Александр Мильштейн - Пиноктико
Но если даже он был прав — по большому счёту, то что же тогда получается у нас, хотелось бы мне знать…
Танец мёртвого медведя… Или просто сломанный бубен… Отбросим же его в сторону наконец… По крайней мере, оставим медведя в покое…
Час назад я залёг в кровать, закрыл глаза и с удовольствием вспомнил, если даже не почувствовал, что вчера или позавчера, перед тем как лечь, закрыл не только веки, но и ставни…
Да, я забыл сказать… Не только сказать, я вообще забыл, что в моём доме у всех есть ставни… Которые мало кто трогает, потому что у всех есть жалюзи, а ставни — это так, для декорации… фасада…
Но ставни — это ведь веки окон[82] — вспомнил я, и таким образом, лежал теперь, закрыв не одни, а сразу же несколько век, следовавших в пространстве — одни за другими…
Я понятно сказал? Не рядом, не параллельно, как на офисном здании — куда я, опять-таки, по наводке дяди Феликса, ходил устраиваться на работу, вроде бы не во сне… Во всяком случае, это не была моя траум-беруф…
Во время собеседования со мной там случился сбой в системе автоматизированных жалюзей… То есть собеседование было — со мной, а сбой — во всём здании… Представьте себе: огромное офисное здание, в каждом окошке — силуэты дужей, пальмы, компьютеры, белые доски с графиками…
Солнца не было, и кому, спрашивается, пришло в голову опускать жалюзи на работе, я не знаю… Не иначе как моему брату… по чистому разуму… Но получилось у него хорошо: вместе с его жалюзями стали опускаться все без исключения жалюзи, на всех окнах здания…
Потом они все поползли в обратную сторону… А потом снова вниз… И так это продолжалось несколько минут: тысячи серых жалюзей с жужжанием ползали вверх и вниз, а наш разговор — о приёме меня на эту работу — выглядел под этот аккомпанемент… как-то всё более странно, я бы сказал…
У меня было примерно такое чувство… Как будто я на самом деле пришёл устраиваться шпионом, а оказалось, что на меня реагирует… автоматика офисных зданий… Что-то в таком духе мелькнуло у меня тогда в голове во время интервью, хотя я не принимал перед этим ничего паранойяльного…
Да, но дома у меня жалюзи опускаются не все сразу, не автоматически…
А вручную и по отдельности…
Я подхожу к одному за другим — ко всем своим окнам… И вполне последовательно опускаю жалюзи, натягивая брезентовый ремешок, похожий на поводок собаки…
Или медведя пу…
Однако в этот раз я пошёл ещё дальше — я наглухо затворил перед этим ещё и ставни…
Что обеспечило мне абсолютную темноту в квартире… И соответственно — хорошее качество изображения на другой стороне… уже глазных, а не оконных век…
Впрочем, через какое-то время я понял, что темнота не абсолютная…
Что-то где-то явно осталось — маленькая пробоина, что ли, в которую вытекала темь…
Но я не мог сообразить, где она… Так что достичь такого изображения, какого мне хотелось, я вчера не мог, пока не уснул…
А потом меня разбудил стук в дверь… Причём он был странным, этот стук… Как будто в дверь барабанили костяшками пальцев… Не очень громко, но отчётливо… И как бы в задумчивости… Раз… И раз… И тишина… И снова — хрясь…
Я встал, вышел в коридор и, стараясь идти как можно бесшумнее, подошёл к двери, глянул в глазок…
Я никого не увидел, но вроде бы услышал шаги… убегавшего по лестнице…
Я почувствовал, что на что-то наступил… Я был босиком… Наклонившись, я увидел человечка, лежавшего на паркете…
Вместо ладоней и стоп у него были синие шарики…
Ростом он был… Наверное, сантиметров десять…
Вот кто кричал на соседей из почтовых ящиков…
Запустив руку в прорезь, сделанную во входной двери, я почувствовал под пальцами края картонных листов…
Мой дверной ящик был забит картоном… «Бумага — это очень важно, Йенс…».
Ну да, потому что он уже лет тридцать как не действовал — ящик, во всяком случае, сколько я себя помнил…
Но картоном он был забит не доверху, остался зазор — в который и угодил пластмассовый человечек — падая вскользь, он попал в забрало двери…
Ребёнок, очевидно, пытался его оттуда достать — своей ручонкой…
Но вместо этого протолкнул дальше — в мою прихожую…
Я знал эту игрушку, не так давно она ползала по стеклу, в трамвае, такой же точно человечек…
Обдолбанные великовозрастные шалуны швыряли его по очереди — на стекло…
Но был ли это он? Я решил проверить… Поэтому я взял его в руку, прошёл в гостиную, размахнулся… И бросил его в окно…
Окно при этом было закрыто — зима на дворе… Услышав, как громко он хрякнулся о стекло, я испугался, что оно треснет…
Но стекло выдержало, и человечек прильнул к нему всем телом…
Секунды три он лежал на спине, совершенно неподвижно… Потом потянулся… Встал в борцовский мостик… То есть на голову и четыре конечности, не отличимые, впрочем, от головы… И начал было крутить сальто… Но снова распластался на стекле — только теперь уже ниже… На этот раз он даже сел… Попытался дотянуться рукой до носка вытянутой ноги… Но снова перекувыркнулся… И припал к стеклу…
Глядя, как он медленно, но верно подбирается к подоконнику, а потом укладывается на нём, как на гигантской постели… Я подумал, что ничего странного не произошло… Соседский ребёнок решил поделиться со мной своей игрушкой, только и всего…
Или ничего он такого не решал, этот ребёнок, просто человечек запал ко мне — случайно…
Почему ребёнок бросал игрушку в мою дверь? Так ведь и не только в мою… Странно было то, что хаусмайстер подозревал в этом меня… Меня, который лежит в своей комнате с опущенными жалюзями и закрытыми веками…
И что самое смешное… Меня, которого, если верить Ахиму, самого по себе подбросили в почтовый ящик — «Йенс, представь себе огромный почтовый ящик…»
«Да уж теперь представляю, — сказал я себе, — после такой визуализации…»
Я поднял человечка и швырнул… На этот раз — в балконную дверь, чтобы он кувыркался по стеклу подольше — до самого пола…
Глядя, как он переваливается через плинтус, я подумал, что хаусмайстер просто брал меня на понт… Пытаясь разрешить загадку, которую ему загадали соседи…
Я ещё немного подумал и решил, что не буду выдавать человечка… Надо ещё разобраться, что это у нас там за мастер… хауса…
И выбрасывать его за дверь — тоже не буду… Ребёночек обойдётся… А мастер пусть идёт подальше, может, найдёт там чего…
На мгновенье мне показалось, что я сплю… Что это — один из матрёшечных снов[83]…
Шарики в конце рук и ног его, а также шарик головы были уже не такими клейкими, и когда я бросал его в стекло, человечек совершал отчаянную попытку там задержаться, но это ему больше не удавалось — он падал на пол…
Я вынул наугад из ящика в мебельной стенке коробку, открыл… Там оказались слайды, но человечку там хватило бы места… Просто вместо того, чтобы положить его туда, я высыпал часть слайдов на журнальный столик… И теперь вокруг человечка веером расходились чёрно-белые квадраты… Я поднимал их поочерёдно, смотрел сквозь них на балконную дверь… И видел того же человечка… Хотя он теперь лежал на столике…
Я видел Ахима, летевшего вдоль скалы…
Силуэт его был похож на пластмассового интервента…
На голове у Ахима был шлем; что он был синим, я не видел при таком показе, но помнил довольно отчётливо…
Если бы я верил в кукольную магию, вуду или нечто подобное… Я бы выбросил человечка подальше от греха — сквозь открытое окно, он бы у меня, как миленький, канул… в сугробе…
Потому что Ахим тоже прыгнул в замкнутое пространство… С никому неизвестной целью… Как Алиса за Белым Кроликом… Я говорю, мне показалось, что я сплю… Когда устраиваешь себе такую зимнюю спячку, спишь сутки напролёт, сны неизбежно становятся матрёшечными, по крайней мере, у меня это так… Поэтому, обнаружив наяву в своей квартире человечка, о-лице-творяющего собой и то и это… И пятое и десятое…
И отца, и сына… Вот только что не Святого Духа…
Хотя Дух-то ведь как раз… и веет, где хочет, нет?.. И почему б ему было не стать пластмассовым человечком, залетевшим в мою квартиру совершенно фантастическим, если вдуматься, образом…
Мало того, он проник ко мне сквозь недействующий почтовый ящик… Чем его оживил — я, кстати, не удивлюсь, если теперь сквозь него начнёт поступать ещё какая-нибудь почта…
Или ящик заработает в обратную сторону, то есть я буду выбрасывать сквозь него, распечатав на принтере, эти свои Aufzeichnungen[84] во внешний мир, скажем, по одному листу в день…
Человечек напомнил собой и о последнем прыжке моего отца… И о моём собственном появлении на этот свет…
И надо признать, что он меня разбудил, этот человечек…
