Эндрю Миллер - Кислород
— Вы готовы?
— Мы готовы! — пропела Кирсти.
Он вошел в комнату, весь раскрасневшийся, и она сразу же поняла почему.
— Что ты делаешь? — спросил он.
— Ей будет легче ходить, — ответила она.
Он кивнул:
— Ужин через пятнадцать минут. Давай обуваться, мама.
Они надели на нее пару белых кроссовок, огромных и мягких, с липучками вместо шнурков. Это было предложение Уны, и, несмотря на то, что на исхудавших ногах Алисы они смотрелись карикатурно, ей было в них удобно, и, походив в них раз, она больше не жаловалась на их уродство. Она даже улыбалась при мысли, что носить такие кроссовки было в некотором роде модно.
— Дать вам кислорода? — спросила Кирсти. Индустриально-черный баллон лежал на кровати на расстоянии вытянутой руки.
— Только ингалятор, милая.
Ларри передал ей ингалятор и посмотрел, как она поднесла его ко рту и дважды нажала на распылитель; за недостаточно сильным вдохом последовал неизбежный, жалкий кашель. Он просунул руки ей под мышки и поднял. Она постояла, положив голову ему на грудь, и они зашаркали к лестнице.
— Я отведу Эллу вымыть руки, — сказала Кирсти.
Ларри спросил:
— Как тебе удобней спускаться?
— Медленно, — ответила Алиса. — Очень медленно. Лестница была слишком узкая, чтобы идти бок о бок, поэтому Ларри пошел впереди, чтобы, идя двумя ступеньками выше, она держалась за его плечи. Руки ее дрожали, и Ларри почувствовал себя так, будто по его телу пропустили слабый электрический ток. Когда они добрались до столовой, все остальные уже стояли вокруг стола.
— Вот и я, — прошептала она.
Ларри подвел ее к стулу во главе стола. Алек отыскал свечи и вставил их в серебряные подсвечники, но пламя — бледнее, чем льющийся в окна свет — было едва заметно.
Еще пять минут ушло на то, чтобы устроить ее поудобнее, подложить подушку под спину, заткнуть салфетку за ворот платья. Иногда, когда она двигалась, у нее вырывался тихий, невольный стон.
— Эй, — сказала Кирсти, — ведь правда у Алисы замечательная прическа? Я была бы просто счастлива, если бы у меня тоже был кто-нибудь вроде вашей Тони. Правда, у нее замечательная прическа, Алек?
— Да, — ответил Алек. — Тони — настоящая мастерица.
— О, он не знает, — сказала Алиса. — Бедняга, все для него — темный лес.
Она посмотрела на Алека, который сидел слева от нее. Ларри, раскладывающий по тарелкам ризотто, заметил этот взгляд: на прошлой неделе он перехватил три-четыре подобных, часть непрекращающегося разговора без слов. В котором он не участвовал. Ему это не нравилось.
— Я надеюсь, Эл, что ты это съешь. — Он положил на тарелку половник клейкого риса, передал тарелку девочке и сел напротив нее. — Всем bon appétit! Видишь, мама, сколько я уже выучил.
— В школе Элла разучила пару милых французских песенок, — сказала Кирсти. — Как зовут твоего учителя, детка? Их так рано начинают всему учить.
— Это гриб? — спросила Элла, поддевая вилкой серую закорючку.
— Да, — ответил Ларри. — Это особый вид очень вкусных грибов. Попробуй.
Элла соскребла гриб на край тарелки и принялась выуживать остальные.
— Элла!
Он повернулся к Кирсти:
— Сделай так, чтобы она хоть что-нибудь съела.
— Ты хочешь сказать, что мне нужно ее заставить?
— Я хочу сказать, что она уже достаточно взрослая, чтобы не играть с едой.
— Значит, она не любит грибы. Это не так уж страшно, Ларри.
— Посмотрите на него, — сказала Алиса. Она кивнула на стоящую на серванте фотографию дедушки Уилкокса в военной форме. — Посмотрите, он смотрит на нас.
— Мы поедем в тот дом, верно? — спросила Кирсти. О поездке договорились на прошлой неделе. Ларри удалось связаться с супружеской парой, которая теперь там жила, Рупертом и Стефанией Гэдд. Он объяснил им все, и они отнеслись к его просьбе с пониманием, Руперт Гэдд пообещал, что в следующее воскресенье они «будут во всеоружии». По всей видимости, они только что приехали из Италии.
— Я помню, как бабушка Уилкокс показывала мне дедушкину медаль, — сказал Ларри. — Помнишь, Алек?
— Помню.
— Это было «Пурпурное сердце» или еще что-то?
— Орден «За боевые заслуги», — ответил Алек.
— Ого.
— Где она сейчас? — спросил Ларри.
— Арнем, — произнесла Алиса. Она зачерпнула вилкой риса, но еще ничего не съела. — Спас своего сержанта. Спас от смерти.
— Думаю, он был настоящим человеком, — сказала Кирсти.
Ларри навинчивал штопор на бутылку «Монте-пульчиано». Пил только он один.
— Ты полегче сегодня, — тихо сказала ему Кирсти.
Ларри улыбнулся в ответ:
— А ты знаешь, на чьей стороне воевал твой дед? Старик Фрибергс.
— Бо-же, — проговорила Кирсти, закатывая глаза.
— Латыши сражались на стороне фашистов, — пояснил Ларри.
— Они по ряду причин больше ненавидели русских, чем немцев, — сказал Алек.
— Как этот твой писатель? — спросила Кирсти.
— Лазар? Он, наверное, пристрелил пару русских, по крайней мере, мне так кажется.
— Если я правильно помню, они называли себя «Легионом кондоров», — сказал Ларри. — Да? Или «Белыми орлами». Это было что-то вроде латышского СС.
Кирсти бросила на него яростный взгляд:
— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Кроме того, мой отец воевал в Корее, так что не смей называть мою семью фашистами.
Элла, которая потеряла к ризотто всякий интерес, спросила, можно ли ей взять банан. Ларри ответил «нет», но Кирсти взяла банан из вазы с фруктами и сама его очистила.
— Терпеть не могу подобные разговоры, — сказала она. — Я не хочу, чтобы Элле, когда она вырастет, приходилось думать об этих вещах.
— Великая американская традиция, — съязвил Ларри. Он отодвинул тарелку и потянулся за стаканом, но вино было слишком слабым. Ему нужно было выпить по-настоящему. Выбраться на свободу.
— Бабушка плачет, — сказала Элла.
Так и было. Алиса склонила голову над нетронутым ужином, с ее носа капелькой свисала липкая слеза.
— Эй, эй… что случилось? — Кирсти подошла к ней и обняла за плечи. Она сама чуть не плакала. — Вы устали? А?
Ларри обошел стул с другой стороны и нагнулся к матери. Алиса что-то говорила, но он не мог разобрать, что именно.
— Хотите отдохнуть? — спросила Кирсти. — Хотите пойти обратно наверх?
— Она только что спустилась, — заметил Ларри.
— Бога ради! Если она хочет, пусть поднимется обратно. Вы хотите подняться обратно, Алиса?
Алиса шумно всхлипнула.
— Простите меня, — сказала она. — Это так неприятно.
— Хорошо, — сказал Ларри, — посидим в другой вечер.
Он взял мать за руки, помогая ей встать со стула. Потом прошипел через плечо:
— Где Алек?
Кирсти огляделась вокруг и пожала плечами. Элла, рот которой был набит бананом, указала на открытую дверь.
Вечер пошел своим чередом. Эллу усадили перед телевизором, как будто это было вполне естественно и именно так полагалось поступать с ребенком в критических ситуациях. Кирсти осталась наверху с Алисой и спустилась лишь через полчаса, чтобы приготовить ей фруктовый чай. Алек, затаившись на кухне, знал, что ему следует подняться и проверить коробку с лекарствами. Это была его обязанность, единственное, за что он нес ответственность, но войти сейчас в эту комнату, где он рискует поймать взгляд Алисы, оказаться беззащитным перед тем, что он там увидит, дать ей увидеть, как он разрывается между жалостью и отвращением, — это было ему не под силу. И в самом деле, разве имеет значение, принимает она лекарства или нет? Лекарства — да будь они прокляты. Алек почти никогда не ругался, даже мысленно, но сейчас, наедине с грязными тарелками, он не мог остановиться, бормоча над мыльной пеной, как одержимый. Чертов Ларри со своей чертовой женой. Их идиотское чертово поведение. Его собственное поведение. Его собственная чертова глупость. Его чертова трусость.
— Нельзя сказать, что ужин имел успех. — В кухню неожиданно вошел Ларри с подносом в руках.
— Тебя это удивляет? — спросил Алек. — После того, что ты устроил?
Он не смотрел на Ларри, но услышал, как тот задохнулся от обиды.
— Что именно?
— Перебранку.
— Это кто устроил перебранку?
— А ты как думаешь?
— Так значит, это я виноват?
— Разве ты не видишь, как серьезно она больна?
— Конечно, я это вижу! И что я, по-твоему, должен делать?
— Проявить хоть чуточку внимания.
— По-моему, ты проявляешь его за нас обоих, — сказал Ларри, толкая брата в плечо, как будто желая напомнить ему, кто из них двоих обладал большей физической силой. — Куда ты спрятался? А? Куда это ты сбежал?
— Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? — спросил Алек, надраивая антипригарную кастрюлю из-под риса. — Папу.
