София Ларич - Анталия от 300 у.е., или Все включено
— Ну, вот мы и заговорили о погоде. Какой ужас!
Он смеется, выставив перед собой ладони:
— Все молчу! Пойдем на бульваре посидим?
— Давай. Там можно чай где-нибудь попить?
— Естественно. В Москве можно все!
Дождавшись, пока машины остановятся на красный свет, мы переходим дорогу, и перед нами появляется большая, залитая светом и заполненная людьми кофейня. Я касаюсь его руки, и меня обжигает возбуждение.
— Давай не пойдем туда.
— А куда ты хочешь?
— Может, лучше возьмем чай здесь, — я указываю подбородком на киоск, — и посидим на скамейке на бульваре?
Он тут же решительно подходит к киоску, из окошка которого выглядывает усатое лицо.
— Что будем пить, молодые люди? — спрашивает лицо, и я тут же представляю его обладателя официантом летнего кафе-мороженого в парке выцветшего провинциального городка. Может, оттуда он и появился.
Приняв из вытянувшихся из окошка рук пластиковые стаканчики с коричневой теплой жидкостью, лишь отдаленно напоминающей вкусом чай, мы устраиваемся на скамейке, подальше от шумной компании подростков.
Мы садимся близко друг к другу, бедро к бедру, и молчим — я прислушиваюсь к своим ощущениям от прикосновения мужского тела, он, как мне кажется, тоже занят своими ощущениями. Выпив чай, я отставляю стакан подальше от себя и кладу расслабленные ладони на колени, словно хочу разглядеть линии на них. Саша тут же откликается — накрывает мои пальцы своей рукой и сжимает их. Я коротко вздыхаю, поворачиваюсь к нему и сначала касаюсь щекой его жесткой, колючей скулы, а потом нахожу его губы, уже приоткрытые навстречу моим. Мы целуемся то нежно, то жадно, касаясь ладонями вмиг твердеющих, вздрагивающих животов друг друга и заводя пальцы за ремни брюк. Внешние шумы замолкают, мир отступает, и когда я приоткрываю глаза, я удивляюсь тому, что вокруг ничего не изменилось. Чувствуя жжение в животе, расходящееся волнами по телу, ударяющее горячо по глазам изнутри, я отрываюсь от парня и закрываю рукой горячие, распухшие губы.
— Мне пора ехать, — говорю я хриплым голосом и откашливаюсь. — У меня самолет.
Кажется, я выпила недостаточно. Мне вспомнились многочисленные искательницы постельных приключений, которые приезжают в наш отель, и мне стыдно сейчас сознавать себя одной из них.
— Да, вполне уважительная причина, — говорит он, затем достает из кармана сигареты и протягивает одну из них мне.
— Мне пятисот рублей хватит, чтобы доехать до Шереметьево?
— Скорее, восемьсот будет. Сейчас поймаем тебе машину, — говорит он, опуская голову и глядя на свою ширинку. — Сейчас приду в чувство и пойдем.
— Извини, — прошу я тихим голосом.
Отбросив окурок, он встает и подхватывает со скамейки мою сумку:
— Блин, ведь у тебя даже телефона не попросишь, чтобы продолжить общение. Пойдем?
Машина останавливается сразу, едва я взмахиваю рукой, и водитель с готовностью тянется к пассажирской двери:
— Куда?
Мы сходимся с ним на семистах рублях, и я сажусь в машину. Саша наклоняется ко мне:
— Хочешь, я поеду с тобой?
Я замечаю в его глазах тоску и легкую зависть — такую, какую сама испытываю, когда провожаю кого-то на самолет и отчаянно хочу занять его место.
— Нет. Спасибо. Как-нибудь увидимся. На Ибице.
Он усмехается и захлопывает дверь. Машина срывается с места. Я прошу водителя сделать музыку тише и, откинувшись назад, закрываю глаза. Жжение в животе разгорается вновь, когда я вспоминаю только что целовавшие меня губы.
Когда мы подъезжаем к аэропорту, воздух уже предрассветно сереет. Пригнувшись, я заглядываю в зеркало с пассажирской стороны — и ужасаюсь тому, как выгляжу: покрасневшие глаза, тусклая, словно покрытая старой пыльной пленкой, кожа, пожелтевшие зубы. Мне срочно нужен кран с ледяной водой.
В аэропорту я первым делом отправляюсь в туалет, заметив мельком, что у таблички с надписью «Арейон» уже собираются возбужденные туристы.
Разложив у раковины все содержимое своей косметички, я долго умываюсь — попеременно горячей и холодной водой — и чищу зубы, пока паста не начинает пощипывать десны. Повертев в руках тушь, я кладу ее обратно, решив, что макияж мне уже не поможет. Выйдя из туалета, я покупаю кофе в ближайшем кафе и, со стаканчиком в одной руке и сумкой в другой, подхожу к табличке, неровно прицепленной резинками к высокому штативу, где Игорь, работник «Арейона», практически живущий в Шереметьево весь сезон, уже раздает туристам темно-синие конверты с ваучерами, страховкой и билетом.
Заметив меня, он вскидывает свободную руку:
— Привет, Тамара. Подождешь?
Я киваю и, бросив на пол у колонны раскрытый на середине журнал, усаживаюсь на него, стараясь не расплескать кофе. Теперь мне видны только нетерпеливо перетаптывающиеся ноги туристов. Однако наблюдаю я за ними недолго — вскоре обзор мне закрывает присевший передо мной на корточки Сережа Воробей, гид из Белека.
— Воробей, привет! Какая удача! — восклицаю я, обрадованная его появлением. — Сто лет тебя не видела!
— Да, где бы нам еще повидаться. Пошли купим еще кофе, а то я умираю.
— Сомневаюсь, что этот кофе тебя спасет. Скорее наоборот. Только у меня рублей уже совсем не осталось. Угостишь, что ли?
Он обиженно цокает языком:
— Что за вопрос?
Облокотившись о высокий шаткий стол, мы едим бутерброды с жестким, приподнявшимся уже по срезам сыром и запиваем их переслащенным кофе. Воробей оживленно рассказывает мне о двух днях, проведенных им в Москве:
— Я вчера приезжал сюда уже. На утренний рейс. А Игорь сказал, что места есть только на вечерний. Предложил потусоваться в Шарике до вечера, но чего я здесь не видел? Решил съездить в город, купить все, что жена и бабы мои просили.
— Как Вика, кстати? — перебиваю я его.
— Да болела. Я же тогда на собрание с Айдыном даже не поехал, с ней был. Но сейчас все нормально. У них-то в Тезе не только рабочее разрешение делают, но еще и докторов оплачивают, это мы, как нигерийцы какие-то… Ну, на вечерний рейс я не успел — позвонил знакомым и задержался вот… до очередного утреннего. Ух, чего мы только не пили. Ты тоже, я смотрю, выглядишь несколько бэу.
— Мог бы и смолчать, Воробей! Уф, надеюсь, трансфером по прилете меня не наградят.
Он пожимает плечами:
— Еще неизвестно, улетим ли мы. Пойдем узнаем, что ли?
Мы подступаем с двух сторон к Игорю, но он не обращает на нас внимания, надрывно объясняя туристке, недоверчиво глядящей на него, что никто ей отель менять не собирается и то, что она слышала о заменах, «слухи, лишенные основания». Он на мгновение замолкает, а потом резко поворачивается к Сергею:
— Вот, кстати, гид наш из Анталии. Он вам подтвердит, что мы отели не меняем!
— Да-да, — послушно подтверждает Воробей. — Вы нас с каким-то другим туроператором перепутали! Мы не меняем! Это другие!
Не переставая недоверчиво коситься теперь уже на двоих представителей компании, женщина все же отходит, сжимая в руке полученный от Игоря конверт. Игорь с облегчением вздыхает и, отступив в сторону, говорит:
— Спасибо. Заманала она меня уже.
— А в какой отель она едет? — спрашиваю я.
— Да я смотрел, что ли?
— Отлично. А мы в какой отель едем?
Щелкнув резинкой, он вытаскивает из своей стопки два нижних конверта и протягивает их мне:
— Вот ваучеры, страховка, обратный билет. А что, у вас теперь всегда на границе такой комплект требуют?
— Еще бы! С такими-то паспортами! — восклицает Сергей. — Они эти паспорта еще и друг другу показывают: «Bak! Bak!».[45]
И он очень убедительно изображает одного пограничника, показывающего паспорт другому. Я смеюсь. Игорь тоже, хотя он вряд ли видел когда-нибудь такую сцену. Тут к нам подходят туристы, запыхавшиеся и взволнованные:
— Мы не опоздали?
Игорь ищет их ваучеры, заученно отвечая на вопросы о времени полета и температуре в аэропорту Анталии. Наконец он показывает туристам, куда идти на регистрацию, и поворачивается к нам.
— Вам, кстати, мест пока нет, — объявляет он. — Подождем, может, какие туристы не появятся.
— О господи! — восклицает Воробей. — Так и по работе соскучиться недолго! Мотаться каждый день в Шереметьево!
— Ну ладно, ладно, — успокаивает его Игорь. — Думаю, вы все равно улетите. Посадим вас в трюм к ручной клади, сегодня экипаж нормальный, договоримся.
— Нормальный экипаж! — почти вскрикивает Сергей. — Да мы же погибнем первыми! Они офигеют от такого нарушения техники безопасности, когда будут расшифровывать черный ящик. — Он достает сигарету, закуривает и возмущенно выдувает дым. — Ну, ладно, в трюме все равно лучше, чем на кухне.
— А чем тебе кухня не понравилась? — интересуюсь я, вспоминая, как холодно лететь на нижней палубе.
