Алексей Евсеев - Кукук
Я: Без понятия.
Врач (настойчиво): Ну всё же?!
У меня такое ощущение, что она вспомнила что-то из учебника по психиатрии и хочет с моей помощью подтвердить прописанный в нём постулат.
Я: Да не знаю я. Голосов не слышу. Галлюцинаций не вижу. Что вы от меня хотите!? Женщина/мужчина. Я к ней с такими мерками не подходил. У меня, если быть откровенным, сейчас такое впечатление, что мы на разных языках говорим. Я вас не понимаю, вы — меня.
Врач: Т. е. депрессия эта — для вас словно одежда.
Я: Ну, пусть будет так. Только она не снимается. Из неё можно лишь вылететь, сиганув в пропасть. Иначе не получается.
Врач: Я не знаю, насколько вы в своих действиях откровенны. Хотели вы себя действительно убить или же использовали самоубийство в корыстных целях, чтобы таким образом?..
Я: Я не симулянт. Я был готов к смерти. Это не было минутным помутнением, а давним осознанным решением. И я был абсолютно готов к смерти. Я бы её на этот раз не испугался. Я боялся лишь одного — не умереть — т. е. не до конца разбиться, и таким образом стать инвалидом, неспособным ко второй попытке…
Ага! Всё ясно. Она думает, что я в тот день находился в кризисном состоянии. Depressive Episode. Но это не было эпизодом. Всё было последовательно, растянуто на несколько лет. Видать, мои шутки не вяжутся с нежеланием жить дальше. У меня не бывает перепадов настроения. Я всегда приветлив. Врач ни на миллиметр не продвинулась к пониманию меня. Очень жаль. Таковой, кстати, была всегда и Татьяна.
Социальный работник: Вы должны заполнить для Krankenkasse следующую анкету. Вам следует указать в ней ваши планы — цели, которых вы хотели бы достичь, а также необходимые для этого средства.
Я: У меня нет целей. Те, о которых я думаю, мне недоступны. Других у меня нет. Иначе бы я сюда не попал.
Социальный работник: Вы не можете все сваливать на врачей, вы должны сами бороться.
Я: Я в этой борьбе проигрывал в течение двух лет. С чего это я теперь должен победить?!
Социальный работник: Вы получаете медикаменты и должны со своей стороны помогать врачам справляться с депрессией. Итак, у вас будет домашнее задание на эти выходные. Придумайте, что может вам помочь.
Разговор пришлось прервать из-за истёкшего на него времени. Следующий.
Я даже не стал думать о своём домашнем задании. Чушь какая-то…
Владельца интернет-кафе зовут Рустам. К Рустаму ходит много русских. Они справляются у него обо всей этой телефонно-интернетной котовасии. Рустам — один из тех, из-за кого у немцев, у таких, как та девушка из попутки, рождаются мысли о национализме. Думаю о том, почему же потенциальные пользователи пойдут со своими вопросами скорее к такому вот Рустаму, нежели в бледнолицую немецкую контору. Понимаю, что не на языке тут всё замешано. С Рустамом мы говорим более живо, с шуточками, с понятными намёками — аллюзиями, т. е. со всем багажом нашего житейского опыта и образа мыслей. Это не просто захват информации, это — ещё и общение. С немцем-продавцом не всё так просто, будь он хоть сама вежливость и услужливость. Его вежливость, как правило, — это всего лишь часть его работы, а не его самого. Он просто ничего не знает о Буратино и ничего не хочет о нём знать. Ему это не интересно. Мы ему нужны лишь как покупатели. Для Рустама мы тоже покупатели, но не только… Каким бы хитрожопым он не был. Вот и вся наша проблема. Как только нас начинают объединять общие интересы и общая культура, язык уходит на второй план. Мне уже не важно — на каком языке мы говорим. Речи об интеграции выглядят глупыми. Так оно или нет?
На пути из интернет-кафе встречаю Ралуку. Она одна, быстро идёт куда-то.
— Ралука, привет!
— Привет!
Она явно пытается вспомнить моё имя.
Она: Ты где?
— Я в 3.1.
— Это мужское отделение?
— Нет, смешанное. А ты где? Всё там же — в 5.2?
— Да.
Ралука говорит совершенно внятно. Я бы поговорил с ней, но она куда-то спешит.
— Увидимся ещё!
— Мне надо девушку найти.
— Арне, это не просто.
— (он слегка бьёт кулаком меня по коленке) Кому ты об этом говоришь?!
— Я уже третий год без девушки живу. Шансов ноль.
— Да, не просто. В нашем-то состоянии…
—:)
— Gute Nacht![111]
— Gute Nachrichten![112]— оговорился Джарко.
Заглатывая вечернюю таблетку, смотрю на поднос для медикаментов. Он квадратной формы с квадратными же ячейками. Пять по горизонтали и пять по вертикали. Большая часть из них пуста. Нас 18 пациентов, да и не все, вроде, сидят на медикаментах. Некоторые ячейки подписаны именами пациентов. Обращаю внимание на различия в написании слова «господин», удивляюсь количеству вариантов:
Herr
Hr.
Hr
Н.
H
Рядом с моим именем стоит «Ха» с точкой. Говорю сестре, что эта буква выглядит как сокращение имени. Сестра даёт мне шариковую ручку, чтобы я исправил — на любой из представленных выше вариантов. Я думаю сперва написать по-русски: хер, затем поприличнее: герр. Но не решаюсь на бесполезную шутку и дорисовываю «r» между буквой «H» и точкой. Дело сделано. Начинаю изучать — как там дело обстоит у женщин. Аналогично:
Frau
Fr.
Fr
F.
F
Ничего не происходит. Уже давно вообще ничего. В вазочке-кочане по-прежнему только четыре конфетных фантика. А должно уже было бы быть шесть.
Томас добрался до пятидесятой страницы своего романа. Я же свой больше перечитываю, чем пишу. Не о чём больше рассказывать.
В здании эрготерапии в коридорах висит множество фотографий нашей клиники. В том числе фотография с воздуха. Я не сразу смог в ней разобраться, т. к. она уже устарела и более не актуальна. Здания 5-го отделения ещё нет, дорожки проложены иначе, удивляют несколько зданий, которых уже нет.
Мне бы вот напроситься в тот, «летающий над кукушкиным гнездом» самолёт и сделать с него фотографию сегодняшних дней. На память. Жаль, что нет фотоаппарата.
Я опять решился на эксперимент с отказом от таблеток. Глотаю лишь снотворное. Антидепрессантную же сую в карман и затем кидаю на полку шкафа. Прежний опыт не повторялся. Долго не могу заснуть, но не мучаюсь от этого.
Слушаю рёв мотора того самого самолёта. Кто-то упорно учится летать на нём в нашей заводи. Ночные учения.
От снотворного никакого действия. Меня усыпляла именно эта антидепрессантная.
Целый день болит грудь. Как тогда по ночам. То очень больно, то отпускает.
В нашей с Джарко комнате. Он (ни с того, ни с сего): Маленький Микки-Маус.
Я отрываю взгляд от компьютера и смотрю на него. Он улыбается.
Я: Что?
Он: Маленький Микки-Маус.
Я: Где?
Он: По телевизору…
Я: А…
Что это было? Его что — тоже мультики мучают? Лишнее напоминание о детях…
Хотя нет, его не мучают. Он же улыбается. У меня же от них резь в глазах.
Я сижу в столовой и пишу эти строки. За соседним столом Томас со своим романом. Оба слушаем музыку в наушниках. Оба качаем головой в такт… Братья по разуму.
Очередной визит к врачу. Фрау Брюнинг ушла в отпуск. Её заменяет очень тихая молодая врач. На этот раз я встречаю и другую главврача. Она наоборот — вышла из отпуска. Приятная красивая женщина. На главврача не похожа. Не акула.
Начинаем говорить о сложностях моей незастрахованности и неоформившегося положения.
Затем главврач спрашивает, как у меня дела.
Я: Сложно сказать. Очень подходит слово «никак». Я не то чтобы сейчас от своих проблем страдаю, но и позитивно своё состояние оценить не могу. Ощущение такое, что вкололи обезболивающее, но боль через него, тем не менее, ощутима. Не в полную силу, но…
Она: Чем мы вам можем помочь? Что должно быть сделано с нашей стороны?
Я: Я не врач. Не психотерапевт. Я ничего об этом не знаю. Поэтому и сказать-то толком нечего. Вам должно быть видней. Я со своей стороны уже всё перепробовал. Ничего не помогает. Я уже и временем пытался лечиться, и расстоянием, и запойной работой, чем угодно…
Мне очень жаль, что за всё это время, проведённое мною в клинике (в конце недели будет два месяца), меня врачи так и не поняли. Не поняли тех проблем, от которых я мучаюсь. Каждый раз ищут причины там, где их в помине нет. В 5.2 три недели разведывали — слышу ли я слуховые позывы к самоубийству или же нет. Ну, не слышу! Что тут поделаешь?! Я об этом тут же сказал. Я человек честный и откровенный. Ни голосочка, ничего не слышу. По телефону разве что. (Улыбка на лицах врачей) Всё это напоминает мне обыски в полицейском участке. Я знаю точно, что у меня в карманах нет того, ради чего устроен досмотр. Могу сказать полицейским — не ищите, я чист. Но они должны проверить, проверяют, и этой проверкой ограничиваются. Раз нет ножа, то всё в порядке. А ведь это не так… Ну, да ладно. Параллельно с голосами меня здесь всё спрашивали, а не организовать ли нам встречу с женой?
