Эндрю Уилсон - Любовь в отсутствие любви
— Нет, вы поглядите, каков наглец! — Вошедший чуть не задохнулся от возмущения.
— Неизвестно, кто из нас наглец. К тому же вы забыли представиться.
— Не пытайтесь умничать, мистер Лонгворт. Если вы считаете, что здесь требуется чековая книжка, вы не знаете Леонарда Бернштейна.
— Я не знаю Леонарда Бернштейна.
— Очень, очень умно.
— Послушайте, я в полном неведении.
— И мы тоже, мистер Лонгворт, и мы тоже. Но позвольте сказать, если вы думаете, что можете поиграть чувствами юной девушки и потом просто отшвырнуть ее в сторону, как старый носок…
— Я так не думаю, — сказал Саймон. Он вдруг догадался, кто этот человек. Отец Рут Джолли. О Господи!
— Я вам серьезно говорю, речь идет о девушке, которая ждет ребенка. Вашего ребенка, мистер Лонгворт.
О Боже! Саймон спешно считал недели, прошедшие после отпуска в Париже, проведенного с Рут Джолли. Семь недель. Для аборта слишком поздно. Ах она маленькая дрянь!
— Послушайте, — сказал он, переходя на шепот в надежде, что незнакомец тоже понизит голос. — Я уверен, что если мы разумно все обсудим, господин…
— Бернштейн, я назвал вам свое имя, не так ли?
— Прошу прощения, я не расслышал.
— Вы многого не расслышали, мистер Лонгворт. И не разглядели. Например, человеческих чувств. Вы задумывались, каково для девушки влюбиться в человека старше себя, — вы понимаете, о чем я, — на что-то надеяться?..
— Да-да, я понимаю, о чем вы говорите…
— И потом вы поворачиваетесь и говорите, что знать ее не хотите, или точнее, вы вообще ничего не говорите. И это самое ужасное, мистер Лонгворт, — вы просто уходите от этой ситуации.
Широкое искреннее лицо Бернштейна еще не утратило гневного выражения, но теперь это был гнев, смешанный с печалью и горечью.
— Многим вы, наверно, успели жизнь попортить. — Это прозвучало как утверждение, а не как вопрос.
— Нет.
— Если бы только вы видели ее сейчас, господин Лонгворт, если бы видели… Это такая жалость. Другого слова нет. Тоска, тоска, тоска. «Сходи погуляй, — говорил я ей. — Повидайся с друзьями. Можешь фильм какой-нибудь посмотреть. Купи себе что-нибудь вкусное». И если уж я высказался, господин Лонгворт, то извиняться не стану. Вы повели себя подло.
— Что случилось, дорогой? — В холл вышла Ричелдис.
— Ничего, — сказал Саймон. Он чувствовал, как покрывается гусиной кожей. Не раз в последнее время он пытался представить, как скажет жене, что с их браком покончено. Знал, что придется объяснять про Монику, но этот момент был неизбежен — по-своему великий и трагический момент в их жизни. Однако то, что происходило сейчас, смахивало на грязный фарс. Рут Джолли, Бог мой! Он уже давно забыл о ее существовании.
— У нее хорошая работа, и она порядочная девушка, мистер Лонгворт. Ничего подобного с ней никогда не было, если вы понимаете, о чем я говорю.
Саймон подумал, что он-то знает, что имеет в виду Бернштейн, и в этом случае было бы странно делать вид, что Рут ведет безупречную жизнь с точки зрения высоких моральных принципов этого джентльмена. Он хотел сказать, что девушка не слишком точно обрисовала ситуацию, но не смог. Невозможно было говорить об этом, когда Ричелдис находилась где-то рядом.
— Добрый вечер, — сказала Ричелдис, приветливо улыбнувшись.
Бернштейн приподнял кепку, обнажив сияющую лысую голову с двумя щетками черных курчавых волос по бокам. Учтиво, совсем другим тоном, чем до этого с Саймоном, он произнес:
— С кем имею честь говорить?
— Это моя жена, — сказал Саймон невозмутимо.
Повисла долгая пауза. Глаза господина Бернштейна, казалось, сейчас вылезут из орбит.
— Простите, я не ослышался?
— Боюсь, что да.
— Боюсь?.. — эхом откликнулась Ричелдис. — С чего это вдруг…
— Простите, госпожа Лонгворт, мне необходимо было поговорить с вашим мужем, но и поскольку меня заранее не проинформировали о вашем существовании, я не ожидал, что мне придется делать это в вашем присутствии. Но если бы я знал, что вы женаты, — он повернулся к Саймону, — и если бы она знала, что вы женаты…
— Кто? — спросила Ричелдис.
— Наплели ей, что вы в разводе. Душещипательная история, да? Сказка, господин Лонгворт? А? Что скажете?
— Саймон! — воскликнула Ричелдис.
— Это какая-то ужасная ошибка.
— Совершенно верно — это ошибка. Это самая большая ошибка, которую человек только может совершить в жизни. — С этими словами Бернштейн подошел к Саймону и схватил его за лацканы пиджака.
Ричелдис слабо вскрикнула. Старик пробормотал:
— Был бы я помоложе…
— Ну, мы оба не молоды.
— Видите ли, миссис Лонгворт… Знаете, что он годится этой девушке в отцы?
— Саймон, тебе лучше все объяснить, — сказала Ричелдис.
— И вас еще называют «преподобием»! — презрительно прибавил Бернштейн.
— Но я не… — начал Саймон. Его лицо, на котором отразились облегчение и изумление, тут же приняло привычное напряженное выражение, поскольку его снова охватила досада, ставшая уже привычной по отношению к злополучному брату. — «Преподобие» — это мой брат.
— То есть вы не Бартл Лонгворт?
— Нет-нет, я Саймон Лонгворт.
Это окончательно сбило Бернштейна с толку. Он начал потерянно и сбивчиво бормотать слова извинения.
— Я прекрасно вас понимаю, — сказал Саймон с видом праведника. — И могу заверить, что если мой брат виновен в… том, о чем вы говорите, то мы сделаем все возможное, чтобы как-то исправить положение. Но вы уверены, что отец именно он?
— Я уже сказал вам, господин Лонгворт, Стефани хорошая, честная девушка. Не знаю, что вам еще сказать, просто не знаю. Надо же, угораздило меня прийти сюда вот так и обвинять. Говорила же моя старуха: «Ленни, ты выставишь себя дураком, обращаясь к людям, которых не знаешь». И вот…
— Это какая-то чудовищная ошибка! — горячо воскликнула Ричелдис. — Бартл… Я о том, что… Не хотите же вы серьезно сказать, что Бартл и ваша дочь…
— Моя племянница, мадам. Моя племянница Стефани. У нас с женой нет детей, а сестра жены и ее муж отошли в мир иной, когда Стефани было шесть с половиной лет. Она нам как родная дочь.
— Но не думаете же вы, что Бартл…
— Давайте спросим его самого, — сказал Саймон, и тут раздался звук поворачивающегося в двери ключа.
На лице Бартла еще сохранялось выражение сосредоточенной просветленности, которое появлялось у него всегда после исповеди. Он улыбнулся — не той, естественной и открытой, улыбкой, которая всегда была наготове для Стефани и Мадж, а грустно, не разжимая губ, глядя на собравшихся глазами больной собаки, — как улыбался здоровавшимся с ним прихожанам в дверях церкви.
— Привет, — поздоровался он как ни в чем не бывало. Увидев незнакомца (Рабочий? Водопроводчик? О Господи, неужели он не закрутил кран?), приветствовал Леонарда Бернштейна кивком головы.
— Это господин Бернштейн, Бартл, — сказала Ричелдис дрожащим голосом.
— Господин Ленни Бернштейн? — Натянутая улыбка превратилась в более искреннюю. — Дядя Стефани?
— Боюсь, Бартл, тебя ждут плохие новости, — сообщила Ричелдис.
— Она больна? Она не… — Невыразительное лицо Бартла приняло испуганное и встревоженное выражение.
Саймон процедил сквозь зубы:
— Вам лучше пройти в гостиную. Господин Бернштейн хочет тебе кое-что сказать. Мы будем на кухне, господин Бернштейн. Как я уже сказал, мы всецело вас поддерживаем и несем свою долю ответственности, как семья… — Он кипел от ярости. Как некстати все!
Бартл провел Бернштейна в гостиную и извинился за беспорядок. Он предложил гостю стул, но тот лишь злобно фыркнул в ответ. Бартл ожидал услышать все что угодно, только не то, что услышал. Он ошарашенно слушал старика, отказываясь верить своим ушам.
— Как я понял, вы не собираетесь отрицать, что ответственны за это, — сказал Бернштейн.
— Конечно, я готов помочь Стефани всем, что в моих силах.
— Я не об этом, господин Лонгворт. Вы что, еще ко всему прочему и иезуит?
— Нет, в нашей церкви нет иезуитов.
— Ближе к делу, мистер Лонгворт! Вы отрицаете, что вы отец ребенка Стеф?
— Я? А что говорит Стефани?
— При чем тут это?
— Я должен знать, — вспыхнул Бартл, и глаза его вспыхнули. — Она вам сказала, что я отец?
— Это личное дело нашей семьи.
— Нет! Это может быть нашим со Стефани личным делом, но это уж точно не забота исключительно ее дяди.
— Послушайте, господин Лонгворт.
— Я люблю Стефани! — Его лицо стало злым, гневным и скорбным. — Вы должны мне ответить. Она сказала, что я отец ребенка?
— Нет, не так прямо. Она ведь не скажет, кто отец, правда? Она вообще перестала с нами разговаривать, понимаете? Но насколько видим мы, я и ее тетя, у нее уже несколько лет не было серьезного друга, года три. Был один мужчина по имени Кевин, но Рей была против. Моя жена строгих правил, господин Лонгворт.
