Александр Мильштейн - Пиноктико
И надо признать, что он меня разбудил, этот человечек…
У него малиновый кафтан, синяя голова и, как уже было сказано, синие кругляки вместо ладоней и стоп… Ещё ноги, или во всяком случае, чёрные штаны — кто знает, что там под ними…
Никто не знает, потому как он самый внутренний, этот человечек — он, в отличие от атома, неделим…
Он умеет ползать по стенам, точнее, умел, слой клейкой субстанции оказался исчерпаемым, и теперь человечек неподвижно лежит возле коробки, а я смотрю в окно, потому что мои веки открыты: идёт снег…
Я нахожу диск и ставлю песню, записанную группой, в которой мой отец играл на ударных инструментах…
Группа называлась «Аксолотль»… Как это ни странно, я недавно узнал, что в нашем городе её многие до сих пор помнят…
Слова этой песни написал, наверное, дядя Феликс… Он и картинки тогда писал такие — «клеверные»… А свой краут-рок Йозеф и Ахим уже подгоняли под слова, в сущности, это даже не песня, скорее, мелодекламация…
Музыка чем-то похожа на Дебюсси… Ну да, импрессиум per se…
…Wind jagt die grünen Wellen des Weizenmeers
Sie entstehen an der staubigen Landstrasse
Und laufen bis zum Horizont
Der Wind riecht nach dem Klee und Gewitter
Der warme Juniwind öffnet mich wie ein Buch,
Blättert durch die Seiten, blast den Staub weg
Sie flattern wie die Flügel
Eines endlosen Flamingoschwarms
Der sich als rosa Wolke in die Luft erhebt…[85]
Аксолотль — это уникальная личинка, которая никогда не вырастает во взрослую особь, остаётся инфантом… Но зато обладает фантастическими возможностями регенерации…
То есть у аксолотля регенерируется всё: лапка, глазик, сердце, желудок…
Хотя вряд ли эта группа возродится, и дело даже не в смерти Ахима…
Хендрикс говорил: «Когда умру, просто крутите мои плёнки…».
Но Ахим не Хендрикс, он не в записи…
Это трогательно, конечно, слушать пластинки «Аксолотля», но ясно же, что это было для него мимолётное, по сути, баловство, аматорство…
Я смотрю в окно и замечаю, что снег летит не с неба, а наоборот… То есть ветер вздымает тот снег, что уже лежал на земле, на балконе, на кронах…
Снег пытается вернуться на небо… Очень мелкий, как белый песок в часах, которые перевернулись вместе со всем светом…
Как прах Ахима, который я высыпал в воздух, стоя на Бенедиктинской Стене…
Когда я на следующий вечер зашёл в гостиную и зажёг свет, пластмассовый человечек по-прежнему лежал там на столике, в россыпи старых слайдов…
Он показался мне пределом, к которому сошлись плёночки зимних снов…
Но сам не принадлежал ни одному из слоёв…
Как я уже сказал, он оказался самым внутренним — этот человечек…
А вот SMS, меня разбудившее, было если и не внутренним (у снов есть свои SMS, и я мог ещё просто спать), то и не слишком человеческим… Но и не совсем спамом всё-таки… Я думаю, у них там программа работает, посылает сотни, тысячи SMS — с сервера… Хотя подписаны они реальными людьми: Филипп, Мэлони, Тоби…
«Hallo, zusammen! Сегодня над «Цахесом» гордо реют диджеи Чосси&Месси. Приходите, будем рады, Филипп, Мэлони…».
Я получаю эти SMS уже третий или четвёртый год, попал когда-то в список гостей, Мэлони внесла, когда у них всё это только начиналось… Я ни разу там не был, хотя несколько раз уже вроде бы ехал в их сторону…
Но «Цахес» находится неподалёку от «Контрабаса», а зайдя в «Контрабас», чтобы выпить там сто грамм да и пойти себе дальше…
Я ни разу не смог покинуть «Контрабас» после этих самых ста грамм и поэтому так и не дошёл до сих пор до «Цахеса»…
Теперь же никакого «Контрабаса» больше не было, и ничего не мешало мне вроде бы одеться, спуститься в гараж, поехать…
И я всё это проделал, хотя, несмотря на выпитый эспрессо, чувствовал, что спячка продолжается…
В каком-то американском романе я читал, что есть два модуса бытия: «Великий Тик» и «Великая Спячка»…
Так вот, я проснулся в центре Великого Тика, но это уже был не Ур-тик, с тем было покончено…
Я как будто телепортировал туда со своей кровати… И теперь сидел, точнее, полулежал на чёрном диване — там за U-образной стойкой есть мягкий уголок, в который я забрался, очевидно, взяв какой-то лонг-дринк…
Высокий стакан стоял на низком столике… Был ли это мой стакан… Я всегда вынимаю соломинку…
В этот раз, может, и не вынул… Не заметил… Соломинку в стакане, своём или чужом, неважно… В моей голове были такие брёвна, что соломинки не имели значения… Стакан же всё равно оказался пуст…
И не только в голове — я был совершенно деревянный, очевидно, розовая таблетка, которую я проглотил перед выездом, не сошлась даже с той каплей алкоголя, которую я успел выпить…
В общем, я проснулся на кожаном диване в центре огромного зала, заполненного танцующими тинейджерами… Мне бы надо было после этого посидеть спокойно или полежать, потом выпить кофе… Но я, как дурак, сразу же встал, сделал шаг, качаясь, сделал другой…
Я понял, что мне надо вернуться на диван… Но меня уже подхватило пляшущее перед глазами ювенильное биоморе…
Я оказывался в тесных его кольцах, которые сжимали меня, я качался вместе с ними… А потом они выдавливали меня дальше, дальше…
При этом моё тело совершало как бы вынужденные колебания… И так продолжалось, пока я вдруг не выпал из толпы в пустоту с каким-то странным запахом, не дополз по тюремному коридору с железными решётками (раньше в этом здании была тюрьма, сказала мне Мэлони) до своей машины…
Оказалось, что бензин практически на нуле, но я вспомнил, что буквально в ста метрах есть заправка, надо только свернуть налево…
Я взял шланг, вставил его в соответствующее отверстие… Не сразу, но попал… И одновременно — как будто я вставил не шланг… И не то, что вы подумали… А кабель, кабель — в розетку… Короче, я после этого увидел прямо перед собой… Точнее, чуть поодаль, но всё равно очень близко, к тому же таблетка вкупе с лонг-дринком, кажется, перестала меня плющить изнутри, но зато поменялась метрика наружного пространства… Оно становилось всё более эшерным… Выделялось то, на чём останавливался взгляд… Meine Blicke sind reif… und wie das Ding meine Braut…[86]
Передо мной стояла Штефи, на губах у неё играла улыбочка… Или просто по лицу её проходила в этот момент кривизна пространства… визуализируясь при этом…
Штефи обошла машину, подставила мне щёчку…
— Йенс, сколько мы не виделись? Два года? Три?
— Наверное.
— Ты не знаешь?
— А по-твоему, я должен был считать дни? — спросил я. — Делать засечки на дереве?
— Я знаю, что случилось с твоей подругой, — сказала она.
— Вот как? Даже я не знаю, что с ней случилось, — сказал я и сразу пожалел об этом…
Меньше всего мне хотелось обсуждать со Штефи то, что случилось с маленькой Дженни…
Но Штефи не стала об этом спрашивать…
Я подумал, что я недооцениваю её тактичность, наверное, просто стал уже её забывать…
А женщины это чувствуют, и как раз в момент, когда начинают вымываться временем из нашей памяти, они вдруг материализуются — женщины… Если, конечно, могут себе это позволить…
Штефи, в отличие от Дженни, вроде бы могла…
Впрочем, вид у неё был вполне привиденческий…
— А где твоя машина? — спросил я.
— Я без машины, — сказала Штефи, — планирую хорошенько наклюкаться.
— Погоди-погоди, — сказал я, — я что же, ещё сплю…
— Да! И я тебе снюсь! — сказала Штефи и всплеснула руками, как балерина. — Так что ты от меня так просто не отделаешься. — Она в шутку вцепилась в мой рукав…
— Нет, но что ты делаешь на заправке без машины?
— Йенс, что с тобой? Я хотела купить сэндвич. Может быть, чипсы. Почувствовала голод, вот и спустилась…
— Откуда спустилась?
— С неба!
— Что, правда?
— Йенс, а ты уверен, что тебе сейчас так уже нужно вести машину? Может быть, ты её оставишь, например, вон там…
— И дальше? Я даже не помню номер, как вызывать такси…
— А ты пойдёшь со мной. Я тебя приглашаю.
— Куда?
— Туда, — сказала Штефи и показала вверх указательным пальцем.
Собственно говоря, я не думал продолжать эти записки. Потому что, полистав их недавно вспять, я был в очередной раз разочарован, а переписывать не хотел. Ради чего было мне корпеть над ними, где могло быть вознаграждение за мои труды…
Да и потом, мне казалось, что я всё уже сказал, приступ говорливости был инспирирован… Моим выдающимся родителем, но опять же, я не думаю, что Ахим завещал мне стать писателем, в конце концов, он мне желал добра… И не завещал при этом, кстати, состояния, подобно отцу Поля Остера… Остер писал где-то, что если бы отец не оставил ему столько денег, хрен бы он стал писателем, он не дурак…
Я хочу продать квартиру и пуститься в путешествие… Не обязательно кругосветное… Но столь же длительное.
