Виктор Левашов - Выбор жанра
За кулисами я нашел Марика в окружении театрального люда. Он принимал поздравления, но мне показалось, что как-то по обязанности, принужденно. Мне он обрадовался, пригласил на банкет. Я отказался: не хочу мешать твоему празднику. Он хмуро усмехнулся: «Да какой там праздник!» На другой день пришел ко мне в гостиницу. И на вопрос: «А где Ирина?» — сразу же огорошил ответом:
— Мы разошлись.
— Разошлись?! — поразился я. — Когда?
— Давно.
— Но почему? Ты же вроде ее любил!
Он долго молчал, потом сказал:
— Я ее и сейчас люблю.
И поспешно добавил, явно желая прервать тягостный для него разговор:
— Пойдем погуляем. Чего в номере сидеть? Весна!..
Мы вышли.
По законам жанра здесь должен последовать пейзаж и лирическое отступление. Про весну в Ленинграде и про белые ночи. Пропущу. Этим и хороши ненаписанные рассказы. Пять лет я проучился в Ленинграде, но в памяти ничего не осталось, кроме насквозь промороженных трамваев, громыхавших по Лиговке, и пронизывающего ветра на набережной. Он и сейчас быстро загнал нас под уютные своды Восточного зала гостиницы «Европейская», где традиционно не было оркестра и можно было спокойно поговорить.
— Как тебе спектакль? — спросил Марик без особого интереса, как бы по обязанности предварить вступлением главный разговор, который — мы оба знали — нам предстоял.
— А тебе?
— Лажа. Будут хвалить, но я-то знаю. Провал не провал, но не то. Не то! Что-то кончилось во мне. Не пойму что. Ладно. Ты хотел спросить про Ирину? Спрашивай.
— Почему ты от нее ушел?
— Я? Нет. Это она от меня ушла.
— Она?! Не могу поверить. Она же светилась тобой!
Он застенчиво улыбнулся:
— Да? Ты тоже заметил?
— Мудрено было не заметить! Хватит темнить, Марик. Что случилось?
— Она стала мне изменять.
— Стоп, — сказал я. — Стоп! А вот этого я не понимаю.
Я действительно этого не понимал. И до сих пор не понимаю. Когда-то в воспоминаниях английского разведчика полковника Лоуренса меня поразили его рассуждения о том, почему женщин нельзя использовать в роли шпионок. Необходимость спать со многими мужчинами не по влечению, а по служебной обязанности, разрушает в женщине нравственную основу, размывает понятие верности долгу. Поэтому шпионка легко становится двойным и даже тройным агентом. Как та же Мата Хари.
Мужчины ладно, все мы козлы. Нечем гордиться, но против природы не попрешь. Мораль слишком слабая преграда инстинкту. Но чтобы стала изменять любящая женщина? Это что же должно с ней произойти? Что за морок, что за затмение должно на нее снизойти? Это же не просто прихоть, каприз, это ломка характера, самой его основы.
— Я знаю, когда это началось. Я много об этом думал. Четыре года назад. Она забеременела. Я сказал: ты же видишь, как мы живем. Денег нет, жилья нет, ничего нет. Скажешь «да», оставим ребенка. Решай сама. Она сделала аборт.
— Неудачный?
— Нет, нормальный. Но что-то в ней сломалось. Она погасла. Я не сразу это заметил. Сам знаешь, в каком ритме я жил: утром репетиция, днем репетиция, вечером спектакль. Проклятый театр! Он отнимал у меня все время, всю душу! А когда заметил, было уже поздно…
Красноярск маленький город. В нем все знают всех. Понятно, что из своего круга. В этом смысле и Москва маленький город. До Марика стали доходить слухи, что Ирину видели с каким-то мужчиной. То в ресторане, то в опере, то в загородном пансионате. Сначала он отмахивался, а потом всполошился.
Любовь — как воздух. Его не замечаешь, пока не начнешь задыхаться. Огненные стрелы ревности разят сразу и наповал.
Что за дела? Что за мужчина? Что вообще происходит? Начал следить за женой. Однажды увидел, как хорошо одетый мужчина встретил Ирину после школы на зеленых «Жигулях». Записал номер, пробил у знакомого гаишника, навел справки. Зубной техник, работает в обкомовской поликлинике. Живет в одном из новых домов улучшенной планировки на правом берегу. Женат, детей нет. Жена Римма, дочь первого секретаря одного из райкомов партии. Взял у приятеля старый «Москвич», проследил зеленые «Жигули» до пансионата. Всю ночь просидел в машине. Дождался, когда Ирина и ее хахаль выйдут. Все сомнения исчезли. Что теперь делать?
— Меня что взбеленило? — рассказывал Марик. — Зубной техник! Нашла, на кого меня променять! Сука! Я бы, может быть, понял: влюбилась. Но в этого?! Быдло! Значит, что? Деньги? Всего-то? Глупо, конечно. Если бы на его месте оказался любой другой, было бы мне легче? Нет.
Он не стал устраивать Ирине сцен. Он пошел к Римме, жене зубного техника. Открыла ему молодая женщина, довольно миловидная, лет тридцати пяти, в красном шелковом халате с драконами. Крепко сбитая, полногрудая, настоящая сибирячка. Про таких говорят: об асфальт не расшибешь. Удивленно спросила:
— Вы к Шурику? Его сегодня не будет. Позвонил, что поедет на дачу, подправить крыльцо. Вернется завтра. А я его с ужином ждала. Напрасно старалась.
— Я не к Шурику. Я к вам.
— Ко мне? Ну, заходите. Вы кто? Лицо знакомое. Вспомнила: вы из театра?
— Да. Шурик поехал не на дачу. Он уехал в пансионат. С моей женой.
Она поверила. Почти сразу. Пропустим ахи и охи. Выделим главное:
— Ах, кобель! Ну, кобелина! А давно ли в ногах валялся, умолял простить! Простила, дура! Ну, сукин сын, теперь ты у меня попляшешь!
Еще пропустим.
— И ты пришел мне об этом сказать? Зачем?
— Не знаю.
— А знаешь, правильно, что пришел. Садись, буду тебя кормить. Не пропадать же добру.
Сели ужинать. Выпили коньяку.
Римма спросила:
— Ну так что нам теперь делать, дружок?
— Знать бы.
— Не знаешь? Ну и мужики пошли! А я тебе скажу. Они хотят, чтобы мы от ревности бесились? Не дождутся! Пусть они бесятся! Раздевайся! Чего покраснел, как целочка? Не нравлюсь?
— Нравишься.
— Так в чем дело? Что тебя смущает? Представь, что ты не меня ебешь, ты Шурика, пидораса, ебешь! Ну вот, развеселился!
Переспали. Так и пошло: Ирина в пансионат, Марик к Римме. Через месяц она сказала:
— А что это мы прячемся, как партизаны? Пусть они прячутся! Пусть ревнуют!
— Ирина не будет ревновать.
— А мой будет! На стенку полезет! Жлоб! Его — значит, его. А я не его!
Стали ходить в рестораны, в кино, в театры. Знакомые поглядывали на Марика с удивлением: что это с ним за дама в мехах и бриллиантах? Как всегда, пошли слухи. Однажды в ресторане Римма со злорадной ухмылкой шепнула:
— Обернись, только незаметно. За столиком в углу, сидит спиной, видишь его?
— Кого?
— Шурика, кого! Следит! Что ж, дозрел. Приходи завтра к шести.
— Но они никуда не уедут. Разве нет?
— Это и нужно.
Назавтра в шесть Марик вошел в знакомую квартиру и к своему изумлению обнаружил в кухне Ирину. Они с Риммой распивали чаи с видом закадычных подруг. Римма засмеялась:
— Не ожидал? Мы обо всем переговорили. Душечка у тебя Иришка, такая лапушка! Я сразу ее полюбила. А теперь к делу, ребятки. Пошли в спальню. Раздевайтесь!
— Как — совсем? — не понял Марик.
— Конечно, совсем! Не стесняйтесь, мы же свои, почти родственники!
Сбросила халат с драконами, скомандовала:
— Марик, ты посередке. Как султан. А мы по бокам. Как гурии. Большой свет не нужен, хватит ночника. А теперь подождем.
— Чего?
— Потерпи, скоро узнаешь. Нет, я не могу. Иришка, я от тебя балдею. Марик, я тебе изменю с твоей женой! Такая конфетка!.. Тихо!
В прихожей загремел ключ в замке, через некоторое время мужской голос спросил: «Котик, ты где?». Дверь спальни открылась, щелкнул выключатель люстры.
Немая сцена.
— Это кто? — наконец выдавил из себя Шурик.
— Ты спрашиваешь? — с готовностью отозвалась Римма. — Это Иришка, твоя любовница. Не узнал? А это Марик, ее муж. А это я, пока еще твоя жена. Не хочешь присоединиться?
Пауза.
— Не хочет. Ладно, переживем. Марик, ты ничего не хочешь ему сказать?
— Нет.
— А я скажу. — Римма лениво, как бы нехотя, надела халат и пошла к мужу. — Ключи от квартиры, быстро! А теперь от машины! Документы на машину! А теперь пошел вон. К этому дому близко не подходи! Понял?
— Римма! Да я…
— Вон! — рявкнула Римма так, что дрогнули хрустальные висюльки люстры.
— Ухожу, ухожу, успокойся, мы потом поговорим…
В прихожей стукнула дверь. Сразу постарев и будто бы погрузнев, Римма села на кровать.
— Вот и все, ребятки. Был у меня муж. Козел, конечно, а теперь и его нету. Идите-ка домой. Живите дружно. И любите друг друга. А что значит любить? Значит, уметь прощать.
Всю дорогу до Покровки они шли молча. Возле дома Марик сказал:
