Владимир Некляев - Лабух
— Ты пьяница…
— Не сейчас, тогда закружилась… Это тебе не шутки: заместитель командира разведчиков. И даже больше…
— Что больше?..
— Юрка словно бы сомневался, может ли он сам командиром быть. Имеет ли такое право, если подозревает, что все остальные, кроме меня, ему не доверяют. А недоверие бойцов к командиру в таком деле, как разведка, — верная гибель. Поэтому, если недоверие и вправду есть, он готов стать рядовым, отдать мне свое командирство. Но для этого нужно дознаться, как оно на самом деле: доверяют ему бойцы, или не доверяют. Что вообще они о нем думают… Ты слушаешь?
— Слушаю… А как узнать, что о тебе кто–то думает?..
— Он и подучил меня, как… Сказал, что есть такой секретный прием разведчиский…
— Какой?..
Она еще больше заинтересовалась…
— После отбоя, когда уже ложились спать, Юрка всем наврал, будто ему на командирский совет надо, где его, как он думает, с командиров снимут. Кого–то другого назначат нашим командиром. Он вышел из палатки, а я, как мы и условились, секретным приемом разговорил бойцов. Спросил у каждого, что он про Жаворонка думает. Достоин Юрка того, чтобы нашим командиром быть, или нет…
Тут она перебила меня, спросив удивленно:
— Ты понимал, что делаешь?..
— Понимал.
— Так, как сейчас?..
— Не так, как сейчас… Но понимал.
— И что вышло?..
— Разное говорили…
— А Юрка не уходил никуда?..
— Не уходил… За палаткой стоял со стороны леса… Потом тех, кто говорил о нем плохо, по одному отводил в лес и избивал… Каждую ночь по очереди отводил и бил…
Я затянулся прогорклой сигаретой, мне воспоминания эти не в сладость были, а она спросила:
— А ты?..
— Что я?..
— Ты стал заместителем командира?
— Не стал.
— Сам не стал, или тебя не поставили?..
— И не стал, и не поставили… Разве в этом дело?
— А в чем?.. Ты ведь сказал, что у тебя голова закружилась…
— Закружилась в лесу… Потом не кружилась…
— Ты уже не хотел быть командиром?
— Не хотел… Да какой там командир…
— А если бы настоящий?..
— Так ведь это игра…
— А все остальное?..
— Про остальное я и хочу у тебя спросить… Что ты на это скажешь?..
Я сам не ожидал такого разговора нараспашку, напружился: что она придумает?.. Потому что на такое даже случайному человеку правду сказать — это уметь надо…
Она почувствовала мое напряжение.
— Если бы ты все же командиром стал… или хотя бы заместителем командира… — начала она и остановилась. — Нет, скажу то, что думаю…
— И что ты думаешь?..
— То, что раньше сказала…
— Что ты раньше сказала?..
— Что я блядь.
Я и не сообразил сразу, о чем она… Историю эту я никогда и никому не рассказывал, ее только так и можно было рассказать — ночью, в закрытую дверь, за которой откликается кто–то, как эхо, которое загаснет в глухих стенах, пропадет — и будто ничего и не было. Здесь, на этой темной лестничной площадке, я вдруг, как после интимной близости, раскрылся, неизвестно кому поведав то, о чем на светлых площадках и мельком не вспоминал, старался не вспоминать, чтобы забыть, и оно забылось, замглилось, не припоминалось, пока не всплыло из мглы забытья в казенно обставленной квартире, куда позвал меня Красевич. Все то время, которое проговорил я с подполковником Панком, я смотрел на него и видел в нем командира разведчиков, ставшего подполковником Юрку Жаворонка — в чем–то они даже внешне были похожи. И меня крючком подцепил и уже не отпускал вопрос, с которого я, как ни бил хвостом, не мог сорваться, который раньше, вороша свои детские и юношеские грехи, я и вопросом не считал, потому что все случившееся представлялось мне столь же случайным, как сам случай:
«Почему он из всех меня выбрал?..»
Потому что я блядь. Не блядун, а блядь. А для блядских дел блядей и выбирают.
Их было еще десять… Таких же пострелят, как и я… Больших и меньших, посильнее и послабее… Одинаковых, равных… Но выбрал он меня… И если Юрка Жаворонок — случай, так кто тогда Шигуцкий?.. Красевич?.. Подполковник Панок?..
— Просунь свою трубочку…
— Коньяк кончился.
— А… Ну, не надо…
— Водку будешь? Или вино?..
— Водку…
Она снова ушла вглубь квартиры и долго не возвращалась. Должно быть, раздумывала там: возвращаться или нет?.. Я даже загадал: вернется, не вернется?… На ее месте я бы не возвращался.
Она вернулась с вином.
— Он выпивает, возвращаясь… А водки всего полбутылки. Подумает, что я выпила…
— А про вино не подумает?..
— Нет… Вино для него не выпивка.
Для кого оно выпивка — вино? Крабич его попросту выливает. Хоть наше, хоть французское, хоть чье… «Он (не помню, кто) проглотил шамбетрен Кло–де–Без, как пиво, протянул бокал за добавкой, и я налил, радуясь, что это не ришебур…» Песня…
— Ты что там молчишь?..
— Смакую… Вкусное вино…
— Смакуют не стаканами…
— Неужели стакан выцедил?..
— С верхом… Расскажи еще что–нибудь…
— Тебе не хватило?..
— А что ты рассказал?.. Детскую какую–то историю… Может, еще и переживаешь?..
— Правду сказать?
— У нас ночь правды…
Вот уже что–то и появилось у нас…
— Переживаю…
— Тогда зачем рассказывал? Или ты пьяница–мазохист?..
— Нет. Я не пьяница и не мазохист.
— А кто ты?..
— Ты ведь сама сказала, кто…
— Ничего я о тебе не говорила. Что я про тебя знаю?.. Я о себе сказала.
Что–то упало у нее — мягко на пол шлепнулось, и она протянула по–детски обиженно:
— Ну-у во–о–т…
— Трагедия?..
— Бутербро–о–д… С икрой паюсной… Я ее ложками ем, так люблю, а тут последнее намазала — и шлеп…
— Верхом вниз?..
— А то как… У блядей все так…
— Что ты на себя наговариваешь?.. Какая ты блядь?.. Ты мужу хоть раз изменила?..
— Ни разу… Не случилось…
— Ну-у во–о–т… А туда же, в бляди… Заслуги какие–то надо иметь…
— Как у тебя?..
— Моего тебе не заслужить…
— И теперь ты командир?..
Не лишь бы какая девица… Проще, чем Ли — Ли, чем Камила, но и не простая… Да, простеньких по нынешним временам — поискать…
— Больше, чем командир… Секс–генералиссимус…
— Кто–кто?..
— Дочь моя считает, что я верховный сексуальный наставник… Секс–гуру…
— У тебя и дочь есть?..
— И сын… Ему шестнадцать…
— А ей сколько?.. Или хочешь, угадаю?..
— Уже угадала…
— Двадцать?..
— Двадцать.
— Обставился ты… А как это дочь может считать, что ты секс–гуру?..
— По китайской философии…
— При чем тут философия?.. Ты ведь не спишь с ней?.. Хотя я и про такое что–то слышала…
Я также слышал про что–то такое… Вино смешивалось во мне с коньяком, подвеселивало, избавляло от боли в висках и от всего отрешало, и уже мелочной, смешной казалась только что рассказанная, и впрямь детская, история — нашел что рассказывать, что это вдруг меня потянуло? — и молодой, интимно приглушенный женский голос, само присутствие женщины, пусть за дверью, но такой тонкой, что слышно дыхание, плавно покачивая, уносили меня к тому, для чего я, может быть — пускай даже блядью! — и на площадке этой лестничной, ночной, темной, и в беспросветном, блядском свете этом появился, и для чего, не разыскивая — судьбой, случаем — нашел Ли — Ли, только о Ли — Ли больше ни слова, не нужно больше о Ли — Ли…
— Это я так, ни при чем… Придумала — и считает… Ты ведь придумала о себе, что ты блядь, хоть ни разу мужу не изменила…
— О себе — не о ком–то… И я не придумала, я себя чувствую такой из–за него… Понимаешь?
Мне уже не очень хотелось что–либо понимать…
— И давно ты с ним?..
— Три года… Как только школу закончила…
— Целкой?..
Я думал, она повременит с ответом, но она сразу спросила:
— Это важно?
— Для меня нет…
— А для него это важнее всего было!.. Целкой. Если бы знала, я бы сама ее сломала…
— Что знала?..
— Что будет так, как есть… Я на целку свою и замкнута. Он зациклен на этом, дотронуться до меня никому не позволяет… Если бы он меня не держал, отпускал, и если бы я даже спала, с кем попало, я все равно не была бы блядью… А так расселась среди ночи под дверью, дымлю, пью с мужиком каким–то, лабухом, байки его детские слушаю — и знаю, что блядь…
Она проговорила это таким разгоряченным, вожделеющим шепотом, что я почувствовал ее тело — стремительное, струистое тело. Сквозь дерево пронизывались его дрожь, неутоленность, жажда — и я спросил:
— Ли — Ли, ты мастурбируешь?..
Она не заметила путаницы, дефиса в имени…
— Ласкаюсь…
Ночь правды…
— Ты голая?..
