Александр Шакилов - Культурный герой
— А Горгонер почему не под прицелом? — спросил Старлей.
— Потому что любовь зла, полюбишь и Медузу, — вздохнул жук. — Я так долго ждал ее. Мы вместе совершили побег из концлагеря, хотя там меня кормили килькой в томатном соусе. Вкусная штука, рекомендую, достойный моих желудков деликатес.
— А тушенка все-таки лучше, — сплюнул под ноги Старлей.
— Не перебивай, кусок белка, когда высшая форма жизни разговаривает! — мгновенно рассвирепел ёшкин жук.
Старлей, сцепив зубы, проглотил оскорбление. Жук продолжил:
— Тушенка фигня. Балтийская килька, черноморский шпрот, анчоусовидная килька, большеглазая килька, абрауская килька — вот это действительно круто! Так вот, я встретил Медузу Горгонер одним прекрасным весенним днем… — Далее ёшкин жук обстоятельно поведал, где и кого он случайно сшиб на прогулочной дорожке тюремного двора, почему лишился сна, аппетита и пупырышек на нижних лапах. Очень, кстати, важных пупырышек. Да и вторичные антенны заметно утратили упругость по утрам, лишив жука возможности… а впрочем, неважно. Зато хитиновый гигант в подробностях рассказал о многочисленных половых актах с участием Горгонер. Иногда парочка вносила в копуляции дополнительный игровой элемент — предварительные ласки с использованием товарищей по отсидке, подручной ветоши и газонокосилки, которая так приятно обтесывала своими ножами панцирь ёшкина жука.
Монстр вещал долго, так долго, что над морем забрезжил рассвет, а потом и солнышко подобралось к зениту. Но никто не смел перебить жука. Как заткнуть пасть вооруженному по самые жвала инопланетянину, обезумевшему от любви и ожогов третьей степени? Правильно, никак. Вот никто и не затыкал. Даже Старлей лишь презрительно сплевывал под ноги — к утру набралась целая лужа, к полудню в луже завелись головастики. Но и он молчал, ибо высшую форму жизни лучше не перебивать. Во избежание. Хоть и умеешь воскресать, а лишний раз судьбу не искушай, не надо.
— Короче, — подытожил жук. — Она от меня ушла. Бросила. Уплыла в холодные края. А я плавать не умею и соленой воды боюсь. Теплолюбивый я. Так и остался здесь, на берегу моря, на том самом пляже, откуда моя любовь нырнула в пучину. Я уж и не верил, что вновь увижу красоту свою ненаглядную. Сдаваться надумал, уйти в плен к тушканчегам. Позавчера переговорил с одним, пушистый такой, ушастый. Я ему — чтоб сроку мне прибавили за побег, а он — нет, какой срок, тебе за такие шутки на Ковчег положено первым рейсом. А я не хочу на Ковчег, лучше белковых туда, им же нравится, их и давайте. А я кильку уважаю в томатном соусе, мне и на Земле ништяк. Короче, договорились, что сегодня приду с повинной. А тут Медуза. Я теперь и не знаю, что делать: и консервов хочется, и с Горгонер потрахаться.
— И рыбку съесть… — начал было Старлей, но поперхнулся, заметив, как дернулась лапа, обхватившая нечто, напоминающее огнемет.
Медуза сладко потянулась, зевнула, прирастила к грудной клетке еще два размера и сказала:
— Да ладно тебе, Жуча. Игрушки убери, да? А то распугаешь мне соратников. Они потом воевать не смогут, и так слабы на передок. А насчет потрахаться могу поспособствовать, не проблема. Но предупреждаю сразу: сдаваться тебе все равно придется.
— Ибо это тоже часть нашего плана, — поддакнул Джентльмен.
Ротмистр надменно кивнул.
И только Старлей опять не понял, кто и куда, зачем и как.
И это ему не понравилось.
Чача лежал в кустах сирени и надрывно сопел: давно уже ротмистру не доводилось передвигаться ночью по пересеченной местности. Об этом говорили не только его дыхание, но и обильный тыл, обтянутый трещащими при каждом вздохе штанами цвета хаки. Подобные задницы отращивают к тридцати годам в тихом офисе в центре Города, где самая тяжелая работа — разбор бумаг с гербовыми печатями. Но тогда вдвойне, а то втройне непонятно, почему Чача вырядился в форму, как стал ротмистром и что делает в компании Старлея, ёшкина жука, Медузы Горгонер и Джентльмена.
Чудесное спасение из горящего вертолета, а теперь еще и это…
Концлагерь для политзаключенных инопланетян располагался в живописном месте, на плато горы, нависшей над морем. Со всех сторон заведение окружали заросли можжевельника, минные поля, противотанковые рвы и колючая проволока. Над инженерными сооружениями миленько торчали вышки с ушастыми вертухаями. В небе над лагерем постоянно барражировала спарка оккупантов: кризорги синхронно выделывали фигуры высшего пилотажа — огненные струи расчеркивали атмосферу крестами, полумесяцами и спиралями. Красиво, смотреть приятно, заодно и освещается мертвая зона у забора.
Едва слышно коснувшись жухлой травы, рядом с Васькой припал к земле Джентльмен, ткнулся губами в ухо бывшего ученика и прошептал:
— Слышь, боец, такое дело… Шуметь нельзя, установи ментальный контакт с Медузой. Она тебе подробно раскинет дальнейший план действий. Мы не хотели тебя заранее пугать, потому и не сказали всего. Теперь можно. Давай контакт, не стесняйся.
— Дык, я бы с радостью. Не умею! — в ответ прошептал Старлей.
— Не свисти! — возмутился Джентльмен. — Все, кому Медуза мозг оттрахала, умеют. Давай!
И Старлей дал, и у него получилось.
Он явственно увидел, как Горгонер залегла в канавке в сотне метрах левее, как она раскинулась, расслабив щупальца, а рядом примостился ёшкин жук, выдавая себя за неровность рельефа. На мгновение Старлей испытал приступ ревности, но тут же успокоился. Для великой цели и не так раскорячишься. Понимать надо, не в бирюльки играем и даже не в шахматы. Да и признаков разврата не замечено. Горгонер пребывала в сознании и могла внятно изложить концепцию атаки.
— Ни одно живое существо не проникнет сквозь защиту концлагеря. С виду забор — бетон бетоном, ничего такого. Простенько, но со вкусом, как говорят у вас на Земле. Но на самом деле ни один из материалов, составляющих Стену и прочие стены тушканчегов, не является тем, чем выглядит. У тебя, мон шер, еще будет возможность убедиться в этом лично.
— Ни одно живое существо? А как ты сбежала? Улетела?
— Нет. Улететь нельзя, небо над концлагерем вообще не является небом. Это есть искривленное пространство. И лучше держаться от него подальше. Никаких полетов во сне и наяву! Я поступила проще: я позволила себя съесть.
— Что? — Старлею показалось, что он ослышался. Не факт, что при ментальном контакте вообще можно ослышаться, но мало ли. — Съесть?
— Что тебя смутило? Жуче захотелось попробовать меня в таком ракурсе, я была молодая, веселая и не прочь поэкспериментировать. Жуча меня очень нежно скушал, причинив минимум неудобств. Я даже получила специфическое наслаждение. Я умерла, это было минимальным условием побега. К сожалению, в мертвом виде я не умею передвигаться. Поэтому Жуча перенес меня на свободу.
— Жуча?
— Да, Жуча. Он потомственный ёшкин жук, это надо учитывать. Все ёшкины жуки, помимо того что обладают продвинутой термоброней, еще и профессиональные живые мертвецы, это часть их бизнеса. В некоторых звездных системах за подобное умение отлично платят. На родной планете Жучи принято убивать новорожденных, а затем воскрешать, совершив простенький, но специфический обряд. Ты уже знаешь какой. Маленького Жучу тоже убили: затоптали бедную личинку. Именно Жуча научил меня правильно умирать и воскресать, а я научила тебя. Для истинного знания нет границ, истинное знание не признает ксенофобии. Люди, ёшкины жуки или Медузы — истинному знанию без разницы.
— Вот, значит, как…
— Да, мон шер, такова се ля ви, как говорят у вас на Земле. Или лучше формулировать: «У нас на Земле»? Ведь мы собираемся вместе править планетой, после того как освободим ее от угнетения тушканчегов. Как считаешь, мон шер?
— Я воздержусь от комментариев, — сказал Старлей и таки воздержался. — Но я не понял, зачем нам вообще нужен этот концлагерь? На кой его штурмовать?
— Какая война без солдат? Не война, а смех один. Нам нужны добровольцы. — Реальная Медуза Горгонер тихонечко стонала, раздавленная тушей ёшкина жука, но ее ментальная проекция выглядела вполне выпуклой и трехмерной, что немного смущало Старлея. Ведь Горгонер уверяла, что физические контакты с самцами ей претят…
— Но ведь в концлагере, если верить ёшкину жуку, инопланетяне очень даже себя неплохо чувствуют. Зачем им воевать против тушканчегов? Не проще ли поднять на бунт людей, толстых и лысых, зато без хоботов и щупалец, без жвал и хвостов?! Люди будут сражаться за свободу! Люди спасут собственную планету от уничтожения и оккупации! — Когда Старлей произносил этот пафосный бред, он действительно верил, что так оно и будет, что сапиенсы — единственная надежда Вселенной. Как только его ментальный рот захлопнулся, от уверенности не осталось и следа; уверенность — понятие абстрактное и следов оставлять не может в принципе.
