Александр Шакилов - Культурный герой
— Но-но! Смотри, не убей его раньше времени. Он нам живой еще нужен, — ласково промурлыкала Медуза Горгонер. Инопланетянка возникла из темноты, словно призрак. Уточним: словно призрак с щупальцами.
Жук развел лапами, мол, не проблема, как скажешь, дорогая. Жвала его разомкнулись, ротмистр упал. Он больно ударился коленкой о камень, ойкнул и скривил такое лицо, будто собрался хорошенечко поплакать.
— Ротмистр, не обращайте внимания на Жучу. Да и Василий, я уверена, не замышлял против вас недоброго. Видимо, просто настало время открыть наши карты. То есть, я хотела сказать, ваши карты.
— Мои карты? Вот еще! — фыркнул ротмистр Чача.
Медуза кивнула жуку, тот раздвинул закрылки, мрачной тушей нависнув над собранием заговорщиков. Унылое брюзжание губных гармошек стихло.
— Ну что вы сразу… громко так… Нас заметят! Что вы?.. — Чача разом передумал строить из себя Мальчиша-Кибальчиша. — Я все скажу, я раскрою колоду, не проблема. Давайте поживем сейчас, а другие потом поживут. Мы ведь умные люди! Мы интеллигентные люди, мы всегда сумеем договориться!
— Я не человек, — сказал жук.
— И я не человек, — сказала Горгонер.
Старлей тоже хотел что-нибудь сказать, но не придумал что. Хм-м, давайте поживем сейчас… Где-то Василий такое уже слышал. Вот только где?
— Ну-у… — промямлил ротмистр, — вы умеете разговаривать, вы знаете русский язык, значит, вы люди. Или почти люди. Как всем известно, только тот, кто знает русский язык…
— Спорная теория, — перебила ротмистра Горгонер.
— Более чем, — поддакнул ёшкин жук.
Старлей опять промолчал.
— Дело в том, что нигде во вселенной не придают столько значения языкам, словарям, переводчикам и так далее, всей этой абсолютно надуманной и нежизнеспособной шелухе, — сообщила ротмистру Медуза.
Ёшкин жук подтвердил слова подруги:
— Нигде во вселенной не выделяют столько сил и средств, чтобы преднамеренно создать разногласия. А ваше вавилонское столпотворение — это вообще отдельная песня. И ведь кому-то это надо. Интересно, кому?
Ёшкин жук сделал паузу, Горгонер подхватила:
— Поначалу меня это даже умиляло. Столько восторга: инопланетянка умеет разговаривать без акцента на любом языке Земли. А сейчас — раздражает…
И вот тут прорвало Старлея:
— Хватит трепаться! Не о том говорим. Надо выяснить, что припасено ротмистром для оплаты труда наемников.
— Верно, — смутилась Горгонер.
— Более чем, — попытался покраснеть ёшкин жук, но у него ничего не получилось. Термоупорный бронехитин, обладающий способностью к мимикрии, почему-то засбоил.
— Если нет возражений, я задам ротмистру пару вопросов? — Старлей обвел взглядом присутствующих.
— Да, конечно.
— Задавай, кусок белковой формы жизни, презренная низшая плоть.
— Спасибо, — проскрежетал зубами Василий. — Итак, ротмистр, наколоты ли у вас на груди профили трех мужиков? И чем вы намерены расплачиваться с алиенсами?
Первый вопрос респондент проигнорировал, зато по поводу второго выразился весьма лаконично.
— Е-четырнадцать-двадцать восемь, — сказал Чача.
Горгонер в немом крике зажала щупальцами ротовое отверстие.
У ёшкина жука одновременно подогнулись все лапы.
Джентльмен криво усмехнулся. Или это у него свело челюсть?
И только Старлей так и не понял, как ему надо реагировать.
Все слабей и глуше с каждым часом
сердце беспокойное мое.
Воронье спускается за мясом,
над полями кружит воронье.
Эту старлейскую народную песню не принято орать. Ее принято шептать. А лучше — тихонечко думать. Точнее — не думать, ибо мысли пачкают мозги, а знать, что она где-то, на самом краю подсознания, есть.
Старлей шептал. А вот захотелось! Натягивая оптоволоконную тетиву на лук из рессоры (ёшкин жук согнул рессору), Василий пел о нелегкой доле бойца ВКС, призвание которого — отдать свою жизнь, а если надо — и жизнь товарищей за мирное небо над головами детишек и стариков, проституток и работяг, тратящих куцые авансы на разбавленное пиво и пересоленную воблу.
стукнет ком земли о крышку гроба
зайчики рассыплются в пыли
чавкнет ненасытная утроба
нашей кровью вспоенной земли
Душа болит? Зудит, будто вот-вот из тебя выйдет вся дрянь, выльется потоком убийственного жара, направленного в ростовую мишень, а лучше — в сердце врага? Не противься, отдайся боли, помоги себе. Загадочную субстанцию надо лечить. Регулярно. По возможности эффективно. Телу разрешается сдохнуть в придорожной пыли, упокоиться в канаве, возлечь под каток асфальтоукладчика. Не страшно. Собрать из эфира новое, сдавить осколки мира в целое, наполнить сжиженными газами, а то и подлатать старую плоть — легко и просто. Если умеешь. Старлей умеет. Хуже, если черви небытия вгрызутся в похороненную душу, раздерганную обстоятельствами на миллиарды лоскутов. Вот тут сложнее. То есть вообще никак.
получили все, что мы хотели
не сложилось — значит, не склалось
над кустом календул вьются шмели
колоска горчит сухая ость
Лук получился удивительно грозный, но слишком тяжелый, с таким не побегаешь, да и не надо. Главное, чтоб стрелял далеко. Чтоб от куста сирени, за которым спрятались ёшкин жук и Старлей, долетела стрела до плаца, что в центре концлагеря.
Зачем?
Так надо.
через поле тянется дорога
так струна заходит на струну
так дочурка князя, недотрога,
плачет под тоскливую зурну
Старлей никогда не общался с княжескими дочерями. Не доводилось почему-то. Но от заявленного в песне плача парня трясло, особенно в коленках. Недотрога, ёлы. При нашей жизни… Это, знаете, уметь надо, ага.
тучи, тучки, слышите? как слышно
как изнанка неба — не рябит?
а над кладбищем, светло и пышно,
тополиный пух летит, летит…
Взвизгнула тетива. Взмыла в ночное небо ржавая метровая шпилька с примотанной к ней пивной бутылкой. Заунывная музыка губных гармошек сменилась тревожным надрывом сирен. Освещенный по периметру концлагерь вспыхнул сотнями прожекторов. Ткнулись столбы света в отроги гор — светлые пятна зашарили судорожно, с надеждой выявить, разыскать.
— Раз! — уже не таясь, сказал Старлей.
— Два! — встал в полный рост ёшкин жук.
— Три! — выпятила грудь Медуза Горгонер.
— Четыре! — перебежками ускорился Джентльмен.
— Пять, — буднично подытожил ротмистр Чача. — Пять. И шабаш. Поиграли и хватит.
Сирены продолжали завывать, прожектора освещали скалы, но диверсанты знали: это суета есть признак агонии, ничего уже не изменить.
Революция началась.
— А что у тебя есть? — спросил Старлей у жука. — Еще?
— А что надо? — вопросом на вопрос ответил жук.
— Не знаю. Мало ли. Вдруг что-то срочно понадобится? Кто ж знал, что у тебя с собой целый склад всякого хлама? У меня, например, метровой шпильки и оптоволокна не оказалось. У Медузы тоже. А у тебя еще и рессора обнаружилась в полости тела, под хитином. Хорошая такая полость, вместительная. А еще я видел там отличный новенький бронежилет.
— Это хорошо, белковый, что у тебя зрение хорошее.
— Хм, я всегда мечтал о новеньком бронежилете…
— Мечтать не вредно. — Намек ёшкина жука был не менее прозрачен, чем просьба Старлея.
— Это уж точно. — Клянчить не в привычках воинов ВКС.
Вот так, за приятной беседой, революционеры и подошли к высокому бетонному забору, оплетенному колючей проволокой. По периметру забора на металлических штырях висели жестяные светильники, лампы в них либо отсутствовали, либо давно перегорели. Сирена выла еще противней, чем пару минут назад. Старлей ненавидел этот звук.
— Действовать надо быстро, — сказал ёшкин жук, будто Старлей не знал, что и как ему делать. — Скоро тушканчеги налетят со всех сторон. Минут пять есть, не больше.
— Я в курсе.
— Вот и замечательно. Я на всякий случай. А то от вас, белковых, всего можно ожидать. Ладно, ныряй в меня, туда, ага, поближе к новенькому бронежилету, я сейчас через защиту полезу.
— Дык, это… я думал, ты меня съешь… — замялся Старлей.
— Правильно думал. Что, конечно, очень странно. От вас, белковых, ничего разумного ждать не приходится.
— Ты что, меня брюхом жрать собираешься? Той полостью, что вроде хранилища в животе?
— А есть другие варианты? Чем я хуже моих собратьев, ёшкиных жуков? — в который раз вопросом на вопрос ответил инопланетянин.
— И то верно, — согласился Василий. — Смотри, не подавись, пришелец, я готов.
Он крепко-крепко закрыл глаза, глубоко вздохнул, присел и обхватил колени руками. Это был мужественный поступок — молча, не оказывая сопротивления, отдаться во власть шестилапого инопланетянина. Василий гордился собой. Правда, в последний момент он почему-то решил подсмотреть — и, увидев разинутый слизистый зев, оснащенный рядами желтоватых клыков, заорал что было мочи. Брюхо захлопнулось. Старлей оказался в темноте и в тесноте. Он чувствовал себя обиженным. Таки его, царя природы, проглотили в один присест, не подавились.
