Лесли Дэниелc - Уборка в доме Набокова
В случае с Руди прелюдия была бы именно такой, подумала я. Он не вносил в нее никаких изменений со студенческих времен. Женщина — слава богу, не я — должна бы была делать то же, что и сам Руди: посмотреть игру, потом лечь в постель. Притяжение Руди было так сильно, что женщину бы просто засосало в воронку его обычного уклада.
Четвертая порция виски сделала бы с Руди свое дело, он начал бы готовиться ко сну — так, будто она/я уже ушла: по очереди расшнуровал бы ботинки, снял носки, расстегнул рубашку, потом — браслетку на часах, положил бы часы рядом с пультом, потом скрипнули бы кожаные брюки. Сказал бы что-нибудь в мою сторону, например: «Идешь?» — или, может быть: «Уходишь?»
В мыслях я достала свои босоножки из-под дивана и вышла на цыпочках, тихо прикрыв за собой входную дверь. На свидании с Руди никакие поцелуи вообще не предполагались.
Когда я подъехала к «Сыроеду», Грег Холдер стоял снаружи, прислонившись к своему фургону. На нем были джинсы, с виду новенькие, и вельветовая рубашка под лыжной курткой. Мы поздоровались, а потом он сказал:
— Я тебя очень прошу, позволь отвести тебя в какой-нибудь ресторан получше.
Это я предложила пойти в кафе «Сыроед», но настаивать на холодном тофу не собиралась. Я влезла в его фургон — там был уютный беспорядок, по полу каталась стопка бумажных кофейных чашек.
Вот нелепость, в свете ресторанных свечей он выглядел еще красивее, чем при уличном освещении. Самое странное, что я совсем не волновалась. Он заказал бутылку чего-то умопомрачительного из местной винодельни под названием «Уайтклифф».
— Эти ребята — мои друзья, — сказал он, но вовсе не чванясь, просто констатируя факт. Потом предложил мне сделать заказ и для себя, и для него. — Здесь, что ни выберешь, все вкусно.
Я отметила про себя эту приятную деталь: по крайней мере в еде он предоставляет мне свободу выбора. Или хорошо прикидывается.
Еда оказалась совершенно восхитительной — я только что не мурлыкала, пока жевала. Подрумяненный кусок тунца с травами и шариком зеленого хрена васаби, рядом — розочка маринованного имбиря. Я предположила, что шеф-повар у них из Нью-Йорка.
— Из Платтсбурга[21], — сообщил Грег.
Мы непринужденно поболтали о глубинке и о Нью-Йорке — он иногда продавал там свои изделия, — о кино, даже о моих детях.
— У меня складывается впечатление, что ты хорошая мама, — сказал он.
От этого мне захотелось, не сходя с места, его поцеловать.
Время шло, мне становилось с ним все более и более легко. Он отвез меня обратно к «Сыроеду», где я оставила машину. Заглушил двигатель, вышел. Подойдя к моей машине, встал близко, но не слишком близко. Не поцеловал, хотя я на это рассчитывала. Я протянула руку, он ее взял. Понятия не имею, как этикет расценивает рукопожатия мужчины и женщины на первом свидании. Но Грег прекрасно понимал, что это такое, это не-поцелуй. Он крепко сжал мою ладонь, видно было, что он забавляется. Спросил, можно ли как-нибудь зайти ко мне в дом Набокова. То был крайне приличный способ сказать, что события будут развиваться именно с той скоростью, с какой я захочу. Мне это очень понравилось — мысль, что процесс в моих руках, что он пойдет неспешно. Было в этом нечто взрослое.
А при этом нечто во мне твердило: быстрее, быстрее, быстрее. Я потянулась к его губам. Не хотела, но потянулась, почти судорожным движением, и быстро чмокнула, не раскрывая рта. А потом прыгнула в машину и понеслась прочь — быстрее, быстрее, быстрее. Ему повезло, что он не попал под колеса.
Дома, в постели, я старалась не думать про Грега Холдера. Мысли о нем были… ну… эротическими. Он ведь только-только появился в моей жизни. Но мысли мои никогда не отличались послушанием, и я видела, как Грег стягивает через голову рубашку — одной рукой, как это делают мужчины, я видела его грудь, м-м-м, его грудь. Видела, с какой легкостью падают на пол его джинсы, если расстегнуть ремень. А вот дальше я ничего не могла рассмотреть, блин.
Прибытие панталон
Марджи дала мне понять, что в ближайшее время новостей о «Малыше Руте» ждать не приходится и чтобы я к ней не приставала, так что я вернулась к работе. После очередной поездки в прачечную я вернулась домой, сложила все бесконечные простыни и наволочки и набрала в компьютерном поисковике слово «эротика». Всплыл фильм в новом (новом для меня?) жанре «женской порнографии». Актрисы выглядели обыкновенными женщинами, а мужчины — божествами или, по меньшей мере, атлетами.
Суть сюжета я так и не уловила, потому что зазвонил телефон, и, пока ситуация на экране все накалялась, я беседовала с новой учительницей Дарси, мисс Шугармен, об асоциальном поведении своей дочери.
Насколько я поняла, мисс Шугармен пришла в ажитацию из-за того, что Дарси отказалась быть принцессой. Все остальные девочки вступили в «Клуб принцесс», а Дарси не пожелала быть принцессой. Она сказала, что согласна стать «настоящей принцессой», потому что тогда можно будет жить во Франции, а что «все эти дурацкие принцессы в розовом — ненастоящие». Учительница хотела, чтобы я заставила Дарси извиниться перед одноклассницами. И еще она хотела знать, есть ли у Дарси какая-нибудь «не такая мрачная» одежда.
Я сразу почувствовала, что звонит она для проверки полученной информации, что до меня она позвонила Джону. Ну и, разумеется, была еще одна проблема: Дарси обозвала мисс Шугармен «бегемотовой какашкой».
— Она явно не понимает, что это значит, — сказала я мисс Шу, продолжая следить за подлинными с виду, ненастоящими оргазмами. — Я и сама не вполне понимаю, что это значит. — Повисла длинная пауза, я сочла своим долгом ее заполнить: — Бегемотовая — это просто большая или поражающая воображение?
Мисс Шугармен втянула воздух сквозь стиснутые зубы. Я убавила порнографический звук и сказала, что Дарси так хорошо приспособилась к новой школе, сделала такие успехи в счете и письме. Это было вранье. Когда Дарси пошла в школу, она знала все буквы, а на цифры плевать хотела — и считать что-либо не желала, — и в этом смысле ничего не изменилось. «Девятка» была для нее такой же непостижимой вещью, как планета — или не планета — Плутон.
Мисс Шугармен хотела, чтобы после уроков я зашла к ней вместе с Дарси и ее отцом. Она предлагала именно то время, когда в доме свиданий бывал полный аншлаг, два часа дня в четверг. Чтобы доехать до Онеонты, мне потребуется пять часов и примерно столько же кварт масла. Я хотела было отказаться, я понимала, что ничего путного из такой общей встречи не выйдет, но решила, ради дочери, не обострять ситуацию. Даже по телефону я почти что ощущала запах мятного освежителя в дыхании училки. (Почему все в этом мире следят за собой больше, чем я?)
— Простите, мисс Шугармен, я в это время работаю. Мы могли бы встретиться в первой половине дня?
Распорядок у меня действительно был вывернутый наизнанку: походы за продуктами, в банк, в прачечную и готовка — по ночам, а весь день — секс (не в качестве участника, а в качестве посредника).
Эта просьба вызвала у нее глубокий вздох, она полезла в свой ежедневник. Я чувствовала, каким неодобрением дышит ее молчание.
Я попыталась ее успокоить:
— Я знаю, Дарси — своеобразный ребенок.
На том конце снова молчание. Женская порнография успела взять полный разгон, актриса лежала на кушетке и ела шоколад, а богоподобный атлет трахал ее приятельницу в собачьей позе. Видимо, это должно было возбуждать. Чем это отличалось от мужской порнографии, я так и не поняла. Может, меньше силиконовых сисек, да еще в мужском варианте они размазали бы шоколад по телу, а не стали бы его есть.
Мне очень хотелось, чтобы мисс Шугармен, черт ее раздери, оставила нас в покое. Пусть Дарси идет хоть в готы, просто научите ее считать — и баста. Но я этого не сказала. Если существует отдельный ад для пассивно-агрессивных матерей, я попаду именно туда. Услышала, как выражаю согласие с тем, что февраль — такой короткий месяц! Потом пообещала объяснить Дарси, что у ненастоящих принцесс есть настоящие чувства. И что некоторые слова нельзя употреблять в школе. Мне была противна сама мысль, что часть нашего драгоценного общего времени будет потрачена на то, чтобы вбить в нее клише и помочь ей подладиться под обезличку начальной школы, но я решила попробовать.
«Плохие девочки кончают первыми» достиг своего тройного пика, бесконечная череда простыней, предназначенных для завтрашнего горячего дня в доме свиданий, была сложена, и я стала думать про мисс Шугармен. Может, она живет одна, как и я. Может, у нее нет подруг. Тогда получается, что воспитывать ненастоящих принцесс и учить безграмотных грамоте — это благородный долг, особенно если тебя в процессе еще и оскорбляют.
Интересно, а что подумают о женской порнографии мужчины, например Сид, любитель спелых вишенок. (Мне было страшно приятно поведать Марджи, что такое «спелые вишенки», она раньше не знала.) Сид слишком часто лез в мои мысли со своей неправдоподобно гладкой кожей и низким процентом жира в организме, со своим умением правильно подобрать музыку к любому настроению.
