял в дверях. Хелена села к окну. Заказала обед. Суп минестроне и творожные клецки с абрикосами. Принесла газеты. Когда ела минестроне, заметила, как волнуется. Пролила суп. С трудом удерживая ложку, она все-таки доела его. Взяла себя в руки. Принесли клецки с абрикосами, и тут же пришел Грегор. Нетерпеливо переминался около стола, пока официант ставил еду и наливал пиво. Грегор заказал большую чашку кофе с молоком. Плюхнулся напротив Хелены. Швырнул на стол письмо. Что это значит, спросил он. Хелена взялась за клецки с абрикосами. Накалывала их вилкой. Разламывала. Посыпала сахаром и разламывала дальше. Скорее ей следует задать такой вопрос, сказала она. Хелена на минутку взяла письмо в руки. Оно было не распечатано. Хелена рассмеялась. Клецки были очень вкусными. Тесто легкое и воздушное. Абрикосы сладкие и спелые. Панировка золотистая. Грегор перегнулся через стол. "Если ты не прекратишь дел с этой свиньей, будет война", — сказал он. "С какой свиньей?" — спросила Хелена. "С этой свиньей! — Грегор ткнул пальцем в письмо. — Методы этого Лойбля всем известны". — "И что? Мне он подходит. Или?" — сказала Хелена. И что за война? "Война означает, что я отберу у тебя детей". Хелена расхохоталась. "О тебе ходит довольно сплетен. И ты это знаешь. Ты целыми ночами болтаешься по кабакам. Есть свидетели. Ты пьешь. Может, и наркотики принимаешь. Водишь компанию с более чем сомнительными личностями. Приводишь без разбору в дом мужчин. И не забывай. Несчастный случай с Катариной. Как она у тебя свалилась с пеленального столика. Это документально засвидетельствовано. Скоро перестанешь смеяться. Даже учителя уже считают, что детей пора лечить. Я тебе покажу. Ты дождешься. Ты только и знаешь, что бросать их на мою мать. Так и я могу. Хотя моя мать слишком стара и совершенно больна, ты почти полностью переложила на нее воспитание". Хелена ела клецки. Повторяла про себя: ничего не говорить. Ничего не говорить. Он тебя провоцирует, сказала она себе, а клецки так и таяли во рту. Но почувствовала страх. Он сжал ей горло. От страха стало трудно глотать, а перед глазами все поплыло. "Прелестно", — сказала она. Голос дрогнул. Говорить она не могла. Пока говорил Грегор, она смотрела в тарелку. Теперь она подняла на него глаза. Грегор был в ярости. В дикой ярости. Его так перекосило от злости, что казалось, будто он ухмыляется. Хелена была уверена, что он ее ударит. В следующий миг. Здесь. Сейчас. В "Бройнерхофе". Размахнется и треснет. "Давай, — сказала она. — Давай же. На судью это произведет внушительное впечатление". Грегор уставился на нее. Он действительно был готов ударить ее. Даже воздух вокруг него вибрировал от ярости. Он встал. Хотел что-то сказать. Нагнулся над столом. Навис над ней. Хелена отпрянула. Подняла руку, чтобы защититься от удара. Грегор заметил движение. Его злоба сменилась презрительной усмешкой. "Я ведь не твой отец!" — прошипел он. Повернулся и вылетел на улицу. К своему кофе он и не прикоснулся. Письмо осталось на столе. Хелена положила его в сумочку. Она съела все без остатка. Медленно. Подобрала все крошки. Вернулась на работу. Ей очень хотелось спать. Лечь немедленно. Свернуться калачиком. Укрыться и спать.
Хенрик писал, что наверно он вскоре сможет перебраться в Вену. Может быть, ему удастся устроиться в Вене. В Высшей школе музыки. Хенрик боролся против музыкального истеблишмента. Против слишком высокого "ля" Венского филармонического оркестра. Против жесткой настройки фортепьяно с металлической рамой. Он сражался со всей музыкальной машинерией второй половины девятнадцатого века. Всех его аргументов Хелене было не понять. А иногда его горячность казалась ей несколько преувеличенной. Но Хенрику всегда удавалось понятно объяснить ей интриги и экономические интересы. Которые состоят в том, чтобы оставить рынок за кастрированной музыкой из консервной банки. Мажорной. Ни один порядочный музыкант не может с этим смириться. Неожиданности, возникающие с каждой новой настройкой инструмента. Такие неожиданности, что делают музыку менее угодливой. Их-то и боится, как огня, музыкальная индустрия. Потому что хочет убить музыку. Потому что труп удобнее. Им удобнее всего торговать. Как Иисусом Христом. Им-то тоже стали торговать лишь когда он превратился в поруганное мертвое тело. Рояль со стальной рамой стал смертным приговором. И ни один Гленн Гулд на свете не может больше спасти музыку.
У Хелены снова началось. После перерыва в несколько месяцев. Было жарко. Как говорили, самое жаркое лето за последние сорок три года. Хелена решила пойти к гинекологу и поставить спираль. Ей надоело постоянно высчитывать, можно ли ей. Или нет. Или же нужно прибегнуть к противозачаточным свечам. Презервативы ей не нравились. Хенрик показал ей справку о том, что СПИДа у него нет. А ведь ни с кем больше она не спала. Наверное, это не совсем то, что в брошюрках именуется постоянной связью. Но большинство женщин, которых она знала, вообще никак не предохранялись. В первую очередь — замужние. Хелена записалась на прием к некоему доктору А. Дриммелю. Его кабинет был на Гимназиумштрассе. Сразу за углом. У доктора Дриммеля ей сперва пришлось подождать в приемной. Пожилая сестра вышла из кабинета и попросила подождать еще немного. Хелена сидела в приемной. Окно в сад открыто. Тихо. Даже птиц почти не слышно. Издалека доносится уличный шум. Хелена чувствовала, как пот собирается под грудью и течет по животу. Сестра пригласила ее в кабинет. Присядьте, сказала она. Господин доктор будет сию секунду. Хелена присела на стул в стиле модерн, стоявший перед таким же письменным столом. Пришел врач. Ему было лет тридцать пять. Свежий. Оживленный. Спортивный. В чем проблема? Хелена сказала ему, что хочет поставить спираль. Она уже говорила об этом по телефону. И как раз сейчас у нее месячные. Стало быть, время подходящее. "Да. Да", — сказал доктор Дриммель. Посмотрел на Хелену. "Вот она у нас впервые и сразу же хочет спираль". Это он печально произнес в сторону сестры, стоявшей у ширмы перед гинекологическим креслом. Та пожала плечами. Хелена рассердилась. И зачем она пошла к этому врачу? Она враждебно взглянула на него. "Вам известно все, что вы должны знать об этом?" — спросил врач. Хелена кивнула. "Так. Тогда приступим", — сказал врач. "Какую ты возьмешь?" — спросила сестра. "Посмотрим, мама", — отвечал тот. Хелену провели за ширму. Там она разделась и забралась на кресло. Ноги — высоко на подставках. Что за идиотская поза, думала Хелена. Мать и сын сунули головы между ее ног. Ввели во влагалище что-то холодное. Оно там чмокало. Те двое тихо переговаривались. Женщина за чем-то ушла. Сын ждал. Руки в резиновых перчатках он держал поднятыми вверх. Хелена услышала, как разорвалась пластиковая упаковка. Он ввел во влагалище нечто тонкое. Острая боль глубоко в животе. Хелена вздрогнула. "Уже все", — произнес врач. Пошел к раковине. Снял перчатки и вымыл руки. Хелена встала и оделась. Когда она вышла из-за ширмы, он сидел за столом и листал журнал. Всем остальным займется мать, сказал он. Равнодушно-доброжелательно. Руки не подал. Углубился в журнал. Хелена вышла. Мать стояла за регистраторской стойкой. Она выписала счет. На листке, что она подала Хелене, стояло: 2500 шиллингов. Хелена достала из сумочки деньги и заплатила. Женщина поставила на счет печать. Хелена ушла. "А" перед фамилией доктора Дриммеля означало Августин. Доктора Дриммеля звали Августин. Хелена решила, что имя подходящее.
