Сергей Кузнецов - Девяностые: сказка
Я кричу ему Ленька! но музыка все заглушает. Он слегка близорук и не видит меня. Ставлю бокал на стойку, пробираюсь к нему, а люди танцуют вокруг, что-то кричат, машут руками. Наверно, все же старею, думаю я, не хочу танцевать. А когда-то бесилась даже похлеще, чем здешняя молодежь.
Я уже не хочу никаких приключений. Два коктейля, такси и домой, после - рухнуть в кровать и включить телевизор. У Ромки много видеодисков, огромных, как старые пластинки - "Бони М", Поручик, луна в проеме двери - я все хочу их посмотреть, но засыпаю прямо на титрах. Надо вернуться к стойке и взять еще "маргариту", думаю я, и в этот момент Леня Онтипенко наконец-то меня замечает.
Что значит - встретить в клубе старого друга? Одноклассника, приятеля мужа, мужчину, которого и так видишь дважды в неделю? Это значит - еще три "маргариты", два часа разговора, улыбок и сплетен. Мы видимся дважды в неделю, но не знаем почти, что у нас происходит, - слишком много людей, муж, которого я не люблю, деловые партнеры. Да к тому же, если уж честно, я Леньку всегда презирала слегка: он был толстый и некрасивый.
Мы обсудили Наталью, развод; квартиру и дачу, которых лишился Поручик. Как женщина я считаю - она молодец; как подруга Поручика говорю: что за мерзкая сука! Говорили о Лерке, которая скоро приедет, о Машке, которая никак не вернется из Лондона, хотя вроде бы все утряслось. Наверно, ей просто нравится город, где не нужно держать под рукой телефон, когда едешь в машине, где нету ларьков у метро, пьяных, что спят на снегу, и ментов, собирающих мзду со старушек. Город, где нет победителей и побежденных. Лондон мне кажется скучным, сырым и тоскливым, хваленая мода - слишком плебейской. И английских мужчин я не люблю.
Кто бы мог подумать, только ты с Ромкой и осталась, говорит Леня. А Володька так Машку любил!
С возрастом это проходит, отвечаю я.
Жить с мужчиной, которого не любишь, - это значит принять все, как есть: уикэнды в Европе, теплые страны, gold, diamonds and oil, меха и бриллианты, платья и туфли, машину и дачу, все, что ты сможешь забрать. Это значит поверить - любви не бывает.
Леня показывает мне приглашение, такое же, как у меня, тоже полученное "ФедЭксом", - странная идея, обычно курьером отправляют, - и мы идем танцевать. Он прячет в дорогой футляр очки, убирает в карман пиджака. Играет какой-то медляк, мы танцуем, обнявшись. Алкогольные волны, мы плывем, не волнуясь, не переживая, не думая ни о чем.
Садимся за столик, я говорю: ты ведь никогда не был женат? Он отвечает: Это Ромка меня опередил. Я смеюсь, глажу его по щеке: не завидуй ему так уж сильно, мой глупый.
Что значит - встретить в клубе старого друга? Проговорить два часа, танцевать еще час, сбиться со счета коктейлей, взять еще водки, наливать до краев, выпивать залпом, нетвердо стоять на ногах, идти, чуть шатаясь. На сиденье машины снять туфли, поджать под себя ноги, как маленькая девочка, подумать: зачем же я столько пью? Ничего не ответить, алкогольные волны, я плыву, не волнуясь, не переживая, не думая ни о чем.
Леня ставит кассету, oldie goldie, говорит про new wave и про диско. Он кончал музыкальную школу и про музыку всё понимает. Я сквозь сон разбираю слова: Do you remember a guy that's been / In such an early song. Ничего я не помню, говорю магнитоле. Спит Москва, спит метро, алкаши на снегу, бизнесмены в роскошных квартирах. Лишь в палатке ночной по ноль-пять и ноль-семь, только кучки старух у закрытых дверей продают колбасу, сахар, хлеб, получают купюры и прячут в карман, а потом часть отвалят ментам. Мужская рука на моем бедре чуть выше резинки чулка. Тихий голос поет: Ashes to ashes, funk to funky / We know Major Tom's a junkie, я не просыпаюсь. Алкогольные волны, машина "вольво", рука на бедре.
Что значит - жить? Значит - верить в чудо, в семь лепестков, в исполненье желаний, верить в любовь и от жизни не ждать ничего. Все обещанья сбываются, я уже знаю. Едем к Леньке домой, я сниму туфли в прихожей, пойду прямо в спальню, лягу на спину, скажу ну же - и так изменю в первый раз. Постараюсь себя убедить, что просто по пьяни.
Что значит - влюбиться в старого друга? Избегать его взгляда на людях, встречаться тайком, ждать телефонных звонков, торопливых свиданий, беглых касаний, ждать, пока Ромка уедет в Нижневартовск или Хабаровск, заказывать водку и "маргариту", бейлис, "кровавую мэри", наливать до краев, выпивать залпом, нетвердо стоять на ногах, идти, чуть шатаясь, ложиться на спину, шептать иди же ко мне, двигать бедрами, ловить ритм, засыпать, обнявшись.
А вот еще был случай. Однажды Никите принесли амстердамской травы. Он забил косяк "на двоих", мы дунули - и тут меня срубило. Почти мгновенно. Никогда не было так плохо, честно. Состояние high было где-то между третьей и четвертой затяжкой - и тут же сменилось тошнотой и ощущением полного бессилия. Несколько часов я сидел на полу и слабо мычал. Наверно, если обычный человек выпьет залпом бутылку спирта, будет то же самое: опьянение сменяется отравлением так быстро, что не успеваешь получить удовольствие.
Помню, в какой-то момент я рассматривал портрет Боба Марли - уж не знаю, почему он висел у Никиты на кухне. И вот я сижу на полу, меня тошнит, Марли на меня смотрит, а я думаю: Боб Марли был антихрист. Потому что призывал всех курить траву, если кто не понял. Я сижу на полу, меня тошнит, понятно, что нормальный человек добровольно не будет такого с собой делать. Значит - колдовское наваждение, можно сказать - сатанинское. Смешно: я напрочь забыл, что никто не заставлял меня курить. Нет, сейчас-то я помню: я сам уговаривал Никиту забить покрепче и не скупиться. А тогда самое ужасное было, что я никак не мог выйти из этого состояния.
Поезд едет вдоль знакомой кирпичной стены. Разноцветные пятна граффити. Антон сидит у окна, думает: самое ужасное - я никак не могу отсюда выйти. Куда уж выйти, поезд едет, усадьба Сидора все ближе, наша история движется к развязке. Может, надо было раньше спохватиться? Может быть. А пока остается только сидеть, смотреть в окно, думать…
А вот еще был случай. Несколько лет назад решил я раскурить одну свою приятельницу. В первый раз. Она не курила никогда. Говорят, в первый раз плохо вставляет - ну, я и забил "с запасом". Наверное, опять не рассчитал - она затянулась два раза, села на пол и сказала: Я хочу выйти из этого самолета.
Знакомая стена, заклинания футбольных команд. Антон тоже хотел бы выйти из этого самолета. От поездки на дачу к Белову он не ждал ничего хорошего. Думал сказаться больным, но решил: это будет малодушно. Как сказал бы Кастанеда: это не путь воина. Ну, или как-то так - том про путь воина еще не перевели, Антон знал его только в пересказе Горского. Но всю дорогу повторял: хорошо бы выйти из этого самолета.
Шлепая под осенним дождем, Антон повторял себе под нос, точно мантру: мне ничего не грозит, мне ничего не грозит. Смысл мантры, как известно, заключен не в словах, а в их звучании, но слово и звучание совпадают только в сакральных языках. Сакрален ли русский язык? И если нет, то каков подлинный смысл этой мантры? И есть ли он вообще? Сработают ли слова как заклинание - а если да, то как именно? Может, на языке, внятном Неведомым Божествам, мне ничего не грозит значит сегодня я умру. Впрочем, может, так оно и есть на самом деле: что тебе может грозить, если знаешь, что умрешь сегодня?
Резкий гудок за спиной. Блестящие под дождем черные бока иномарки - сразу видно роскошной. Впрочем, Антон не разбирался в машинах и считал любую иномарку роскошной. Возможно, подумал он, на этой машине уже много лет неприлично ездить. Надо Костю спросить, пусть объяснит, что к чему.
За рулем сидел Леня Онтипенко. Подбросить? спросил он.
Антон кинул мокрый рюкзак в багажник и сел на переднее сиденье. Из динамиков Борис Гребенщиков пел что-то про кокаин.
- А вы еще слушаете БГ? - спросил Онтипенко.
- Ну, редко, - ответил Антон. - Лет пять назад слушали.
- Да, - кивнул Онтипенко, - сейчас Гребень уже не тот.
- Я хаус сейчас слушаю, - сознался Антон.
- Хаос? - переспросил Онтипенко.
- Ну, электронную такую музыку, - сказал Антон. - Знаешь, техно, транс… всякое такое.
Онтипенко кивнул. Откуда-то из-под темной воды по-прежнему доносился голос Гребенщикова.
- Ты не знаешь, - спросил Онтипенко, - зачем нас Сидор собирает?
- Ну, кажется, хочет довести до конца расследование. - И, поколебавшись, Антон прибавил: - Его как-то смерть Зубова взволновала.
- А чего Зубов? Передознулся?
- Нет, застрелили.
- Наверное, какие-то драгдилерские дела, - сказал Онтипенко после паузы.
- Может быть, - промямлил Антон. - А ты откуда с ним знаком?
- Не помню уже, - ответил Леня и поправил очки. - В каком-то клубе встретились, кажется. Я хотел у него чего-нибудь взять… ну, для писателей.
- Для каких писателей? - удивился Антон.
- Понимаешь, - сказал Онтипенко, - я когда-то писал стихи, а сейчас разучился. И я вспомнил, что многие поэты - Бодлер, Эдгар По, разные другие - ну, типа, находили вдохновение благодаря наркотикам. Вот я и подумал: может, если я уколюсь или таблетку приму - то у меня все получится?
